– А, Илиади! Присаживайтесь. – Он жестом указал ей на стул. – Есть разговор. Редактор поднялся, облокотился на спинку кресла и уставился на нее из-под седых, тщательно подстриженных бровей. – Вам нравится у нас работать? – Конечно, – осторожно ответила Оливия, понимая, что такая прелюдия ничего хорошего не сулит. – И вы хотели бы через год попасть в постоянный штат, верно? – Мы обсуждали с вами такую возможность… – Так какого же черта, – побагровел он, – вы, стажерка, позволяете себе работать на два фронта? В оплачиваемое редакцией время?! Танги развернул к ней свой компьютер и ткнул пальцем в экран. – Интервью у Вишневской в Довиле брали вы? Отпираться было бесполезно… – Я сразу узнал ваш голос, – нагнетал редактор. – Вас выдает акцент! Да-да, вы чудесно интонируете. Знаете, в этом даже есть свой шарм, свой узнаваемый стиль. Но в данном случае он вас подвел! Нервничая и сбиваясь на ненужные детали, Оливия рассказала ему предысторию. – Что ж, готовность прийти на помощь другу – похвальное качество. Однако по условиям договора с «Эритаж» вы не имеете права работать на другое СМИ. Даже если оно относится к нашему медиахолдингу. Так что зайдите в отдел кадров и получите расчет – мы с вами прощаемся. Возразить было нечего. Поднявшись, Оливия направилась к выходу. – За эти месяцы, – неожиданно бросил ей в спину редактор, – за вами закрепилась репутация моей любимицы. Должен признать: вы мне действительно нравитесь. У вас пытливый ум и нет предубеждений. Такие люди беспокойны и неутомимы: они всегда стремятся сделать больше, чем от них ждут. Именно поэтому, Илиади, я готов дать вам второй шанс. Оливия обернулась: неужели не шутит? В медийной среде Танги был лицом влиятельным – при желании он мог бы легко испортить ей карьеру. То, что главред «Эритаж» намерен закрыть глаза на ее промах, казалось настоящим чудом. Однако вскоре выяснилось, что чудеса в исполнении босса были небескорыстными. – Раз уж вы успели встретиться с Вишневской, – произнес Танги, полируя ногти о бортик вельветового пиджака, – то многое знаете об их семействе. Нам нужен материал. Не биографическая лирика, не глянец, а сильная, бьющая по эмоциям история. С эффектным финалом! Давайте думайте, как нам встряхнуть читателя. Это ваш шанс! Гладильную доску в этот день пришлось пристроить в кабинете: в спальне, где Саломея обычно приводила в порядок хозяйские вещи, находиться было нельзя. Между месье и мадемуазель разгорелся спор, грозящий перейти в скандал. За годы работы в «мезон Лаврофф» и появления в его стенах Оливии подобное Саломея наблюдала впервые. – Ты даже не представляешь, в каком положении окажешься, – втолковывал ей месье. – Старый лис Танги – отъявленный манипулятор. У его штатной команды разработка темы отнимет слишком много времени и сил, все остальные дела встанут. Кроме того, история эта скользкая и запутанная – слишком велик шанс оскандалиться. Вот он и решил свалить все на стажерку! – Вполне возможно. Но ты забываешь об одном обстоятельстве: мне действительно многое известно. Танги просто верит в меня, осознает мою ценность… – Ценность? А что он теряет, если ты не справишься? Не сумеешь собрать в срок материал – от тебя просто избавятся, и все. Припомнят случай «нарушения профессиональной этики» и выставят за дверь. С такой характеристикой о работе в солидных изданиях можно будет забыть! – Вот мы и добрались до сути. – Ее голос задрожал, завибрировал, как случайно задетая струна. – Ты всегда ставишь под сомнение мои таланты, мой шанс на успех. Да-да, не отпирайся: так было и с «Итеей»! Ты ведь отговаривал меня от поездки в Москву и от