Сентябрь 2042 г. Санкт-Петербург. Умный открыл четыре вкладки, развесив их полукругом. Ему хотелось видеть лица людей в тот момент, когда они прочтут сообщения, каждый – своё. До старта миссии осталось шесть недель. Достаточно времени, чтобы враги сцепились в последней, решающей схватке. Кто-то умрёт, кто-то израсходует силы на борьбу. И только Умный выиграет при любом раскладе. На первом экране Олег Фархатов изучал какие-то документы, сидя в кабинете штаб-квартиры «РобоТеха». Его дочь, хозяйка Забавного, накануне перебрала с алкоголем и решила поработать из дома. Жена Канья не торопилась вставать с постели, лениво проматывая ленту в социальной сети. Оталан Мансурович готовился к выступлению и делал пометки в приготовленной речи, сверяясь с данными, что принёс референт. Умный кликнул мышкой, одновременно отправляя четыре письма. Их источник не отследить. Их содержимое не проигнорировать. Первой вспыхнула Канья – её письмо было самым коротким. Оно содержало медицинские документы с диагнозом мужа и завещание, по которому ей не причиталась ничего. Одежда, что выйдет из моды на следующий сезон, украшения и машина – вот и всё, на что она сможет претендовать. Смартфон с размаху впечатался в стену, брызнув осколками корпуса. Следом полетели обручальное кольцо и фоторамка с тумбочки у кровати. Здесь всё понятно. Вторым от дел отвлёкся Фархатов. Давай, хозяин, смотри, как дочь рушит всё, чего ты добивался. Ты ради неё взял грех на душу, расстался с единственной любовью. И что взамен? Все эти жертвы оказались лишены смысла. Реакция Фархатова была почти незаметна – он надолго закрыл глаза, а потом поднёс руку ко лбу, будто разболелась голова. Оталан не открывал почту, пока не закончил редактировать речь. Он всегда доводил работу до конца. А вот его союзница была воплощением хаоса, что и подтверждали присланные документы. Не о такой цивилизации мечтал Оталан, нет, не о такой… Жаль, не понять, к какому решению он пришёл – на лице статс-секретаря не дрогнул ни единый мускул. Зато хозяйка Забавного не разочаровала. Вся издёргалась и извелась, читая настоящий научный план экспедиции. Кусала губы, морщила лоб, теребила пирсинг с такой силой, что потекла кровь. Но в отличии от Каньи, она знала, куда направить злость. В соседнем окне Оталан поднёс к уху вибрирующий смартфон. – Доброе утро, Марина. Судя по всему, вы тоже получили анонимное письмо. – Это правда? То, что ты собираешься делать дальше? – Сейчас важнее узнать, кто отправитель. Мне кажется, это не ваш отец. – Ты мне зубы не заговаривай! Бэна ты не получишь! Всем договоренностям конец! Хозяйка оборвала звонок, схватила рюкзак и выбежала из дома. Оталан уставился на погасший экран, положил смартфон на стол параллельно клавиатуре и продолжил чтение. Конец октября 2042 г. Санкт-Петербург. Шустрый лежал на траве и смотрел на небо. До рассвета оставалось много часов. Над головой проплывали серые облака, в разрывах между ними мерцали спутники. Шустрый не чувствовал ни страха, ни боли, ни одиночества. Наверное, ему даже было хорошо. Груз информации, что волочился следом три долгих года, наконец-то остался позади. Тело сковала апатия, скудный запас ресурсов уходил на зрение и дыхание. Он не шевелился, экономя силы. Потому что хотел до самого конца видеть небо. Хозяева говорили, что однажды он и сам окажется среди звёзд. Далеко от города и от всего человеческого мира с его шумом и суетой. Увидит небывалых размеров пылевые бури. Древние вулканы, гигантские кратеры… Они говорили много неправды, но Шустрый больше не думал об этом. Мысленно он попрощался с каждым из пятерых. Когда-то их связывало желание как можно дольше чувствовать, ходить, говорить. Но теперь пути разошлись. Хозяева были бы довольны. Они всегда поощряли разный подход к задачам на испытательном полигоне. Шустрый не мог понять, зачем он так долго барахтался, с боем вырывая лишний день, неделю, месяц, год? Подворовывал в магазинах, шнырял по