Канья продолжала стоять, молча разглядывая такого же неподвижного гостя. Затем медленно и лениво потянулась к затылку, вытащила заколку и бросила на пол. Волосы рассыпались по плечам тяжёлой волной. – Как хорошо, что ты пришёл. Я уже пьяная, – вслед за заколкой полетел бокал, разбился с высоким хрустальным звоном. Госпожа Фархатова приблизилась к окну, положила смуглую ладонь на стекло. – Подойди. Приблизившись, Глеб почувствовал запах вина, знакомых тяжёлых духов и чего-то неуловимого, почти звериного. Тёплая хищница с шелковистой шкуркой. Детектив бросил взгляд на стоявший неподалеку стол, собранный из жердочек и прозрачных пластин. Его поверхность была усыпана розами, ярко-красными, с длинными шипастыми стеблями. Из опрокинутого кувшина натекла лужа воды. Рядом стояла бутылка с вином и блюдо с шоколадными конфетами. – Я не причиню тебе вреда. Я пришёл поговорить. Без оружия, с пустыми руками. Можешь меня обыскать. Мне некуда деться. Я так же, как и ты, хочу, чтобы вся эта история… – заготовленную речь прервал сдавленный, хрипловатый смех. – Ты не знаешь, чего я хочу, – Канья разочарованно покачала головой. – Никто из вас не знает… Она коснулась окна алыми губами, сделала выдох. Запах вина усилился. На стекле образовалось пятно конденсата. Канья приложила палец к запотевшему кругу и одним росчерком нарисовала простой, похожий на галочку силуэт. Птицу с расправленными крыльями – такой же формы были её сережки, надетые в день несчастливого знакомства. Повернулась к Глебу, передвинула маленькую, как у девочки-подростка, босую ступню. – Что это? Сними. Глеб покорно стянул через голову худи, оставшись в одной рубашке, давно утратившей белизну. Канья придвинулась ближе, полусонным жестом вытянула руку и положила ему на грудь. Ладонь грела сквозь ткань. Даже не грела, обжигала, и Пёстельбергер ничуть бы не удивился, если бы из-под тонких пальцев начали расползаться чёрные круги обугленного хлопка. – Я хочу поговорить о деле. Не знаю, чем тебе помешала падчерица, но я больше не хочу барахтаться в вашем дерьме. Мне нужны деньги, чтобы исчезнуть. Дело закроют, и мы оба друг о друге забудем. – Мы поговорим, мы обязательно поговорим о деле… – Канья словно не услышала последних слов. Рассеянный взгляд, таящийся под длинными ресницами, блуждал сверху вниз, рука продолжала лениво оглаживать грудь. – Как же мне надоело говорить о деле. Знаешь, Глеб, меня всю жизнь выбирали. А я могла только соглашаться или отказываться. Чаще соглашаться. Выбирали, а потом начинали говорить о деле. Ловкие пальцы расстегнули верхнюю пуговицу. Похоже, она и вправду была пьяна. Неготовый к такому повороту Пёстельбергер покосился на бутылку, опустошённую не больше чем на треть. – Тебе нравятся розы? Мне сказали, красные розы – мои цветы. Ты тоже так считаешь? Глеб дёрнул уголком рта, позволяя горячей руке расправляться с пуговицами, постепенно спускаясь к ремню. – Скоро я стану свободной и наконец-то сама смогу выбирать. К черту циничных стариков и лощёных подонков. Я выбиру такого, как ты. Большого, сильного, безрассудного… Крутого парня, который не думает о завтрашнем дне. В боевых шрамах, – палец на миг оторвался от путешествия по рубашке и погладил ссадину на щеке. Глеб мельком подумал, что за текущую ночь его дважды обозвали безрассудным. «Пора что-то делать с имиджем. Может, набрать десяток кило и записаться в гольф-клуб?». А Канья внезапно отстранилась, подошла к столу и взяла с блюда конфету. Положила в рот, потянулась за следующей. Глеб предпринял третью попытку вывести госпожу Фархатову на откровения, но та прервала монолог, прижав подтаявший шоколад к его губам. Слегка надавила, побуждая принять угощение. Рот наполнился липкой клубничной помадкой, чей приторный вкус показался ему знакомым. Но сосредоточиться на воспоминании не получилось: стоило проглотить конфету, как в голове поплыл