Рокон подлил вина, отсев в сторону, за походный стол. Он понял, что задумка удалась: Бычок не только укрыл рабов от гнева Арны, но и изрядно пограбил имперские владения. Дан вполуха слушал вялый торг между Гимтаром и имперцем. Хмутра изрядно развезло от духоты, жары и горячего вина; он уже достал печать тысячника… Монеты, за которые торговался порубежник, были не его, и потому трепыхался он по привычке. Гимтар положил рядом со здоровяком тяжелый кошель, и тот мигом капнул черного воска и поставил печать. Мысли дана Дорчариан были далеко отсюда. Рокон прикидывал, много ли скайдов уцелело после налета бунтовщиков и как алайны примут известия о новых соседях… «Бывших рабов не бывает», – слова, посеянные упрямым Хродвигом, крепко укоренились в горах. Вспомнив о Хродвиге, Рокон подумал об Ули и глотнул вина. Пару дней назад посыльный от Вутца продрался-таки сквозь начавшуюся метель и принес добрую весть: Ултер жив-здоров и принят в Пайгале со всеми почестями. Взметнувшийся полог шатра отвлек Рокона. Свита тысячника развернула ставку командующего и ожидала хозяина. Дан Дорчариан проявил вежество и вышел проводить гостя. Фракс нетвердой походкой, поддерживаемый спутниками, отправился прочь. Дорожные рабочие, поставив новые шатры, сворачивали драные палатки, разбирали времянки и направляли повозки в сторону Колодца. Суета, поднявшаяся внизу, донеслась и сюда. Мимо пронесся ошалелый рабочий с пыльной дырявой шкурой в руках. Он сблизился со ставкой дана, и охрана шуганула глупца, замахнувшись копьями. Тот забавно подпрыгнул и припустил быстрее, порскнув прочь. Ближники довольно загоготали. Рокон встретился глазами с горцем в черном. Он стоял неподалеку от шатра, одинокий и невозмутимый посреди гомона и переполоха. Приглядевшись, дан узнал чернобурочника из охраны Хродвига. Уже дважды за сегодня Рокон помянул старика-Хранителя в своих мыслях! «Он прожил такую долгую жизнь… Неужели упрямцу и этого показалось мало? Мать Предков, отчего Хранитель и после смерти не может оставить горы Дорчариан?» Чернобурочник, заметив взгляд дана, склонился. Гимтар, увидев чернобородого, изменился в лице и едва дождался, когда скроются имперцы. Он поманил человека Хродвига в шатер. Ближники заворчали, косясь на длинный меч чернобурочника и раздутый заплечный мешок, но осеклись под гневным взглядом Гимтара. Едва занавесь за вошедшим запахнулась, Гимтар нетерпеливо бросил: – Ну? Что? – Сполныл тваю волю, танас. Малылся Матэри. – Черный покрутил головой и подошел к столику, на котором лежали ломти мяса. Судейский опустил заплечный мешок и развязал тесьму. – Ну, Остах! Ну, пройдоха! – не выдержал Гимтар и колупнул ногтем огромный пласт крупной нежно-розовой соли, горкой возвышающийся перед ними. – Соль!!! Розовая!!! Мать Предков улыбнулась своим детям! – задохнулся танас. Таким Рокон не видел дядю никогда. Но то и немудрено: перед ними лежала не соль; они вдруг обрели – руку протяни – добрую справу для воинов, золото для нужд Дорчариан, рожь, пшеницу, горох… Внутренним взором правитель увидел перед собой сытые личики грудничков ранней весной, когда даже скот дох от бескормицы. За розовую соль имперцы не скупясь платили золотом. И платили щедро – об истинной цене Рокон даже не догадывался. – Много там? Много? – спросил Гимтар. Черный пожал плечами. Он обвел руками вокруг себя, показывая на стены шатра, и сказал: – Много. Пока нэ начнешь копать – нэ узнаешь. – Он вновь пожал плечами, а потом уверенно кивнул и повторил: – Много. Матэрь лубыт сваых дэтэй! Дан уселся на табурет, подперев руками голову и запустив пальцы в волосы. Гимтар выпроводил чернобурочника, велев ему никуда не уезжать. Танас плеснул вина в оба кубка и подошел к властителю. – Что делать будем, дан? Рокон побарабанил пальцами по столу. – Беру своих на конь – и вниз, – вслух размышлял дан, прикусывая губы. – Хватаю работников в вилле, поднимаемся к Матери