Когда я приготовил себе кофе и вернулся смотреть «Мастер Шеф», Грег уже пробовал стряпню Сью Кролик. – Скажу честно, – сказал он, – я не очень люблю морковь, но в этом блюде столько теплых оттенков, которые дополняют друг друга и создают неожиданно приятный вкус. Все приглашенные повара сказали приблизительно то же самое, причем довольно изумленно. Я решил, что Сью Кролик пригласили просто для галочки, и никто не ожидал, что она пройдет дальше в соревновании. – Гениально, просто гениально, – сказал Грег, пробуя морковное суфле, с томным вздохом опустившееся под его ложкой, – хотя, пожалуй, сахара нужно побольше. Сью Кролик с легкостью прошла в следующий раунд, а затем началась режиссерская версия «Пока ты спишь», и я уснул. Меня разбудила хлопнувшая дверь машины и ни с чем не сравнимая трескотня мощного восьмицилиндрового двигателя. Я посмотрел на часы. Два часа ночи. Входная дверь со скрипом приоткрылась – мы никогда ее не закрывали. – Ты еще не ложился? – спросила Пиппа, когда я вышел в прихожую. – Уснул на диване перед телевизором. – Прости, – сказала она, поняв, что я не лег спать из-за нее. – Я бы тебе написала, но у меня украли телефон. Я наклонился, чтобы обнять ее. От нее пахло землей, бренди и табаком из одуванчиков. – Ничего страшного, – сказал я. – Привет, Салли. – Здра… здрасште, мисштер Ноксш, – заплетающимся языком проговорила Салли, прислонившись к дверному косяку. Она выглядела потрепанной, и ее юбка была надета задом наперед. – Ну так что, – сказал я, – чаю хотите? – Не, спасибо, – сказала Пиппа и направилась в свою комнату, бедром толкая Салли перед собой. – Салли нужно в душ, а потом мы пойдем спать. Расскажем тебе все за завтраком. – Я бы хотела заранее заказать ведро кофе, – пробубнила Салли, – и таблетку парацетамола размером с крышку от люка. Я подождал, пока не услышал шум включившегося душа, а затем позвонил миссис Ломакс, чтобы сказать ей, что с Салли все хорошо и ее можно будет забрать утром. Вообще тем вечером мы говорили уже трижды. Она предлагала прийти ко мне с ланкаширским хотпотом, которого «наготовила так много, что одной не съесть». Уже не в первый раз с тех пор, как не стало мистера Ломакса, она предлагала провести вечер наедине, и я не в первый раз сдержанно отказывался, хотя Пиппа и Салли обе неоднократно предлагали мне пригласить ее. «Вы не останетесь разочарованы», – как-то недвусмысленно сказала мне Салли. – Колония № 1? – сказала миссис Ломакс, когда я сообщил ей, куда они поехали. Обычно она понятия не имела, чем занимается ее дочь. Салли была того же возраста, что и Пиппа, и миссис Ломакс, как и я, часто с трудом принимала тот факт, что маленькие девочки, которых мы с такой теплотой помнили, уже давно стали взрослыми женщинами, вытворявшими взрослые штуки. Пересуды и завтрак Кролики с большим трудом управлялись лапами с пуговицами и застежками-молниями. Они могли бы использовать липучки, но считали их «уродливым, неизящным методом застегивать одежду». Они умели застегивать пуговицы, но для этого требовались два кролика и специальные инструменты. Для людей это было все равно что попытаться починить барометр-анероид в боксерских перчатках. На следующее утро за кофе они рассказали мне о своем вечере. Я узнал, что кроличьи вечеринки были довольно отвязными. Громкая музыка, алкоголь, драки, жаркие споры о политике, снова драки, снова музыка, снова алкоголь… и секс, которым с регулярными перерывами занимались в уютных норках по бокам туннелей. Но больше всего Пиппу впечатлила музыка. – Она одновременно похожа на свинг, джаз и манго, – говорила она, – и играют ее с таким упоением. Тромбонист даже умер от кровоизлияния в мозг во время своего соло. Следующий номер посвятили ему, а дальше все пошло как прежде. У них такое жгучее желание жить, какого нет у нас, словно им нужно вместить в свои жизни столько веселья и удовольствия, сколько возможно. – У кроликов высокая смертность из-за болезней, лисиц, несчастных случаев на производстве и соло на тромбоне, – сказала Салли, которая нацепила темные очки, избегала резких движений и