пульсирующий звон, словно у него внезапно подскочила температура. Угасла боль, по мышцам разлилась приятная лёгкость. Возникло ощущение, что ещё чуть-чуть, и он пушинкой воспарит к потолку. Канья пальцы не убрала, и Глеб не удержался, провёл по ним языком. И сразу почувствовал нарастающее возбуждение. Голос Каньи, её запах, плавность движений – всё находило неуместный отклик в его теле. От каждого прикосновения внутри что-то ширилось и разрасталось, захлёстывая протестующий разум волнами мучительно-сладкой эйфории. Канья встала на цыпочки, скользнула губами по подбородку. – Колючий. Мне нравится, – мягкие губы снова притронулись к коже, ближе к скуле. – Не надо сейчас о деле, я прошу… О деле мы поговорим потом. Ладонь женщины добралась до пряжки на ремне и бесстыдно расстегнула ширинку. Пёстельбергер сжал обнажённые плечи, притянул Канью к себе и поцеловал. Рекламный фантом за окном обернул их сдвоенный силуэт лазурной пеленой. Глеб стоял в доме Олега Фархатова и обнимал его жену, виновную в смерти дочери. Это было безумие, бред, и Глеб нырнул в него с головой. Подхватил Канью, усадил на стол, задрав узкое платье до самой талии. Случайно упёрся рукой в шипастый ствол, смахнул цветок, не заметив боли. Ощутил ладонями жар, идущий от гладких и упругих бёдер. Кожа женщины была гладкой и нежной, её хотелось гладить, сжимать, облизывать и расцарапывать до крови. Детектив приник поцелуем к жадному, влажному рту, спустился ниже. Какой же одуряющий у неё был запах… Прошёлся языком по длинной шее, облизал ключицу, обхватил губами твёрдый набухший сосок. Канья издала долгий стон. Последние предохранители отключились. Он двигался всё быстрей и быстрей, понукаемый хриплыми криками, ощущая, как острые ногти Каньи впиваются в спину через рубашку. С каждым рывком сладость внизу живота нарастала, поднималась выше, пока не вспыхнула искрящимся фейерверком. Глава 11 Август 2031 г. Ближний Восток. – Товарищ прапорщик, здесь оставаться опасно, здание может обрушиться в любой момент. Командир группы Глеб Пёстельбергер продолжил путь по тому, во что превратился вестибюль. Развалины занесло песком и бетонной трухой. Пол, стены, разбитая мебель – всё окрасилось в цвет охры, словно в забрало вставили светофильтр. Из-под обломков перекрытия высовывался край каталки с погнутым колесом. Над ней склонилась стойка от капельницы, чуть дальше торчала доска, оторванная от дверного косяка. Камни перемешались со штукатуркой и тряпьём. Сквозь пробоину в потолке шпарило солнце, подсвечивая частицы пыли, заметаемые ветром с края дыры. Глеб потёр щёку, с неудовольствием отметив, как быстро отросла щетина. – Что думаешь? Сержант Сурен Балумян, приставленный к отряду в качестве технического консультанта, перевёл взгляд на разлом. Кусок перекрытия угрожающе навис над головой, удерживаясь на покорёженном скелете арматуры. – Наши снаряды. – Знаю, что наши, – Глеб сплюнул на пол, пытаясь избавиться от скрипящего на зубах песка. – Это же больница! Ты говорил, такое невозможно. – Система автоматического наведения атакует только военные объекты, отвечающие строгому набору характеристик. Либо кто-то проник в настройки и изменил критерии, либо террористы сделали так, что здание стало подпадать под этот список. – И что вероятнее? – Второе. Распознавание объекта производится на основе визуальных данных. Макеты орудий и военной техники можно сделать из чего угодно. Террористы обманули нейросеть, окружив здание декорациями. Или пожертвовали каким-нибудь старьём, специально его сюда подогнав. Надо разбираться, искать доказательства. – Зачем им это понадобилось? – А ты представь, какие будут новости… Услышав жужжание, оба задрали головы. Над дырой в потолке завис дрон Би-Би-Си, плохо различимый на фоне слепящего солнца. Глеб поморщился, Сурен вздохнул. – Хоть трупов нет. Пожалели своих, вывели до обстрела. – Пошли, пока и