– Приветствую вас, Лоран, – ответил Родион, засовывая мокрый зонт в чугунную подставку. – Вино сейчас как-то не по погоде… Давайте лучше кальвадос. – Очень правильное решение! – одобрил владелец лавки, доставая из деревянного ящика, набитого сухой соломой, две пыльные бутыли. – У меня как раз новый поставщик из Нормандии – у него исключительный бренди! Вот, выбирайте: яблочный или грушевый? – Ну, раз исключительный… – усмехнулся Родион, разглядывая этикетки, – то возьму оба. Заворачивая покупки в тонкую бумагу, подобно заботливой матери, пеленающей новорожденного младенца, «кавист» заметил: – Удачный выбор, месье Лаврофф. Как говорил Бонапарт, в случае победы мы заслуживаем хорошей выпивки. А в случае поражения – просто нуждаемся в ней! С трудом удерживая зонт, который норовил вырваться из рук и улететь, Родион подошел к дому. На въезде в их переулок стоял, клокоча двигателем, автомобиль жандармов. Родион нервно повел подбородком – после недавнего задержания Оливии даже случайное столкновение с органами охраны правопорядка вызывало у него дискомфорт. Обойдя машину, он приблизился к калитке и хотел набрать код. Но дверца неожиданно распахнулась. Перед ним в блестящем плаще стояла Саломея. – Вечер добрый, месье. Я чуть пораньше сегодня закончила, – пробормотала горничная сконфуженно. – На концерт вечерком собралась… – Рад за вас, Саломея, – ответил Родион с нескрываемым облегчением. Настроение у него было пасмурным, как раз хотелось побыть одному. Сверкнув благодарной улыбкой, горничная выскользнула наружу. Родион поднялся по ступеням пристройки и достал из кармана ключи. Стоя на пороге дома, он окинул напоследок взглядом сумрачный переулок… и замер. Размашистым армейским шагом к Саломее приблизился мужчина в форме жандарма. Распахнув над ее головой зонт, он проводил горничную до машины. Брызнув фарами, служебный «Рено» сорвался с места и канул в ночь. ХХХI Паспорт – Послушайте, это за гранью добра и зла – мужчины и женщины в одной палате… Здесь же не военно-полевой госпиталь! – Понимаете, больница переполнена. У нас люди в коридорах лежат. Мы постарались создать наилучшие условия – у девушки очень спокойные соседи. Сегодня поставим ширму, чтобы не смущать ее видом тяжелых больных. Оливия приоткрыла глаза и прислушалась. Один из звучащих за дверью мужских голосов был ей знаком. Второй принадлежал неизвестному. – Но почему же вы не позвонили мне раньше? – давил незнакомец. – У меня был ее электронный адрес, но на письма она не отвечала… Я уж и не знал, что думать. – Француженку вашу привезли к нам без сознания. Паспорта при себе у нее не оказалось. Вернее, он нашелся потом, но это чужой документ. – В смысле, чужой? – В момент аварии она была в машине с другим человеком. Он сейчас находится в реанимации центральной клинической больницы Новосибирска. До сих пор в коме. Видимо, их документы как-то перепутались… – Ясно. Ну а как она? Скоро пойдет на поправку? – У девушки сотрясение мозга. Ушибы мягких тканей и мелкие порезы. Но переломов, на удивление, нет. Водитель принял основной удар на себя. По большому счету ей нужно просто соблюдать постельный режим. Много спать, избегать психических и физических нагрузок. Ну и оставаться под медицинским наблюдением. В общем-то, для этого необязательно быть в больнице… В эту минуту по коридору застучали шаги. – Иван Алексеич, опять Каренина у нас! Тяжелая! Подойдите пожалуйста, надо срочно решать! – Прошу меня извинить, пациентка поступила… железнодорожная травма, – сообщил врач, поспешно удаляясь. – Ларочка, прошу вас, только без истерики! Сейчас разберемся с вашей толстовщиной… – Ну все, «суповой набор» завезли, значит утреннего обхода не будет, – сердито проворчал загипсованный сосед. – Внимания от этих врачей не дождешься! В палату, шурша целлофановыми бахилами, вошел мужчина средних лет. Оливия сразу догадалась, что это к ней. Она приподнялась и села, опершись спиной на подушку. Подтянула вверх одеяло – больничная роба в пасторальных букетиках ее сильно смущала. Мужчина пододвинул к кровати единственный стул и спросил: – Вы позволите? – Здравствуйте, господин Горский… – Она выдавила подобие улыбки. – Рад вас видеть, мадемуазель. – Он снял очки, протер их носовым платком и водрузил обратно на нос. – Нет, серьезно… очень рад. – Вы извините, что я вам даже не позвонила. Но все планы покатились в тартарары. Я даже не уверена теперь, что смогу улететь вовремя. Билет у меня на послезавтра… – Ну