– Даю команду: огонь на поражение, первая цель гран… Раздался взрыв. Бронетранспортёр тряхнуло так, что передние колёса приподнялись над землёй. Тяжело хлопнувшись о грунтовку, машина затормозила. Бойцов швырнуло назад, ремни до боли впились в плечи и грудь. К грохоту взрыва добавилось хаотичное лязганье по броне, в адскую какофонию влился треск заработавших пулемётов. Водитель вышел на связь: – Товарищ прапорщик, голова подбита! Похоже, попало в боеукладку. Пёстельбергер скрипнул зубами. – Наши повреждения? – Ничего серьёзного, осколками посекло. – У врага? – Пятеро убиты, в том числе гранатомётчик. – Ганин, – Глеб обратился к стрелку. – Продолжай поддерживать Талоса огнём. Остальным оставаться на местах. – Но как же раненые! – Ты слышал, боеукладка взорвалась. В десантном отсеке одни двухсотые. Выжившие могут быть только в бронекапсуле. Пальба продолжалась не дольше минуты. Когда всё стихло, Глеб обратился к стрелку: – Что там? – Талос уничтожил противника. Девять трупов, раненых нет. Глеб связался с кибером, запрашивая отчёт. Молчание. Следующие попытки тоже ни к чему не привели. Вновь раздались выстрелы, на этот раз одиночные. – А это что? – Не могу понять, товарищ прапорщик. Похоже, Талос добивает противника. Одного и того же. У него уже кисель вместо башки. Пёстельбергер перевёл вопросительный взгляд на Сурена. – Возможно, какой-то из сканеров накрылся. Надо глянуть. Глеб недовольно поджал губы, но скомандовал: – Мартынов и Шашубаев, со мной. Ганин, прикрывай. Судя по отрывистому треску, Талос продолжал расстреливать труп. Глеб распахнул люк и высунулся наружу. Быстрым движением вскинул автомат, осмотрелся. От подбитой машины поднимался столб густого чёрного дыма. Нос забило едкой вонью, до рези в глазах. Полыхали колёса, закопчённый ствол пулемёта уставился в небеса. На счёт боеукладки водитель был прав: задний отсек полностью разворотило взрывом. Один за другим бойцы спустились на землю и рассредоточились, беря сектор под контроль. Удачное место для засады. С занятого террористами холма дорога была видна как на ладони, да и естественных укрытий полно – огромные валуны, куча песка, разросшийся на склоне можжевельник. Талос стоял на вершине холма, пугающе чужеродный, собранный из жёстких линий и острых углов. Словно кто-то не слишком умелый взял ножницы и вырезал грубый силуэт из выцветшего на жаре неба. Глеб заглянул в прицел, используя его вместо бинокля. На земле лежал безголовый труп в песчаном камуфляже и потемневшем от крови бронежилете. Тело подрагивало от выстрелов, ведущихся с равным интервалом. Перевёл прицел выше, на кибера. Нагрудная пластина помята, будто по ней колотили кувалдой, чёрную краску иссекли царапины и сколы. Шеи у кибера не было, мощные плечи перетекали в голову, утыканную глазками сенсоров и камер. – Вот дерьмо! – шёпотом выругался Пёстельбергер, опуская прицел. Из того места, где у человека находился лоб, у Талоса торчал длинный и тонкий кусок брони. В момент взрыва второй БТР принял на себя не все осколки. Твою мать! Зачастили хлопки. Сурен повалился на землю, Мартынов и Шашубаев открыли огонь. Из песчаной кучи, прятавшей замаскированный лаз, посыпались террористы. «Почему Талос их не засёк? Экраны или…» – додумать мысль было некогда. Глеб схватил сержанта за петлю на разгрузке и втянул под защиту брони. Несколько пуль попало в грудь. Бронежилет выдержал, но, судя по розовой пене, выступившей у сержанта на губах, лёгкое пробило сломанным ребром. Над головой застрекотал пулемёт, раздался крик, следом ещё один. Иссечённая трещинами земля вокруг БТРа взбилась фонтанами пыли. Приговаривая «потерпи, потерпи… вот так…», Пёстельбергер дёрнул жгут самосброса и снял с раненого жилет. Глеба оглушило – он не только не слышал своего голоса, но и не сразу заметил, что стрельба оборвалась, а Шашубаев что-то ему орёт, размахивая рукой. Глеб пригнулся и выглянул из-за колеса. Выскочившие из укрытия террористы были мертвы, но к ним