– А где мы? Знает кто? – вновь спросил Йолташ, крутя перед глазами лампадку. Белоголовый рассказчик мотнул головой, глянув на приятелей. Паренек с пушистыми ресницами подошел ближе, зыркнул исподлобья на белоголового и твердо сказал: – В крепости на холме. Мы в крепости на холме. Белоголовый дернул плечом и вскинулся. – Дурак, – начал он. – Сколько раз… – Тихо, – оборвал Йолташ. Он понял, что это давний спор. Двинувшись обратно к тюремщику, он стал разматывать его тряпье. «Мы шли тропой «добрых», это я успел увидеть. А дом на скале стоит подле крепости. Выходит, малой прав. Однако наставник рассказывал, что облазил всю крепость и ничего не нашел, – думал Йолташ, складывая рядом широкие темные ленты одеяния тюремщика. – Но с той поры столько воды утекло, что все могло измениться». Раздев тюремщика, он принялся наматывать его тряпье на себя – поверх штанов и рубахи. С непривычки получалось так себе, но белоголовый принялся помогать и дело пошло веселей. – Вы мне верите? – спросил Йолташ, делая последний виток на голове, и глянул на притихшую ребятню. Дышать стало тяжело, он вспотел. Те несмело кивнули. – Ты Свинью убил, – пожал плечами пацан с пушистыми ресницами. – Я тебе верю. – И я! – подскочил белоголовый. Йолташ натянул сапоги тюремщика – они оказались впору и слегка притопнул. Хорошо! – Тогда забирайтесь обратно за решетку… – поднялся ропот, и Йолташ поднял руку. – Дверь не закрывайте, а прикройте. Видели, как я цепь накинул перед тем, как Свинью убить? Вот и вы вроде того. Ребята пошушукались и зашли обратно в свою каморку. Йолташ прикрыл дверь. Цепь на левой руке слегка звякнула, когда он задел прут решетки. Кое-как он оттащил из коридора в свою камору тело тюремщика. – Я огляжусь по сторонам – и мигом назад… – прошептал он. – Без нас не уйдешь? – спросил тот, что с пушистыми ресницами. Йолташ помотал головой и отошел от решетки. Пройдя по коридору, подошел к двери и прислушался. Пение не утихало. Йолташ осторожно снял засов, слегка приподнял дверь на петлях, чтоб не скрипела, и медленно открыл. Напротив двери высилась покосившаяся стена, из которой то тут то там вылезали из кладки камни. Казалось – ткни в стену пальцем, и она рухнет. Пение доносилось из-за стены. Слева коридор засыпало рухнувшим сводом. Йолташ повернул направо и двинулся вдоль стены. Через пару десятков шагов вдалеке показался проем и льющийся из него дневной свет. Оставаясь в тени, Йолташ приблизился и глянул наружу. Посреди развалин и разросшегося кустарника виднелся небольшой круглый дворик, в центре которого лежала плоская плита из гладкого мрамора. Когда-то мрамор был нежно-розового цвета, но сейчас весь заляпан бурыми потеками. На нем лежал мальчишка. Горец без труда узнал патлатого – тот лежал в беспамятстве, совсем как сам Йолташ недавно. Вокруг мрамора на расстоянии пары шагов плечом к плечу сидели замотанные в темное фигуры. Они раскачивались из стороны в сторону и пели заунывное на незнакомом языке. Горец только и смог, что разобрать то самое «дианадохус калас». Один из замотанных с открытым обезображенным лицом подошел к плите. В руке у него Йолташ заметил небольшой кривой нож. Горец разглядел, что у жреца нет не только носа и ушей – у того напрочь отсутствовали и губы. «Мое место не здесь, – с отчаянием подумал Йолташ, словно уговаривая сам себя. – Мое место не здесь, я охранник наследника дана Дорчариан». Веки бездвижного патлатого дрогнули. Олтер Остах решился. Тумма таки смог донести до несгибаемого наставника, что способности дваждырожденного – это оружие. А оружием нужно научиться владеть. – Оружие, – задумчиво пробурчал дядька. – Оружие. Наставник повернулся и открыл ларь за спиной. Повел пораненным плечом и разложил на столе кольчугу рядом с тесаком. – Помоги вздеть, – велел он повеселевшему Барату. Я радостно подпрыгнул, и дядька рявкнул на меня: – Чуть что – падаешь наземь. Камнем!!! – припечатал он. Я закивал соглашаясь. Тумма протянул руку и осторожно, двумя пальцами потрогал лежащий на столе тесак. Такую застенчивую улыбку на темнокожем лице я увидел впервые. – С твоей клятой повязкой на глазах не понять толком, – разгладил кольчугу на груди Остах. – Чего лыбишься-то? Тумма с неожиданной лаской погладил оружие и убрал руку. Повернулся к дядьке. – Когда-то давным-давно я ходил на корабле, Рыбак, – тихо сказал гигант. – Тесаков у меня было сразу два. Больше и тяжелее, чем твои. – Сразу два, – хмыкнул дядька, подняв бровь, и смерил Тумму оценивающим взглядом. Решив для себя что-то, наставник вновь полез в ларь. Вскоре Остах выложил на стол еще два тесака, точные копии своего. – Держи. Других – больших и тяжелых – нету, – усмехнулся он. Тумма вцепился в клинки и уже не мог выпустить их из рук. Тесаки, следуя один за другим, с гудением рассекли воздух, а затем запорхали перед великаном – один отводил удары, а другой наносил. Еле слышно Тумма запел фальцетом, уклоняясь и нанося удары невидимому врагу. Дядька уважительно цокнул языком. – Заваруха начнется – первым пойдешь, – подытожил он. Мы стояли в Предвратье под библиотекой в полнейшей темноте. Пришел