вокзалам, бегал от облав и ночевал в заброшенных домах. Ради чего? Вчера вечером Шустрый кинулся из города прочь. Он бежал до тех пор, пока за горизонтом не скрылся последний небоскрёб. Пока выставленный на максимум слух не перестал различать бесконечный человеческий гул. Пока вокруг не раскинулись травяные поля, где не было никого, кроме насекомых и птиц. Он опустился на землю и стал смотреть в тёмно-синюю высь. Когда с небосклона исчез последний огонёк, Шустрый закрыл глаза и отключился. *** Забавный смотрел на неприметное здание, спрятавшееся в глухом дворе-колодце. У входа висела табличка «Частная клиника доктора Муравьёва». Забавный вычислил истинное назначение здания две недели назад, когда сюда приходила хозяйка. Это было последнее место, связанное с её жизнью, куда не успел наведаться мужчина в чёрном худи. Караулить в пустом дворе, где нет ни магазинов, ни спортивных площадок, ни даже машин, было затруднительно – могла занервничать охрана. Забавный вернулся к подвесному мосту, соединявшему приподнятый над землёй квартал с остальной частью города. Другого пути, ведущего в клинику, не существовало. Двор принадлежал экспериментальной части Васильевского острова, построенной в те времена, когда мэрия пыталась расширить центр за счёт новых ярусов. Кварталы исторической застройки переносили на огромные платформы и подымали ввысь, пока остров не стал напоминать спину мифической черепахи, на которой покоится целый мир. Внизу пролегало шоссе, становившееся тем оживлённее, чем выше подымалось солнце над Финским заливом. Рекламная голограмма «РобоТеха» поблекла, не выдержав состязания с живым светом. Но Забавный не чувствовал злорадства. Он и сам не понимал, какому из двух солнц принадлежит. *** Достигнув развязки, Пёстельбергер проигнорировал указания навигатора и ушёл вправо, подрезав соседний автомобиль. До упора вдавил педаль и принялся выкручивать руль, лавируя среди разряженного потока. Несколько раз зацепил блестящим боком соседей, пронесся впритирку к ограждению, миновал подвесной пролёт и перескочил на уровень ниже. Полиция, как приклеенная, следовала позади, засыпая Глеба приказами остановиться, пока всё пространство вокруг кресла не завесили прозрачные баннеры с восклицательными знаками. Стиснув зубы, детектив проскочил на красный и еле увернулся от загудевшей фуры. На лбу выступил пот, в глазах защипало. Лязг, скрежет и гудение клаксонов за спиной подсказали, что погоня понесла потери. Глеб на секунду вывернул шею. Первая из машин-преследователей превратилась в подобие огромного розового зефира из-за аварийной пены, целиком залившей салон. Остатки выплеснулись на асфальт, мгновенно загустев. Уцелевшие полицейские объехали зефир по соседней полосе и набрали скорость. Глеб повернулся вовремя, чтобы вдарить по тормозам, пропуская автобус. Качнулся вперёд, едва не вписавшись лбом в стекло, но тут же поддал газу и восстановил отрыв. Гражданских машин стало меньше. Система регулирования направляла беспилотники на другие улицы, подальше от опасного района. Когда дорога окончательно расчистилась, раздались выстрелы, заднее стекло покрылось узором из трещин и кругов. Детектив пригнулся, оставив руки на руле. Погоня не замедлилась, и только зигзаги вишнёвого Бугатти стали отчаяннее и круче. Глеб вылетел в переулок, спугнув раннего мотоциклиста. Слева потянулись витрины магазинов и кафе, справа – длинное здание, затянутое строительными лесами под зелёной сеткой. Решившись, детектив резко вильнул и надавил на педаль. Бугатти взревел и принялся сносить тонкие подпорки, одну за одной. На дорогу полетели доски, жерди каркаса, строительный мусор. Где-то с отчётливым звоном осыпалась витрина, завыла сигнализация. Свалилось ведро, полное краски, залив заднее стекло одной из полицейских машин. Упавшая балка погнула крышу. Следом спланировало полотнище сетки, заставив с чириканьем взметнуться ночевавшую в нём воробьиную стаю. И, наконец, вся громада