встречи с коллекционером Волошиным. Поэтому я поначалу не посвящала тебя в свои планы и вела расследование в одиночку… За стеной с возмущенным шепотом сомкнулись шторы. Скрежетнул по полу стул – месье, по-видимому, потребовалось сесть. – Молчишь? – продолжала Оливия, все больше распаляясь. – Значит, я права. Мы разыскали шедевр великого скульптора, он украшает теперь сад Тюильри. Однако это не является в твоих глазах ни заслугой, ни доказательством того, что у меня есть чутье! – Да не говори ты ерунды! В эпопее со статуей хотя бы не было криминала. А из-за смерти Вишневской тебя задержали почти на двое суток. Все это разбирательство, жандармы, адвокаты… ты понимаешь, чем это могло закончиться? Взгляни на вещи трезво: ты ведь не первый раз позволяешь себя использовать. Сначала Волошин с поиском нужных ему бумаг, затем Габи с интервью, а теперь еще и Танги. Твой авантюризм – порождение нездоровых амбиций, которые черт знает куда тебя заведут! – Да без них ничего не добьешься! – парировала она. – Сегодня побеждает не тот, кто опытнее и умнее, а тот, кто смелее и быстрее! Ты просто потерял гибкость, увяз в своей архаике: в глобальных политических расследованиях и прочих «значимых» делах, в которых можно ковыряться годами, а потом еще столько же писать об этом книгу. И даже не замечаешь, что широкой публике это все до фонаря! – Поступай, как знаешь, Иви, – сдался он. – Запретить я тебе не могу. Но поддержки от меня не жди. Ты кашу заварила, тебе и расхлебывать. ХХII Такое кино – А что, остросюжетно! – Танги поплотнее затворил дверь, чтобы не случилось утечки информации. История, которой поделилась с ним Оливия, казалась многообещающей. – Журналистскими расследованиями, как вы знаете, «Эритаж» не занимается. Мы пишем о взаимоотношениях поколений и столкновении культур. Но если вам удастся собрать материал о том, как акварель великого художника попала из Парижа в Сибирь и через семьдесят лет вернулась к своей владелице, да еще накануне ее трагической смерти, – это будет бомба! Заметив сомнение в ее лице, главред решил подкинуть аргументов. – Ваше имя мы поставим прямо под заголовком. И с контрактом на работу в сентябре все срастется – я об этом позабочусь. – Что ж, – решилась Оливия, – можно попробовать. Мне удалось уже кое-что выяснить: следы «Весны» ведут в один сибирский городок… – Вот и поезжайте туда! Оформим вам командировку. Помощь с визой нужна? Девушка качнула головой. – Ну и славно. – Танги послал ей ободряющий взгляд. – Отпрашивайтесь на факультете, бронируйте билет – и в путь! Как только Оливия исчезла, энтузиазм сошел с его лица. Редактор устало потер веки и, подперев вялую щеку, уставился в окно. Никакого открытия эта девочка, конечно, не сделает. Но ведь за ней стоит Лаврофф с его колоссальным опытом и связями. На пару крепкую историю они соорудят – получилось же у них наделать шума с «Итеей». Столько потом было восторгов в прессе, столько хвалебных статей! Может, сложится и на этот раз? Хотелось бы верить. Оливия сморщила нос – из университетской столовой опять тянуло гарью. Вытащив из сумки сэндвич, она уселась на банкетке в фойе и уставилась в конспект. Подготовиться к занятию ей не удалось – вчерашняя ссора с Родионом вывела ее из равновесия, словно кто-то выбил из-под ног опору. Всю ночь она проворочалась, так и не сомкнув глаз, а наутро, едва рассвело, собрала вещи и вышла в город. До «CELSA»[22] ей пришлось добираться на своих двоих: перед Рождеством общественный транспорт встал окончательно. После долгого петляния по промозглым, пропахшим собачьей мочой переулкам оказалось, что можно было не спешить: