– В мультивселенной, – сказал Кент, – все и так возможно. – Ну все… с меня… хватит! – сказал Док, вскакивая на ноги. – Этот разговор становится слишком… слишком… метафизичным! И он гневно вылетел из комнаты, бормоча что-то о стандартной модели. – Док у нас скорее эмпирист, – пояснила Конни, а затем прибавила: – Кент, милый, ты не мог бы поставить нам кофе на огонь? Кент послушно пошел на кухню. – Слушай, – негромко сказала Конни, – преподобная Банти – ключ к переселению. Пока она остается на свободе, противостояние между кроликами и Крольнадзором будет долгим, и оно невыносимо дорого вам обойдется. У нас много еды, половина колоний переведены на товарное садоводство, а урожайный сезон еще далеко не закончен. Мы можем продолжать перемещать Банти, но рано или поздно они найдут ее, и поэтому мы разработали… план. – План? – Да. Больше Конни не прояснила, поскольку к нам вернулся Док с наполовину съеденным яблочным пирогом. Тот явно пришелся ему по вкусу больше, чем разговоры о невероятном. Конни больше не упоминала преподобную Банти, но ей это было и не нужно. Думаю, она уже сказала все, что хотела, и тем, кому хотела – не мне, а Куницыну, Ллисъу, Сметвику и всем остальным, кто нас подслушивал. – Ну что ты! – сказал Док, когда посуда была перемыта и я сказал, что мне, пожалуй, пора. – Еще же совсем рано. Не хочешь по-быстрому пропустить кружечку в «Единороге»? Заодно поговорим о всяком… ну, ты знаешь. Я надеялся, что он не станет поднимать эту тему чуть дольше, но притязания на чужих жен перед брачным сезоном были для кроликов серьезным делом. – Ты уверен, что хочешь пойти в «Единорог»? Несмотря на свидетельства обратного, мы с тобой все еще изгои общества. – И, пропустив кружечку с местными, – весело ответил Док, – мы это быстро исправим. Подожди здесь, я захвачу свою куртку. Кризис дружелюбия …Даже спустя восемь лет я все еще не уверен, были ли кролики зачинщиками Очеловечивания, его жертвами или просто частью масштабного плана, задуманного какой-то высшей силой. Даже сейчас у меня больше вопросов, чем ответов… Когда мы вышли из Хемлок Тауэрс, солнце уже давно зашло за горизонт, небо стало темно-синим, звезды сияли ярко, а воздух был свежим – идеальный летний вечер. Мы молча пошли по переулку, свернули налево, потом направо, прямо на главную улицу. Док разговорился о том, как в армии его любили отправлять на задания на передовой, поскольку он мог подпрыгивать на двадцать футов и разведывать местность. Правда, была в этом и опасность – так он становился мишенью для вражеских снайперов, пусть и на короткое время. – Вот эту видишь? – спросил он, указывая на дырку от пули в ухе, которая была меньше остальных. – Тикрит? – Киддерминстер. Субботними вечерами там бывает жарко. Погоди. У него только что зазвонил телефон. – Странно, – сказал он, глядя на экран, а затем приложил телефон к уху. – Да, пушистенькая моя? Какое-то время он внимательно слушал, посмотрел на меня, а затем повесил трубку. – Иди пока туда, – сказал он, – я буду пинту «Тухлого Епископа»[63], и возьми мне чипсов «Тирреллс» с морской солью. И он поскакал обратно в направлении своего дома. Я какое-то время нерешительно постоял на месте, но потом двинулся дальше – все-таки я уже почти пришел. Через несколько минут я оказался в баре «Единорог», оформленном в стиле семидесятых, с заляпанными пивом коврами и репродукциями картин Джона Констебла на стенах, выцветшими и превратившимися в зеленые пятна разной насыщенности. Когда я вошел, в баре стало тихо, что насторожило меня. Если бы кто-то играл на фортепьяно, то музыка бы остановилась. Посетителей было около дюжины. Виктор Маллет сидел вместе со своим братом и двумя другими людьми, которые показались мне смутно знакомыми. Все присутствующие молча смотрели на меня. Наша недавняя «сердечная дружба» испарилась так же быстро, как и возникла. Я подошел к стойке. – Дженис, полпинты «Гиннеса» и пинту «Тухлого Епископа», пожалуйста. – Сейчас будет. Она начала неторопливо наливать «Гиннес», а затем потянулась за «Епископом». – Для кого «Епископ», Питер? – спросил Норман с другого конца бара. – Для вашего нового председателя приходского совета, – ответил я. – Этот пост освободился десять минут назад, – сказал Виктор, – равно как и место в палатке с выпивкой на деревенском фестивале. – Мы договорились не на палатку с выпивкой, а на оценку овощей, – напомнил я. – Да без разницы. Это все не важно, Питер, старина. Я мог бы пообещать ей и лотерею, и церемонию открытия – ей все равно было не суждено в этом поучаствовать. Я почувствовал, как градус дружелюбия в баре снизился еще больше. Жители поселка держались вместе, так уж было заведено. И это было здорово, когда речь шла о сборах пожертвований на починку крыши церкви или о конкурсе «Спик и Спан», но только не тогда, когда их общий гнев обращался в вашу сторону. Я вытащил из кармана ручку «Паркер» с