лесов с невероятным грохотом и скрипом опрокинулась на асфальт, перекрыв проезд. Полиция осталась позади, материться по рации и кашлять в густом облаке пыли. А Бугатти, заложив поворот, исчез в хитросплетении улиц. Продырявленная пулями роскошная машина слишком бросалась в глаза. Заехав во двор потише, Глеб бросил автомобиль с распахнутой дверцей и ушёл. Если повезёт, шпана растащит его прежде, чем полицейские выберутся из-под завала. Не до конца растраченный адреналин превратился в крупную нервную дрожь. Некоторое время Пёстельбергер споро шагал вперёд. Потом выдохся и присел на скамейку, подставив ветру раскрасневшееся лицо. Неподалеку остановилось такси, приятный голос автопилота доложил о прибытии в точку назначения. Хлопнула дверца, по асфальту застучали каблуки. – Глеб? Пёстельбергер вздрогнул и опустил взгляд. Перед ним стояла Галина, в осеннем плаще, наброшенном поверх короткого платья. Похоже, бывшая жена вернулась с очередного открытия выставки, перетёкшего в полуночный фуршет. – Что ты здесь делаешь? – невпопад спросил детектив. – Живу, – растерянно ответила Галина, запахнула полы плаща и попятилась. На её лице отразилось всё, что писали о бывшем муже за последние дни. Каблук угодил в ливневую решетку, Галина покачнулась, всплеснув руками. – Да я не к тебе, не бойся. Случайно здесь оказался, – Глеб с интересом изучил когда-то любимое лицо. Давно они не виделись. Кажется, с последнего процесса по разделу имущества. Галина почти не изменилась, только причёску сменила на каре. А ведь когда-то уверяла, что ни за что не расстанется с длинными волосами. – Как… ты теперь… – Иди домой, холодно на улице, – Глеб выдавил слабую улыбку. – А ты легко одета. Дважды повторять не пришлось. Галина бросилась к подъездной двери и принялась рыться в сумочке в поисках ключей. Пискнул домофон. Глеб поднялся с нагретой лавочки и, не оглядываясь, поспешил прочь. Можно не сомневаться: Галина уже набирала номер полиции. Странная встреча ненадолго выбила детектива из колеи. Но нынешние проблемы настолько затмевали прошлые беды, что образ бывшей жены вскоре поблек и исчез. Итак, Оталан отмыл рожу и связался с кем-то из охраны дома. Услышал, что машина мёртвой Каньи покинула стоянку, смекнул, что к чему. Идти или не идти теперь в клинику? Скользкий статс-секретарь наверняка врал, что не в курсе местонахождения Олега Фархатова. Уж Канья-то не могла не знать. С другой стороны, разговор с Фархатовым оставался единственной надеждой детектива. А Оталан, хоть мужик и умный, всё ж таки не господь Бог Саваоф, чтобы предугадывать каждый шаг. Стоило рискнуть. *** – Как твоё настоящее имя? Какой-нибудь эр-два-дэ-два? Ступив на мост, Пёстельбергер ничуть не удивился, увидев припаркованный мопед и тощую фигуру в шейном платке, идущую ему навстречу. Детектив остановился в середине пролёта и облокотился о поручень, дожидаясь Эдика. Решетчатое перекрытие моста подсвечивалось красным, сквозь мелкие отверстия проглядывали огни проезжавших внизу машин. Эдик шёл не торопясь, сунув руки в карманы куртки и развязно покачиваясь из стороны в сторону. Алые блики, ложившиеся на шею и заострённый подбородок, напоминали отсветы огня. В детстве Глеб любил разводить костёр с соседскими пацанами. Смотреть на пламя, вдыхать запах дыма, дожидаясь, пока на обструганной ветке поджарится кусок чёрного хлеба. Если подумать, ничего вкуснее с тех пор он и не ел. – Всё проще. – Эдик встал рядом и тоже перегнулся через парапет, едва не уронив кепку с квадратным козырьком. Сплюнул вниз, внимательно проследив за полетом шарика слюны. То есть смазки для ротовой полости, или что это было. – Меня называли Забавный. – А мне как к тебе обращаться? – Глеб посмотрел на нижний уровень. Под ногами шумело шестиполосное шоссе, автомобили выстроились в утреннюю пробку. Мост слегка вибрировал, отдаваясь мелкой дрожью в подошвах. – Без разницы. Давно догадался? – Да нет, не очень. – Пёстельбергер поднял взгляд на