двигался Талос, по пути всаживая пули в распластанные на земле тела. Металлическая нога наступила трупу на живот, раздавив его, как переспелый арбуз. Смуглое лицо Шашубаева стало серым, у Глеба самого заклацали зубы от нервной дрожи. Он снова попытался достучаться до кибера, отправляя приказ остановиться, но связи не было. Бах! Бах! Вместо ответа – звук тяжёлых шагов, слившийся с хрустом чьих-то костей. Талос миновал застывшего Шашубаева, не обратив на того никакого внимания. Значит, сигнал свой-чужой он пока воспринимал. Облегчение было недолгим – а вдруг чип Сурена поломало вместе с ребром? Оставалась визуальная система распознавания, но сработает ли она, если лицо искажено от боли? Пулями из автомата кибера не пробить, только крупным калибром со стальным сердечником. – Ганин, стреляй в него! Плевать, что скажут наверху. – Затвор заклинило! Глеб разразился матом, отбрасывая подальше автомат Сурена вместе с жилетом. Вооружённый человек приравнивается к врагу, последний шанс спасти сержанта – успеть всё снять. Пояс с подсумками полетел в сторону. Талос приближался, из-за бронетранспортёра наползала отбрасываемая кибером тень. Пистолет, где-то должен быть пистолет. Гудящая сервоприводами двухметровая башня загородила солнце. Сурен захрипел, Глеб распластался поверх сержанта, молясь, чтобы чип защитил обоих… Длинная очередь пробила Талоса насквозь, высекая искры из брони. Кибер сделал шаг, согнул ногу в колене и остановился. – Товарищ прапорщик! Живой? – захрипел динамик голосом Ганина, отзываясь в ушах болезненными уколами. Конец октября 2042 г. Санкт-Петербург. Детектив Глеб Пёстельбергер очнулся на полу в той же позе, в какой десять лет назад прикрывал раненого Сурена. Давненько ему не снился этот кошмар. Нынче к сюжету добавился странный разговор на броне, не имевший ничего общего с реальностью. Коробочку трясло на перерытой тралом дороге, было не до бесед. Тело затекло, в голове царила пустота. Гостиную всё также заливала лазурь от рекламных голограмм, не было слышно ни звука. Глеб встал на четвереньки, потёр лоб и выпрямился, придерживаясь рукой за край стола. И только тогда увидел Канью. Она лежала на прозрачной столешнице, свесив с края стройные ноги, в окружении рассыпанных роз. Платье задралось до пояса, одна рука покоилась на животе, другая вытянулась над головой. Большие карие глаза невидящим взглядом смотрели в потолок. Так вот почему Оталан его сюда привез… Глухо застонав, детектив отвернулся и прижал ладони к лицу. Он-то думал, хитрый статс-секретарь хотел избежать лишнего риска и убедиться, что детектив не раскопал ничего существенного. Недавняя облава была слишком велика, чтобы повсюду расставить своих людей. Если бы Пёстельбергера взяли «не те» полицейские, детектив успел бы наговорить лишнего. И ему могли поверить, учитывая прошлые заслуги и поддержку Фуры. Другое дело, если бы Глеба застрелили «при попытке отомстить госпоже Фархатовой» за донос. Но Оталан пошёл дальше. Куда приятнее избавиться от настырного детектива, замкнув круг и свалив на него очередное, последнее убийство. На этот раз сообщницы, исчерпавшей свою полезность. Глеб обернулся на мёртвую Канью. Странно, но сейчас она казалась моложе своих лет. Может, из-за приглушённого света, а может из-за расслабленного и слегка обиженного выражения лица. Как будто могущественная жена Олега Фархатова расстроилась, что так и не дождалась счастливых времён. Детектив подтянул приспущенные трусы и штаны, подобрал худи и достал чудом не вывалившийся из кармана мобильный. Судя по кипе уведомлений, последний час до него тщетно пытался дозвониться Эдик. – Здорово, Глебчик. Куда пропал? – Занят был. Как всё прошло? – Глеб отвернулся к окну, но призрак Каньи настиг его и там, бледным отражением в стекле. Эдик демонстративно вздохнул: – Сам не знаю, с чего тебе помогаю… Он действительно караулил на парковке. Я подошёл и брызнул на капот из баллончика. Он сразу выскочил. Полный псих, аж весь