Предков, пока не замело. На Коленях Матери не замерзнем. Начнем бараки ставить, лес валить. Чую, быть там скоро работному городку. – Тын поставь, – поддакнул танас, думая о своем. – И крепостицу бы… Время. Время… Прав проклятый имперец – время важно! – То лишнее… Впрочем… – Рокон глубоко задумался. Танас тоже думал о своем, меря шатер шагами. Наконец он хлопнул в ладоши и подошел к столу. – Все верно. Ты езжай как задумал. Я здесь остаюсь, с войском. Не можно нам имперских вояк под боком, у Колодца, без пригляда оставлять. По весне… – Тут Гимтар споткнулся, но дернул себя за бороду и продолжил: – Как уговорено, к Столхед поеду, о новых соседях рассказывать. Но главное – Круг Хранителей соберу, чтобы получить дозволение на добычу соли из Лона Матери. – Что они без Хродвига теперь нарешают? – задумчиво добавил Рокон. – А ну как стеной встанут, закроют ход в Лоно Матери? Даже за солью… – Обломаю им бока, – хищно осклабился Гимтар. – По-нашему будет. Рокон покачал головой… Хорохорится старый, делит недобытую соль. Впрочем, за такое неожиданное богатство стоит биться. С любым врагом стоит биться, даже со скудоумием судейских. С солью дорча окрепнут и смогут наконец жить своей жизнью. Они еще долго говорили вдвоем о том о сем. Снаружи слышался переполох собираемого лагеря – дорожники по-прежнему тащили со всех углов скарб, разбирали коновязи и шалаши. Если бы нарезающий мерные круги вокруг шатра ближник дана прервал сейчас свой неторопливый предсказуемый ход и забежал бы за шатер, то увидел приметную картину. Может, он помянул бы клиббов, Йотль и прочих богов, увидев ползущую по камням ожившую шкуру. А может, храбрый воин пригвоздил бы копьем шкуру к земле, и тогда обнаружил под ней давешнего дорожного работника, с одурелым видом пробегавшего мимо. Но нерадивый стражник остановился, дабы перекинуться парой слов с другими охранниками. Поэтому шкура без препятствий доползла до густых кустов, разросшихся у ручья. А когда из-под шкуры показался человек, то мало кто в нем признал бы шального дорожного: серьезное лицо, внимательный, цепкий взгляд, уверенные движения. Пройдя вдоль ручья, он зашел в опустевший, давно покинутый шалаш-землянку рядом с отхожим местом. Дождавшись вечернего сумрака, он запалил кособокий светильник, вытащил из тайника чернила, перо и невесомый свиток, достал из-за пазухи висящий на веревочке странный массивный амулет в форме деревянной решетки и склонился над свитком. Вскоре, когда лагерь успокоился перед завтрашним шумным выездом, в дальнем редколесье послышалось хлопанье крыльев и в небо вспорхнул юркий голубь. На заре следующего дня лагерь, столько времени простоявший над Паграбой, изрядно опустел: дорожные рабочие отправились к Колодцу, а Ближний круг дана Дорчариан, горяча коней, заторопился вниз, в долину. Впрочем, немалая часть горских воинов с Гимтаром во главе осталась. Фракс, не привыкший к холодам, слег в горячке, и покорная свита осталась рядом, обихаживая командующего. Вставший на крыло голубь оставил за собой долину, миновал брод над Джурой и подлетал к Перекрестку, спеша к суженой, которая заждалась в Голубиной башне, прилепившейся со стороны парка к громаде Атрианского архива. Тарх Первый денек без снега! Наконец-то над Скейданой перестало вьюжить и развиднелось. Проклятый дым на полнеба исчез, и клиббы растащили обрывки по своим норам. Бык давненько приметил склон неподалеку, который обдувало ветерком, сметая снег. На нем среди камней виднелась прибитая морозцем, заиндевелая трава. Тарха подмывало отправиться на охоту, и он то и дело поглядывал на примеченный скат, гадая, придут снежные козы драть траву или нет. Сидеть в унылом селении скайдов, гоняя день-деньской тупых бунтовщиков, натаскивая их биться плечом к плечу, не калеча при этом друг друга, надоело до зубовного скрежета. Поэтому Тарх собрался на охоту. Череп и Плак, переглянувшись и покумекав