преподаватель и сам опаздывал. Гнилая декабрьская тоска, в которой сливались недосып и обида, накрыла ее с головой. Еле сдерживая слезы, Оливия жевала свой суховатый бутерброд и вчитывалась в лежащий на коленях текст: «Формируя псевдореальность, которая транслируется массовому адресату, современная журналистика…» – Лекции по риторике не будет! – произнес кто-то заговорщицки, опускаясь рядом на банкетку. Это был ее приятель Франсуа. Оливия уставилась на него, не сразу поняв, о чем речь. – Отменили, говорю, лекцию. И защиту проектов перенесли. Преподы не смогли выбраться из своих пригородов, так что гуляем! – Я как-то не настроена сегодня гулять, – буркнула она и уткнулась обратно в конспект. Он покосился на нее, вытянул из кармана пластинку мятной жвачки и сунул в рот. – Так давай я тебя подброшу! Не потащишься же ты на свой Монмартр пешком… Оливия помрачнела еще больше. Родион работал сегодня дома, встреч у него не намечалось. К новым разговорам, как и к любой другой форме общения с ним, она была не готова. – Слушай, а как насчет кино? Мне тут рассылка пришла: в «Студии 28» крутят новый фильм с Касселем. Может, сходим? – предложила она, запихивая тетрадь в сумку. Франсуа, не скрывая радости, натянул мотоциклетный шлем и подмигнул ей: погнали! Целую четверть часа они простояли в пробке на бульваре Батиньоль, недалеко от Монмартра. Город гудел и вибрировал в неистовых порывах декабрьского ветра, дребезжал карнизами, хлопал проржавевшими ставнями. Тонкое пальто, которое Оливия схватила с вешалки в утренней спешке, совсем не спасало от холода: все внутри нее сжалось в мучительном спазме, не дававшем свободно вздохнуть. – Прижмись ко мне, согреешься! – прокричал Франсуа через плечо, почувствовав, как она дрожит. – Сейчас попробуем проскочить… Держись! Повернув ручку газа, он сорвал мотоцикл с места и принялся прошивать ряды стежками, пробираясь между стоящих машин, вспрыгивая на тротуар и вновь скатываясь с него на трассу. Вслед раздавались автомобильные гудки и грубые комментарии; пешеходы шарахались, вскидывали руки в возмущенных жестах… Наконец, они миновали затор и оказались на финишной прямой. Неожиданно солнце пробило завесу облаков, хлынуло им навстречу с холма, отражаясь в сотнях оконных стекол и рассыпая позолоту по тусклой брусчатке. Оно катилось на них дрожащим переливчатым шаром, обтекая припаркованные у обочины фургоны, пыльные легковушки, городские велосипеды. Накатывало сверкающей волной, ослепляя, как вспышка случайного чувства. Наконец, Франсуа притормозил у невысокого дома. Нижний этаж его занимал кинотеатр, ставший когда-то местом встреч парижской богемы. Вход в заведение обрамляла декоративная арка, к которой вели ступени, покрытые ковровой дорожкой. Гонщик достал телефон. – Приехали впритык. Рекламу пропустили, ну и хрен с ней… Илиади, а ты разрумянилась! Франсуа повесил шлем на ручку мотоцикла, придвинулся к ней вплотную и навел объектив. – Запилим снимочек на память? Приятель обнял ее за плечи, и тут же раздался щелчок. – Пойдем уже, папарацци, – поторопила Оливия, – у нас ведь еще билетов нет… После сеанса они проболтали целый час во внутреннем дворе кинотеатра. Там были расставлены деревянные столики, кадушки с пальмами и газовые обогреватели. Потягивая панаше, Франсуа развлекал ее артистическими байками, которые так и сыпались из него одна за другой. О Клоде Лелуше, который не первый десяток лет приходит сюда на все премьеры; об эксцентричном Жане Кокто, нарисовавшем когда-то эскизы светильников для зрительного зала, и о тех знаменитостях, чьи портреты украшают внешнюю стену «Студии 28».