затрясся от злости. Как ты и просил, залил ему рожу краской. Её ни маслом, ни бензином не оттереть, только специальным растворителем, а его хрен найдёшь. Потом врезал по харе. Но это уже от себя, не по инструкции. – Давно это было? – Час назад, может чуть больше. – Охрана не догнала? – Да не, в депо и то мужики быстрее шевелятся. Тоже мне, бизнес-класс. – Эдик? – Аюшки? – Кто ты, чёрт побери, такой? – Бывай, Глебчик, береги себя. Эдик отключился. Глеб потёр щетину на подбородке. Оталан Мансурович был обезврежен до тех пор, пока не отмоет рожу от краски. Судя по увиденному, статс-секретарь крайне болезненно реагировал на любое отклонение от порядка. Чего уж говорить про полный баллончик, выпущенный в драгоценную физиономию… Вот почему в квартиру Каньи до сих не нагрянула полиция. Но очень скоро нагрянет, и в её рядах наверняка обнаружится человек Оталана. Как тогда, в «Вастуме». Надо было бежать, спасаться, но на Глеба напало странное оцепенение. Он вернулся к телу Каньи и аккуратно расправил подол серебристого платья. Ему не хотелось, чтобы толпа равнодушных людей пялилась на её раздвинутые ноги. Пригладил разметавшиеся волосы, дотронулся до щеки, ещё недавно такой горячей. Он не понимал, какие чувства испытывал к этой женщине. Вожделение угасло, осев на дне живота странной смесью из восхищения и отвращения. Раскаяния за содеянное он не ощущал, прощать прекрасную грешницу не собирался. Но что-то внутри скреблось и не давало покоя. Не острый момент близости и не её печальный конец… А какая-то кристальная ясность, позволившая Пёстельбергеру взглянуть на мир глазами этой женщины, лживой и искренней одновременно. От записи с микрокамеры не было толку. Подозрительно, что госпожа Фархатова занялась сексом с преступником вместо того, чтобы жать на тревожную кнопку. Но ничего компрометирующего она так и не произнесла, а внезапную вспышку страсти спишут на помутнение рассудка, вызванное ядом на основе опиоидов. Или другой отравы со схожими симптомами: учащённое сердцебиение, расторможенность, чувство эйфории. Смерть. Он бросил взгляд на тонкую руку Каньи с массивным золотым браслетом на запястье. На встроенном экране светился значок входящего сообщения. Глеб открыл письмо. Номер отправителя был не определен, текст состоял из четырёх коротких слов: «Это не моя вина». «Не твоя вина! Чёрта с два это не твоя вина…». Отчего-то Глеб был уверен: сообщение отправила Айчилан и именно в расчёте на то, что его прочтёт бывший шеф. Поездка с её братом на многое открыла глаза. Детектив перебрался в другую половину гостиной, где окна выходили на залив, подальше от стола, превратившегося в катафалк. Рухнул в кресло. Перед глазами проносились отрывистые видения. Канья входит в офис, вечернее платье и следы слёз. Курит дешёвую сигарету, улыбаясь своим мыслям. Стонет и выгибается от страсти. Глеб уткнулся лбом в сцепленные на коленях пальцы. Посидел так с минуту, затем достал телефон. Пора систематизировать собранную информацию, а лучше всего это получалось делать в разговоре с Борисом, который, несмотря на чудаковатость, умел слушать. Внутри зрела уверенность, что догонялки с убийцей скоро закончатся. А потому Глеб решил задержаться в квартире Фархатовых и рассказать приятелю свою версию событий. – Кейн, это ты? Ты один? «Кейн? – удивился детектив. – Ах да, Боря же предлагал сменить фамилию. Конспиратор, блин». – Да, – с запинкой ответил Глеб. – Теперь один. – Тогда слушай, я кое-что… – Подожди, – перебил детектив, подняв раскрытую ладонь. Говорить напрямую о своих подозрениях было рискованно, но Глебу надоело барахтаться в бесконечном болоте, вдали от твёрдой почвы. – Почему ты сбежал из «Алхимии»? – Откуда?.. – Просто скажи. – Позвонили с работы. Сказали – чепэ, без меня не обойтись, – озадаченность в голосе Бориса сменилась пониманием. – Так это тебя ловили по всему району? Ну ты, брат, наделал шороху. Пробки встали до самого… – Не отвлекайся. Что на работе? – поторопил Глеб.