что-то, согласились. Жили они вместе, втроем, под одной крышей, заняв крепенькую четырехугольную родовую башню скайдов недалеко от колодца. Под строгим взглядом Черепа башню под завязку забили провизией и скарбом, который Тарх утащил, обдирая имперские постройки. Теперь на верхотуру, где раньше в просторном зале жил старейшина с родней, и не взбирались: покои плотно заставили кулями, рогожами и свертками. Тарх и сам уже не упомнил, что где лежит. Им здорово пригодилась лишь мебель старого Забиха, управляющего Старым постом: ее расставили в караулке рядом со входом, в которой они и расположились. Тарху, Плаку и Черепу всего-то и нужно было, что теплый угол для сна – все остальное время командиры крутились на улице. Под башней обнаружили просторный подвал с ледником, куда погрузили окорока, копчености и свежатину, забитую недавно. Рядом уложили яйца, круги сыра, куски брынзы, ближе ко входу заставили рядами мешки ржи. Плак поутру выдавал кашеварам крупу и муку на хлеб, трясясь над каждой горсткой. Раз в два дня давал пол-окорока, который повара разваривали в котлах так, что оставался лишь запах. Наслушавшись рассказов Тарха, все боялись голода и падежа – частого весеннего гостя горцев в верхних селах. Многие из овец, которых убегающие скайды перегоняли к родичам-северянам, отбились от стад и разбрелись по горам. Некоторые вернулись к старым походным кошарам. Тарх, рыскающий у Скейданы, пока ее не завалило снегом, по жалобному блеянью обнаружил два небольших стада и перегнал к селу. У горца уже появилась небольшая ватажка помощников, с которыми он обдирал Старый пост и бараки. Они и подсобили в перегоне скота. Оставленные хозяевами хлева оказались заполнены мятежниками, как и остальные постройки Скейданы, имевшие крышу и стены. Поэтому овец распихали по дворам, в которых возвышались огромные стога сена. На следующий же день не досчитались трех овец. Коска Череп быстро дознался, в чем дело. Умники из соседних домов тайком прирезали по овце и наспех запекли в углях домашних очагов, разодрав и слопав украдкой от остальных. Утром Череп вытащил всех на площадь – те, кому не досталось теплой одежды, мерз и клял Копона на чем свет стоит – и вздернул в петле троицу бедолаг, любителей баранины. По одному из каждого дома. – Они не мое мясо жрали, не его, – неистовствовал Череп, тыча пальцем то себе в грудь, то в Тарха. – Они ваше мясо сожрали! Лучше в котле, понемногу, всем достанется, чем эта падаль тайком от товарищей брюхо набьет! – Ага, будто сами по ночам в башне наше мясо не жрут… – услышал Тарх горячий шепот из толпы. Повернувшись, он встретил только ненавидящие взгляды. О да! Ненависти в маленькой зимней Скейдане хватало на всех! Когда Череп гонял бывших рудничных, заставляя крутить пращу, – те искренно ненавидели Коску Копона, зуботычинами и пинками учившего выбирать нужную дистанцию, чтобы они не пробили головы соседям по строю. Больше всех ненависти копилось у самых неуклюжих и нерадивых. Тех Череп отсылал к ручью, набирать голыми руками на морозе оглаженные водой круглые камни для снарядов пращи. На следующий день, когда рудничные отсиживались в холодных домах, отдав теплую уличную одежду колодезным, – приходил черед Плака и Тарха. Теперь ненавидели их. За то, что тумаками вколачивали науку подчинения. Сблизиться, не сломав строй, метнуть дротики – один, второй, третий, – орудуя оставшимся из-под щита. Защита, укол. Защита, удар. За тесаки даже не брались – и не углядишь, как поубивают друг дружку. Поперва тупоголовые чуть не посекли друг друга. Но тут Тарх спокоен: с новиками всегда так, тут все едины – что горцы, что имперцы, что бывшие рабы. Поглядев со стороны, как двигаются колодезные, Бык с Плаком решили, что до весны сумеют сбить крепкий отряд. Как поговаривают, были бы кости, а мясо нарастет. А костяк у колодезных что надо: крепкий костяк, злой. Черепу не терпелось проверить в учебном бою оба