рейс-то мы вам поменяем, не тревожьтесь. Вот только документов, я слышал, у вас нет. – Их перепутали в отделении полиции. – Полиции? А что вы там, простите за любопытство, делали? – Оплачивали штраф за административное нарушение. Мы курили. Вернее, Вадим курил. – Вадим – это тот человек, что был с вами в машине? – попытался разобраться Горский. – Да, старый знакомый мамы. Мы ехали в Зиминск, и по дороге все это случилось. На глаза Оливии вдруг навернулись слезы. – Господин Горский… – Для вас Илья, – мягко поправил ее мужчина и снова снял очки. Его неяркие глаза с короткими ресницами смотрели на нее сочувственно. – Вы не свяжетесь с новосибирской больницей? Я очень за него волнуюсь. Ведь это я заставила его тащиться в Зиминск. Аварии могло бы и не быть… – Не выдумывайте, Оливия. Зима в Сибири – время суровое. У нас на трассах гибнут тысячи человек. А про Вадима вашего я справки наведу. И с паспортом мы разъясним. Вдруг рядом что-то загрохотало и с протяжным звоном откатилось под кровать. Невыносимо запахло мочой. – Ну еханый бабай! – взвился загипсованный сосед. – Вынесите ж бабкину утку! Здесь и так не продохнуть! Вскоре вошла санитарка в голубом чепце и резиновых перчатках. В руках она держала швабру и цинковое ведро с мутной жидкостью, источавшей запах хлора. – Поднимите-ка ноги, – приказала она Горскому, – растеклось ведь все… Когда уборка закончилась, и зловонное судно исчезло, Горский предложил: – Оливия, послушайте… в таких условиях вам не стоит оставаться. Зиминск – городок провинциальный. У нас здесь все обставлено, как бы это сказать… по-простому. Если врач разрешит, давайте я устрою вас на время у себя? Патронажная сестра сможет приходить для осмотра хоть каждый день. – Спасибо, – смутилась Оливия. – Но это как-то неудобно… – В вашем распоряжении будет целый дом. К тому же он расположен недалеко от музея. Как только почувствуете себя лучше, осмотрим вместе экспозицию. Должны же вы отсюда увезти хоть какие-то хорошие воспоминания! Она взглянула на него с благодарностью. У Горского было довольно обычное лицо. Нос «уточкой», тонкие нервные губы. Правильный овал с чуть поплывшим подбородком. Словом, как и положено музейному работнику, – ничего героического. Однако ему было присуще одно очень редкое качество, которое не ускользнуло от ее внимания: директор Зиминского музея был естественно элегантен. На первый взгляд он выглядел старомодно, но держался прямо и уверенно, отчего казалось, что на нем не свитерок с растянутыми локтями, а сидящий по фигуре твидовый костюм. Практически весь день она проспала. А когда проснулась, за окном уже сгущались сумерки. На прикроватном столике стоял остывший ужин: бледная паровая котлета и картофельное пюре. Однако есть совсем не хотелось. Повернувшись лицом к стене, Оливия принялась разглядывать скол на штукатурке. По форме он отдаленно напоминал французский «гексагон». Оливия шмыгнула носом: как же теперь быть? Если не найдется паспорт, она застрянет здесь надолго. Нужно будет связываться с консульством. Пропадет авиабилет, в университете начнутся неприятности. А российская виза… она же истекает через несколько дней! Мысли мельтешили, как снежинки, окутывали плотной пеленой. Но этот умозрительный кокон не мог защитить ее острого, как ледышка, осознания: Родион был прав… Желание угодить главреду обернулось для нее большими неприятностями. «Однако, – говорила она себе, – дело ведь не в престижной работе и не в личных амбициях. Умер достойный яркий человек, умер внезапно, нелепо, и никто не захотел разбираться в произошедшем… Как же можно этого не понимать?!» Быстро утомившись, Оливия уткнулась в телефон. Пролистывая яркие картинки винилового мира, в котором идеальные люди проживали идеальную жизнь, она постепенно успокоилась и начала засыпать. В самом зените ночи, когда округлая и спелая, как кустодиевская купчиха, луна возникла в оконной раме, в палате кто-то застонал. Оливия резко села на кровати. Из-за ширмы, которую накануне водрузили между ней и немощной старушкой, раздавалось учащенное хриплое дыхание. С трудом поднявшись, Оливия вышла в коридор. Ее ослепил резкий электрический свет. Медленно переставляя босые ноги, она добрела до медицинского поста. Рядом с дверью в процедурную за стойкой сидела медсестра. Она раскладывала пасьянс. – Простите… Моей соседке, кажется, нужна помощь. Женщина нехотя оторвала глаза от карт. – Это которой? Старухе, что ли? – Да. С ней что-то нехорошее происходит…