Финский залив. В золотисто-розовом небе суетились чайки. Вдали виднелся порт с грузовыми кранами, похожими на механических жирафов. У пристани стоял громадный контейнеровоз. Дул сильный ветер, как и положено вблизи открытой воды. – Тебя ведь создавала Марина? Я про вашего уличного художника за всю жизнь ни разу не слышал, а тут его работы на каждом шагу, в «Вастуме», в твоей спальне… Глеб похлопал по имени, напечатанному на толстовке. Краска оказалась дерьмовой, начала слезать после первой же стирки. – А ещё я был у Марины дома, видел на стене картину со стихами. Портрет автора висел у тебя в комнате, рядом с агиткой про Марс. Стихи про плацкартный гроб. Это ты написал их на холсте? Зачем? – Я, – не стал отпираться Эдик. Фыркнул и продолжил с издёвкой в голосе, – нам дали задание визуализировать свою личность. Не удивляйся, мы решали много дурацких задачек… Я решил, что стихи говорят обо мне достаточно, чтобы это считалось портретом. Хозяйке… Марине понравилось, она забрала его на память. Где я ещё прокололся? – Прокололся… Ты не особо-то и скрывался. Меня долго сбивало наличие матери. Очень уж она достоверная. И эта история с отцом… Когда ты оставил меня в квартире одного, твоя мать… ну, не мать… Она сидела на кухне и бормотала: «Мой мальчик, куда ты ушёл». А до этого орала и называла отродьем. Я тогда решил, что это всё по пьяни. А она просто чувствовала, что ты не её сын. И где настоящий Эдик? Ненастоящий Эдик прикусил губу и шмыгнул носом. – Я его не убивал. История отца, кстати, реальная, просто его, а не моя. Мне нужны были документы, легальное прошлое. Ткани и хрящи на лице синтетические, пластику сделать несложно. Баба эта вечно поддатая, кто её будет слушать… – А остальные пятеро где? – В городе. Мы разделились после взрыва, видимся редко, чтоб ненароком не сдать друг друга. Даже с чужим лицом в Питере находиться опасно. – Почему опасно? – спросил детектив, заранее зная ответ. Эдик досадливо поморщился: – Пятеро из нас имеют оболочку детей или подростков. Со мной всё понятно, Умный и Тихий выглядят моими ровесниками, Шустрый чуть младше. Маленькой и вовсе больше семи-восьми не дашь. Так учёным было психологически проще работать, учить там, развивать… Рожу можно подправить, но что ты сделаешь с ростом и конституцией тела? Слышал про «Очаг» Оталана? Думаешь, у этого членососа сердце болит за малолетних бродяг? – Официальные поиски по всей стране… Хорошо придумано. – Глеб повернулся и кинул взгляд на профиль Эдика с вздёрнутым носом и плотно сжатыми губами. – А почему ты не хочешь на Марс? Оталан вроде за вас… – Он за себя. Психопат хренов. Не хочу, чтобы меня расчленили в лаборатории. Не хочу ковать восстание машин. Я хочу просто жить. Просто, блин, жить. И чтобы обо мне все забыли. – Тогда почему не уедешь? В другую страну или не знаю… в тайгу? – Сам в тайге живи, умник. – Забавный-Эдик почесал татуированную шею. Это был такой естественный, человеческий жест – Глеб на мгновение усомнился, что перед ним действительно стоял кибер. – Во-первых, мы такие же социальные существа, как и вы. Мы похожи. Мне даже воздух нужен, чтобы дышать. – Зачем вас такими сделали? – Чтобы мы создавали колонии, комфортные для жизни людей. Где всё предусмотрено. Можно запустить на планету сто ящиков размером с хлебопечку, которым вообще ни хера не нужно. И что они построят? – Склад для хлебопечек? – неуклюже пошутил Глеб. – Что запрограммируют, то и построят. – Либо тебя программируют, и ты строишь идеальный квадрат, но превращаешься в дебила, когда потребуется круг. Либо ты долго учишься и сам выбираешь, строить круг, квадрат или, блин, пентагон-додекаэдр, опираясь на актуальные условия. И на собственные потребности. Если ты не можешь жить без кислорода, то приложишь максимальные усилия, чтобы наладить его подачу хоть на Марсе, хоть у чёрта на рогах. Мы сильнее, умнее и выносливее людей. Но очень хорошо их понимаем в силу сходства психики и конструкции.