говорила очень тихо. – Так что им приходится проживать жизнь на полную катушку, на всякий случай. – Резонно, – сказал я. – А как вам Колония № 1 изнутри? – Такая же, как в документалках, – сказала Пиппа, – расположена вокруг Мей Хилл, но почти вся находится под землей и очень рационально устроена. Там чисто, аккуратно, ни пылинки вокруг, и преступности вообще нет. Мы были в подземном клубе под названием «Пушистый хвостик». Пока все танцевали, на нас падали куски сухой земли. Я спросила Бобби, случаются ли здесь обвалы, и она сказала, что случаются – причем часто, – но они просто выкапываются сами. Так что она сказала нам держаться поближе к ней, на всякий случай. – Значит, Бобби за вами приглядывала? – спросил я. – Она классная. Кто-то высказал мне и Салли по поводу того, что наш токсичный антропоцентризм губит экологию, и Бобби сразу же организовала обсуждение, где мы пришли к выводу, что понятие «владение» должно уступить понятию «опека». А еще что каждый индивид должен нести ответственность за преступления группы – даже если он не знает, что группа их совершает, и не соглашается с ней. Нужно искупать свою де-факто причастность стремлением все исправить, а также иметь в виду возможности восстановительного правосудия. Все это заставляет задуматься и при этом очень вдохновляет. – Ты можешь перестать говорить так громко? – сказала Салли. – Или вообще перестать говорить? Мне правда очень плохо. Я налил ей стакан воды и поставил рядом. Она застонала и отпила крошечный глоточек. – А кто вас отвез? – насколько мог буднично спросил я. – Какое-то «Кроличье Такси», да? – Это бывший парень Бобби, его зовут Харви, – ответила Пиппа. Этого я услышать совсем не хотел. Круг общения всякого кролика был крепким и обширным, и они всегда поддерживали друг друга. Если Харви был бывшим Бобби, то он хорошо знал и Дока, и Конни тоже. А я знал, как работает Крольнадзор и как их всех могли привлечь к ответственности. – Бобби и Харви остались хорошими друзьями, – сказала Пиппа. – Харви был с нами в клубе. – Да ну? – сказал я. – Ага. Он, Бобби и еще два кролика говорили о том, как они могут задержать Акт о Переселении кроликов, пока Всеевропейский совет по правам человекоподобных не обсудит и не составит рекомендации по вопросу равенства кроликов. – Иногда мне кажется, что поэтому Найджел Сметвик и радовался нашему уходу из Евросоюза, – сказал я, отчаянно стараясь не думать о Харви, – чтобы никто не мог законно оспорить британскую политику в сфере прав кроликов и введения максимальной заработной платы[48]. – Дайте равные права кроликам, и придется дать их еще и коровам, – пробормотала Салли, уткнувшись лицом в скатерть, – или лошадям, или летучим мышам, или овцам. Вот в чем глобальная проблема. Неотъемлемое право всех живых существ – наслаждаться богатыми дарами биосферы. И не абстрактно, не в смысле, что со всеми надо делиться, а с точки зрения единства всей разумной жизни. Затем она застонала и сказала, что хочет умереть, но не здесь, а в каком-нибудь шикарном месте вроде Поуиса. – Почему Поуис? – спросил я. – Там, конечно, красиво, но шикарным я бы его не назвал. – Не Поуис, – сказала Салли, не отрывая лица от скатерти, – а Париж. Простите. Она поднялась и быстро поковыляла из комнаты в сторону туалета. Я снова повернулся к Пиппе. Она внимательно смотрела на меня. – Пап? – Да? Она опустила глаза и стала водить пальцем по узору скатерти. – Ты и твоя работа в Крольнадзоре. Ты думаешь, это хорошее дело? Разговоры о равенстве кроликов всегда приводили к обсуждению Крольнадзора. Она, наверное, много говорила вчера об этом с Бобби и Харви. – Милая, я младший бухгалтер, всего лишь крошечная шестеренка. Я не лепорифоб. Мне все равно, кто мой наниматель. Я встал и пошел с пустой чашкой к раковине, чтобы скрыть свои раскрасневшиеся щеки. Последовала еще одна пауза, и я услышал, как Пиппа глубоко вдохнула. – Пап, – сказала она, – ты же вообще ничего не смыслишь в бухгалтерии. Ты складывать-то не умеешь. Ты – опознаватель. Ты опознаешь кроликов для Надзора. Я уже много лет об этом знаю. – Что? А… ну