прослушивающим устройством и положил ее на стойку. – Майор Кролик к тебе не присоединится, – сказал Норман. – Можешь вылить эль, Дженис. Дженис посмотрела на меня. Мы с ней были давними друзьями. Когда нам было девять, я давал ей списывать у меня домашку, потому что знал, что дома ей житья не давали. – Наливай, Дженис. Дженис продолжила наливать, и в баре повисла тягостная, зловещая тишина. – Слушай сюда, Питер, – сказал Виктор, – когда-то мы были хорошими друзьями, и мы снова ими станем. Когда все вернется на круги своя, для тебя будет место в нашем поселке. Садись, пей свой «Гиннес» и… не торопись. Сначала я не понял, что он хочет сказать, но затем мой взгляд упал на столик в дальнем углу, где некогда засиживался пьянчужка Дикки, пока его пристрастие не свело его в могилу. Сейчас на столе стоял недопитый стакан с виски, дымящаяся сигара «Собрание» в пепельнице и сложенная газета «Лис и друзья». Я поднялся на ноги, и Виктор сделал то же самое. – Питер, – посерьезнев, сказал он, и, как ни странно, то был первый и единственный раз, когда он проявил ко мне хоть толику сочувствия и заботы, – не вмешивайся. Только не сюда. Закрой на это глаза. Я направился к двери, но путь мне преградил Норман, с силой толкнувший меня в грудь. Он был грузным мужчиной, а я, несмотря на мой рост, весил меньше, и растянулся на полу. Другие посетители бара потрясенно ахнули. Одно дело давить на кого-то морально, другое – начинать настоящую драку. Я и подумать не успел, как уже вскочил на ноги и как бешеный бросился на Нормана. Я замахнулся кулаком туда, где, как мне казалось, должно было находиться его лицо, и вложил в удар всю свою силу. К моему удивлению, удар и правда прилетел ему по подбородку, причем приложил я его довольно крепко. Повезло, наверное, ведь раньше я никогда ни с кем не дрался. Мы оба вывалились из двери на улицу. Я поднялся на ноги и помчался в сторону Хемлок Тауэрс, слыша позади голос Виктора: «Отпусти ты этого дурака, Норм». Пока я бежал, его слова звенели у меня в ушах. Следуя примеру Кроликов, я вбежал в дом без стука, оправдывая себя тем, что мое присутствие может сдержать действия мистера Ллисъа или смягчить их до простых угроз. Я ввалился в обшитую дубом прихожую и обнаружил там невозмутимо стоящих Дока и Конни. Мистера Ллисъа нигде не было видно. – Здравствуй, – с улыбкой сказал Док. – Сколько я тебе должен за «Епископа»? – Мистер Ллисъ в поселке, – сказал я, задыхаясь после бега. – Знаешь, а мне ведь почудилось, что я учуял запах «Олд Спайс», – сказал Док, по-видимому, даже не встревожившись. – Вас это не пугает? – Констанция мне все рассказала. Она, знаешь ли, состоит в Подполье. В его голосе прозвучали нотки гордости. – И Бобби, и Харви, – сказал я, – и Пиппа теперь, наверное, тоже. Слушайте, по пути сюда я видел у дороги чьи-то незнакомые машины. Думаю, рядом ошиваются опера Крольнадзора, и незнакомые мне люди в «Единороге» были похожи на скучных представителей среднего класса, так что они вполне могут оказаться членами «Две ноги – хорошо». Вы в большой опасности, и вам нужно уходить. Я не думал, что они начнут действовать настолько быстро. – Мы не станем убегать, – сказала Конни. – Все закончится здесь и сейчас. Он спросит меня, что я знаю о планах преподобной Банти и о ее передвижениях. Я ничего ему не скажу, и дело с концом. – У тебя нет ни единого шанса, – сказал я. – Христа ради, он же лис! Четырехлапая клыкастая машина для убийства кроликов! Уши Дока и Конни встали торчком, когда с верхнего этажа раздалась череда быстрых постукиваний. – На заднем дворе между стручковой фасолью и кабачками, – сказал Док, без труда поняв, что им настучал Кент, стоявший в дозоре. – Они любят подкрадываться и нападать неожиданно, чтобы перед прыжком нас парализовало страхом. Думаю, это их заводит. И лисиц, – прибавил он. – Думаю, их в особенности. – Пожалуйста, – сказал я, – вам нужно уходить. Он убьет всех вас. Кента, и Бобби, и всех, кого вы знали. Наверху раздалась еще одна череда быстрых постукиваний, и Док с Конни переместились так, что теперь они стояли рядом со мной, в дальней части прихожей, лицом к двери в кухню. Задняя лапа Конни беспокойно дрожала. У нас на глазах дверь в кухню слегка приоткрылась, и оттуда, принюхиваясь, осторожно высунулся щетинистый нос. Мы стояли примерно в двадцати футах от него, и Док занял оборонительную позицию в паре ярдов перед нами справа. – Здравствуй, Док, – сказал мистер Ллисъ. – Здравствуй, Торквил. – Давно не виделись. – Недостаточно давно. Что-то я не видел тебя на встречах нашего полка. – Для меня это позади, – сказал мистер Ллисъ. – Если жить прошлым, так в нем и останешься. У твоей жены есть информация о Банти, которая мне нужна. И она мне ее даст. Мы можем сделать все по-хорошему, или дело примет крайне неприятный оборот. – Насколько помню, дела между твоим и моим видом только так и делаются.