отряда, вместе: своих пращников и воинов Плака. Сладить отряды, натаскать их биться бок о бок. Умен Копон: понимал, что толпа вчерашних рабов, сумевших ускользнуть от загребущих лап Империи, никому даром не нужна. Тем паче в суровых горах Дорчариан, где бывших рабов не бывает. А вот слаженному отряду бойцов может и найтись работенка… Тарх видел, что Череп умыкнул казну Старого поста и держит сундучок под лавкой, на которой спит. Коске Копону уже есть чем отдариться перед даном Дорчариан. Но всегда лучше иметь серебро и сотню-другую крепких воинов за спиной в придачу, чем просто серебро. Иначе сундучок может просто поменять хозяина, так ведь? Вот и метался по площади Череп, ругаясь на короткий зимний день, рвал жилы, потом и кровью превращая в воинов вчерашних рабов. Вот только теплой одежды на всех, чтобы разом выйти из села за околицу, не хватало. И мешал снег. Снег сыпал, падал, валил, его сметало в Скейдану с соседних склонов. Бедолага Шлепок теперь командовал уже тремя помощниками, и они целыми днями чистили площадь у колодца, вывозя снег на телегах за село. Пал легкий морозец, снег перестал сыпать, и Тарх наконец собрался на охоту. Под вечер на примеченном склоне он углядел-таки пасущихся снежных коз. Копон поддержал затею. Вот только вместо ватажки проверенных людей в напарники охотнику определил негодных оборванцев. Приглядевшись, Тарх признал любителей баранинки с поротыми спинами. Остальных он не знал. Наверное, Череп захотел проучить недоумков, поморозив на охоте. – Я здесь лежать буду, – кивнул Тарх на россыпь камней. – Как козы мимо пройдут, начну дротики метать и шумну. Стадо к вам ломанется. Тут уж и вы не дуркуйте, – коротко объяснил он и махнул в сторону валунов, где следовало спрятаться напарникам. Раскатав белую кошму, Бык натрусил на нее снега, расстелил среди камней и завернулся, укрывшись с головы до ног. Оставил малую смотровую щель. Окончательно рассвело, послышались цоканье копытцев и шуршание сползающего по склону щебня. Тарх подобрался. Не зря! Не зря он это затеял! Пришли-таки бородатые, пришли!! Вскоре небольшое стадо пушистых, словно белые копенки, снежных коз прошло мимо. Остановившись, они сгрудились и принялись щипать траву. Тарх размял плечи, сжал кулаки, разгоняя кровь, и резко вскочил, отбрасывая кошму. Один за другим метнул приготовленные дротики. Три козы закувыркались вниз, а упрямый козел с огромными рогами поскакал прочь, тряся воткнутым в бок копьецом. Засадчики выбежали из укрытия… Раскрутили пращи, замахнулись копьецами. Вот только дротики и камни полетели не в коз, а в Тарха! Ругнувшись, Бык бросился под защиту камней. Железо наконечников лязгнуло о скалу. Вдруг послышалась брань и хлопанье пращей. Тарх выглянул и увидел, как из-за холма выбегают люди. Некоторые успели выстроиться редкой цепью и теперь мечут камни в укрывшихся засадчиков. Коска Копон, командовавший бойцами, крутил пращу и посылал камни по убегавшим козам. Вот закувыркалась еще одна коза, а затем и другая зарылась в снег. Вояки в доспехах дорожников с Плаком во главе мялись неподалеку, тиская щиты и копья. – Куда! Суму не на бок, на пузо переверни! – заорал Копон, одергивая одного из метателей. На поясах у пращников висели открытые сумки с уложенными покатыми речными камнями. Воинам только и оставалось, что выхватывать камни из сумы, вкладывать в пращу, раскручивать и метать. – Плотнее, плотнее строй! – заорал Копон. – Так и будете бояться друг друга, бакланы глуподырые! Живей, живей! Град камней застучал веселее. Ругань из-за валунов не умолкала. Вдруг оттуда выкатилась фигура и, пригибаясь, побежала к Быку, стоящему на камне и наблюдающему за избиением. Пращники отвлеклись, выцеливая петляющего беглеца. – Куда, куда! – заорал Череп. – Сожри тебя Безносый! Куда без приказа! Пращники вновь зацокали голышами по валунам. – Плак, пора! – заорал Череп и махнул рукой. Копон вложил в