да, – сказал я, а затем, чтобы прикрыть одну ложь, соврал снова: – Нам нельзя говорить об этом членам семьи, ради безопасности. Мои щеки запылали еще сильнее, и я просто стоял у раковины спиной к Пиппе, не зная, что сказать. Мне было стыдно за то, что я там работал, и за то, что лгал, но от этого короткого разговора я почувствовал… облегчение. – Я не определяю политику организации, – сказал я, все еще не поворачиваясь к ней, – и не принимаю личное участие в действиях против кроликов. Я просто сорок часов в неделю опознаю кроликов и проверяю, честны ли они. Если бы они все были честны, то у меня бы не было работы. И потом, – прибавил я, стараясь оправдать свою позицию заученной фразой, – учитывая то, что я, в отличие от других, стараюсь делать свою работу правильно, я даже чем-то помогаю кроликам. Если бы это делал не я, на моем месте мог оказаться кто-нибудь гораздо хуже. Пиппа с сомнением хмыкнула. – И с тобой эта работа тоже помогла, – прибавил я. – Нам всегда нужны были лишние деньги. Душевую поставить, твою спальню устроить на первом этаже и всякое такое. – Вот только не надо меня в это впутывать, – сказала она, начиная злиться. – Я могу и по лестнице подняться, и в ванной искупаться, если нужно. Тоби тоже из ваших? Я замер, а затем кивнул. – Что ж, – сказала она, – так будет даже проще его бросить… – У вас закончилась туалетная бумага, – сказала Салли, снова вваливаясь в комнату, – и вам лучше постирать ручное полотенце. – Ничего страшного. В присутствии Салли разговор двинулся дальше, и вскоре за ней заехала ее мать. Но вместо того чтобы, как обычно, поправлять серьги, стеснительно улыбаться и намекать на ее пустующий таймшер в Палафружеле «с видом на море прямиком из спальни», миссис Ломакс смерила меня грозным взглядом, словно это я был виноват в том, в каком состоянии оказалась Салли. После этого Пиппа пошла смотреть онлайн-курс «Как заметить признаки радикализации среди кроликов-рабочих», а я, поскольку день был воскресный, отправился мыть машину и стричь газон. И то, и другое я делал на автопилоте, размышляя над тем, стоит ли мне сообщать Безухому о личности Харви. Единственным хорошим следствием из последних событий было то, что шансы Тоби стать моим зятем резко упали. Но если Пиппа уже много лет знала, что я опознаватель, то и Конни не понадобится много времени, чтобы догадаться. Кролики тоже были в саду. Майор Кролик снял свою куртку и вскапывал на газоне ровные грядки. Изредка он останавливался и промакивал лоб платочком в красный горошек, что было довольно-таки бессмысленно, ведь кролики – существа с мехом – не потели. Конни, в отличие от мужа, сидела на шезлонге в самом откровенном бикини, какое только можно было себе представить, и читала «Ладлоуский Вог». Ее фигура, как и у почти всех очеловеченных крольчих, была очень похожа на женскую, с правильными изгибами и выпуклостями в нужных местах. Учитывая то, как местные, проходившие мимо после службы в церкви, сбавляли шаг, я не один так думал. Не прошло много времени, как объявились Маллеты. Мы кивнули друг другу, здороваясь, а затем Норман понизил голос и заговорил. – Не думаю, что в нашей деревне должны красоваться полуобнаженные крольчихи, – сказал он, не отрывая от нее взгляд ни на секунду. – Это ж надо, так выставлять себя напоказ и подавать нашим юношам нездоровые идеи. – Полуобнаженка подстегивает к извращенному поведению, – согласился Виктор. Он тоже пялился, видимо, чтобы совершенно точно убедиться, что он не одобряет. – Женщины должны быть скромны и целомудренны, дабы не искушать мужчин и не доводить их до греха. Братья рьяно закивали головами, даже не понимая, что несут чушь, и продолжали при этом пялиться, выпучив глаза. – Черт возьми, – сказал он, вдруг заметив Дока, – неужели майор Кролик вскапывает газон? Мистер Битон тридцать лет ухаживал за этим участком, превратил его в лучший газон по эту сторону от Манселл Геймедж, и, что еще важнее, он должен был стать нашей главной изюминкой, когда придут судьи из «Спик и Спан»: «Такой ровный, что на нем можно играть в снукер. И мы играли».