черед оружию дваждырожденного. Тумма стоял позади, и я чувствовал на плечах ладони лекаря. Кайхур прижался к правой ноге. – Посмотри, – негромко сказал Тумма. – В ночи горят два костра. Видишь? Ко мне только-только пришло ночное зрение, и я стал различать стены вокруг. Об этом я и хотел сообщить Тумме, как вдруг увидел вдалеке, на грани видимости, два игривых призрачных огонька. – Вижу! – крикнул я. – Вижу! И уголек маленький рядом! – Уголек – это оунманастри. Пока он рядом – огни горят ярче… Приблизь огни… Впусти в себя… Я вгляделся в даль, и огни рывком приблизились. А потом еще скачок и еще – и пламя влилось в мое тело, окатив горячим потоком. Множество запахов, звуков, новых ощущений нахлынули на меня, и я пошатнулся. Словно все многотонное здание архива над головой рухнуло сверху. – Вижу, – тяжелым набатом ударил голос Туммы, и ладони великана стали горячими. – Вижу. Боюсь ослепнуть, – пошутил Тумма. – Теперь вперед… Мы следом. – Только чуть что – падай на землю, – подал голос дядька. – Ага, камнем, – повеселел я. Лавина свежих ощущений схлынула, обновив восприятие, и я вновь обрел целостность. Теперь стоило захотеть, и я мог слышать шуршание и писк летучих мышей в узкой щели под потолком. Мог увидеть трудягу-паука, натягивающего первую нить паутины в верхней части лаза. Мог понюхать кустик полыни далеко наверху. Теперь мне все равно, смотреть днем или ночью – видел я одинаково хорошо. Жаль, ночное зрение не передавало цветов и окружающее виделось разными оттенками серого. – А мы с наставником так без огней и пойдем? – раздался несмелый голос Барата. – Я же ничего не вижу. – Пойдем, – раздался голос гиганта. – И молча. Но молча не получилось. Для Туммы я пылал как горящее дерево в ночи, и он без труда мог идти за мной следом. А наставнику и Барату он обещал «подсветить путь» и велел спутникам положить ладонь ему на плечо. Стоило Остаху прикоснуться к Тумме, как он отдернул руку и заголосил: – Отец Глубин и все его рачьи дети!!! – Тихо ты, дядька! – шикнул я на наставника. – Чего переполошился? Дядька тряс рукой, словно обжегшись. Он не видел ничего и сослепу шарил кругом. Тумма взял Остаха за запястье и положил ладонь обратно себе на плечо. Дядька тут же «прозрел» и первым делом увидел, как я с веселым видом беззастенчиво его разглядываю. Это мигом отрезвило наставника. – Прикрой буркала-то, Оли, – нахмурился Остах. – Топай давай. Йолташ Жрец нагнулся над пареньком и занес кинжал. Веки патлатого еще раз дрогнули и глаза открылись. Йолташу показалось, что паренек смотрит прямо на него и вот-вот вновь скажет: «Хо!» – как в тот раз, когда он предупредил горца. «Мое место не здесь…» – с тоской прошептал Йолташ и оттолкнулся от стены. – Хо! – закричал он, выскакивая во дворик. Кривой кинжал замер, бликуя на солнце. Горец пнул голову сидящего, который разворачивался к нему, и подскочил к плите. Жрец умело ударил горца кривым кинжалом сверху вниз, метя в ключицу, но Йолташ встретил его замотанным цепью предплечьем и ткнул урода под подбородок. Схватив жертву, он пнул в лицо еще одного, постаравшись попасть в отрезанный нос. Горец юркнул в пролом в стене, встретил ударом в переносицу самого шустрого, что метнулся следом, и выдернул из его рук легкий топорик на короткой ручке. Забежав в узилище, горец захлопнул дверь и едва успел накинуть засов, прежде чем она задрожала от ударов. Бережно положив спасенного на пол, он кинул топорик подбежавшему белоголовому. Тот ловко поймал его. – Бей без замаха, не раскрывайся, – велел Йолташ. – Углом лезвия в лицо. – Ага, – сжал рукоятку белоголовый, – в рыло. Йолташ махнул рукой, подзывая остальных, и принялся выламывать брусчатку из-под ног. Дверь по-прежнему содрогалась от ударов, но добрый засов и крепкие петли держались. – Хватайте камни, – велел Йолташ. Белоголовый с топориком подбежал ближе, помогая курочить брусчатку, орудуя лезвием. Старый серый раствор крошился и выпадал кусками – брусчатка сама вываливалась под ноги. – Без толку камни не швырять. Хватайте тряпки, заматывайте в них камни. Усекли? – Ага, как кистенем! – закричал мальчишка с фингалом под глазом и выхватил из кучи самый большой камень. Йолташ содрал одеяние тюремщика и швырнул парням. Те мигом разодрали полосы на части. Вскоре в тонких руках покачивались наскоро сделанные кистени. Хотя какие это кистени – так, курам на смех… – Сами видели, замотанные кольчуг не носят. У вас орудие одного удара: раскрутили – и в лоб. Если сбили из вас кого – падайте наземь и по ступням врагов молотите. – А если враги упадут – то в рыло! – вновь добавил белоголовый. Патлатый завозился в сторонке. Все замолчали и обернулись. Спасенный протягивал руку, шлепая сухими губами, и тыкал пальцем в кучу выломанной брусчатки. Для себя булыжник просил? – Хо! – сказал он посреди грома ударов, сыплющихся на дверь, и рассмеялся. За ним засмеялись остальные. Вдруг раздался тяжелый удар, и дверь подпрыгнула. Видать, притащили что-то тяжелое: бревно или каменюку. – Сейчас начнется! – крикнул Йолташ после второго удара, когда звякнули петли и из проема брызнуло щепой.