пращу снаряд и махнул рукой Плаку. – Заходи! Справа заходи! – Оставь! – крикнул Тарх Черепу, который раскрутил пращу, присматриваясь к беглецу. – Сам! Я сам! Бык спрыгнул с камня, достав кинжал. Он узнал бегущего – тот пару раз нарывался в учебных боях, за что его едва не вздернул Коска. Бык вступился за недоумка, и того отправили убирать снег. В маленьких глазках противника, скрывающихся под тяжестью бровей, плескалась лютая злоба. «Прет, словно кабан. Теперь уж жалеть не буду». Тарх играючи ушел от выпада копья, развернулся, пропуская мимо разогнавшегося противника, и сунул нож в подреберье. Тот рухнул со всего маху, не выпуская копья из рук. – Брата!.. Брата мово убил… – с ненавистью прошептал колодезный. – Вот оно что… – проворчал Тарх и кончил врага. Пращники перестали метать камни, а бойцы в кожаных доспехах подобрались к валунам. Подопечные Плака уже понимали, как вести себя в бою, но сноровки еще не появилось. «То дело наживное», – подумал Тарх и отправился вверх по склону. Выдергивая дротики, он стаскивал убитых животных и складывал в кучу. Молодчага Копон успел-таки подбить еще трех козочек и добрать здоровенного раненого козла. Тарх схватил его за рога и потащил к куче трофеев. Там уже поджидал Коска Копон. – Охоту на охотников устроил? – буркнул Тарх. Злости не было, но зубы показать стоило. – Сказать не мог? – А то ты не догадался! – махнул рукой Череп. – Давно уже шевелились, зыркали, ножи точили. Да все собраться не могли. Вот мы и подмогли. Можно и так вычистить смутьянов, да народ бы не понял. – А так поймет? Свои своих кончили. – Тарх кивнул в сторону орудующих копьями бойцов Плака. – Поймут, – уверенно кивнул Коска Копон. – Своими же глазами все видели. Да и мы пояснили: наш союзник, не побоявшийся Рабскую книгу спалить, – Тарх поднял глаза, и Череп подмигнул, – решил мяса добыть. В общий котел. А отступники решили его извести, чтоб месть потешить. – Череп уже не улыбался: глаза сузились, скулы отвердели. – Задумали предать товарищей и рассорить с будущими соседями. Шум схватки затих, и из-за валунов вытащили двух избитых до полусмерти неудачливых охотников. Плак пинками погнал их в Скейдану, над которой вставало низкое, румяное от мороза зимнее солнце. Навстречу торопились кашевары, гремя котлами и стуча деревянными ведрами и кадками. – Козла первым потрошите, пока мясо не завонялось, – буркнул Тарх. – Справитесь? Передний кашевар с корытом в руках с возмущением глянул на Тарха, и тот отступил. Помощники быстро установили перекладины, подвесили старого козла и взрезали пах, выдергивая пахучие железы. Бык кивнул, оценив сноровку, и двинулся в Скейдану. На площади у колодца, где собралась толпа, Череп занимался тем же делом. Вешал козлов на перекладине. Коска Копон вздернул мычащих от ужаса, раздетых догола бунтарей. Подойдя к одному из них, он одним движением вскрыл бунтаря от грудины до паха. Требуха, исходя паром в холодном воздухе, шлепнулась на стылый камень площади. Толпа охнула. Установилась тишина. – Я, Коска Копон, не потерплю предательства! – прорычал Череп, охватывая взглядом толпу. – Вы сами пошли под мою руку! Мы вместе разбили головы имперцам, разбили головы скайдам! Недоумки, вы видите дым? – Череп ткнул рукой вниз. В ясном безбрежном небе виднелись только бездушные горные пики. И никакого дыма, кроме мирных дымков от домашних очагов Скейданы. – Мы едва успели! Колодец потушен, и дорожники рыщут по окрестным скалам! Весной нужно будет поскорей убираться отсюда: как растает снег, имперцы придут за нами! Толпа заворчала. Люди заозирались. Никто не собирался навсегда оставаться в этом занюханном селе, но и не особо задумывались, что ждет их дальше. – Я, Коска Копон, знаю, как нас вытащить, – тяжело роняя слова, произнес Череп. Он подошел к дергающемуся телу второго бунтаря и проорал: – Но без предателей! – и вновь вспорол брюшину, вывалив сизые кишки на мороз.