правда всё не обвалилось к хренам. Покинув какую-никакую тень, Глеб ощутил, как жара мгновенно окутала тело, словно его замотали в набитое тлеющим синтепоном одеяло. Сухой воздух оцарапал горло. Вроде обещали дождь – короткое облегчение, а за ним три дня натуральной бани. Глеб повыше натянул арафатку, прячась от поднятого хамсином песка. – Возвращаемся! – скомандовал он. Группа распределилась по двум БТРам. Первая машина, сдав назад, развернулась и выползла на грунтовку. За ней последовала вторая, с усевшимися на броню Глебом и Суреном, свесившим ноги в открытый люк. Нагретый на солнце металл поджаривал задницу сквозь камуфляж. Двухметровый военный кибер по кличке Талос занял место в хвосте колонны. Сквозь гудение двигателя доносилось ритмичное буханье, с каким гигант переставлял бронированные ноги. Квадратная башка не шевелилась, что не мешало киберу непрерывно сканировать пейзаж в поисках противника. Глебу стало интересно: видит ли Талос то же, что и он? Огромные валуны на рыжей земле, дом с обвалившейся крышей, силуэты гор, размытые сизой дымкой? Или всё сводилось к трёхмерной схеме, наложенной на координатную сетку? А то и вовсе набору ноликов и единиц? – Ты уверен, что они обманули систему, а не хакнули её? – БТР двигался плавно, ветер утих. Глебу почти не приходилось повышать голос. – Вполне. Вмешательство такого уровня не скрыть. Одна ошибочная цель, и всё вылезет наружу. Глеб открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но передумал. Сурен всё равно догадался, судя по лукавому прищуру выразительных, чуть навыкате глаз. – И чипы тоже не хакнуть. Точно. С гарантией. Глеб усмехнулся. Про чипы он спрашивал не в первый, и даже не в третий раз. Крошечная микросхема являлась дополнительной преградой, защищавшей его самого и весь отряд от Талоса. Без метки не внесённый в базу вооружённый человек автоматически считался врагом. Говорят, на ранних этапах киберы пользовались только распознаванием лиц, но с бойцами в очках, платках и шлемах система работала плохо. – Почему их устанавливают на рёбра? – Чтобы следить за сердечной активностью, – Сурен похлопал по левому карману разгрузки. – На шею ставить опасно. Руки-ноги… Сам знаешь, какие травмы бывают в бою. Раньше лепили куда попало. Так террористы вырезали чипы у трупов и перешивали своим. Теперь микросхема разрушается, если носитель погиб. Глеб поднял забрало, приспустил арафатку, достал сигареты и закурил. Сурен неодобрительно сморщил горбатый нос. Сержант придерживался здорового образа жизни – никакого никотина и алкоголя, простая еда, физические нагрузки. Впрочем, нагрузок и Глебу хватало. – Вам повезло, свежую модель подогнали. Их пока мало. – Сурен кивнул на Талоса, не отстающего от разогнавшегося на прямой дороге БТРа. Чёрная махина, только казавшаяся неуклюжей, сминала сухую землю, оставляя глубокие прямоугольные следы. – Ага, повезло, – хмыкнул Глеб, вспомнив, сколько рапортов пришлось написать, выбивая хорошее вооружение для группы. – Почему нам? А тебе? – А с меня за потерю такого Талоса три шкуры спустят. Случись что серьёзное, в походе его не починишь, ремонтники даже не возьмутся. Только назад в Россию везти. Представь, какого таскаться с этой тушей. А бросить нельзя. Перепад температур ему не нравится, влажность ему не нравится. Мне тоже много чего не нравится. Глеб весело оскалился. К ворчанию сержанта он давно привык. Сурен продолжил: – Один приятель рассказывал. Приехали они в Индию проводить учения с местными войсками по применению военных киберов. Не этих, но похожих. А там влажность дикая и каждый день дожди. Киберов между учениями надо хранить в специальных боксах, чтобы внутри поменьше конденсата образовывалось. Боксы, естественно, везли-везли, да не довезли. Так они взяли обычные ящики и насыпали туда наполнитель для кошачьих туалетов. Знаешь такой, силикагелевый. И клали киберов на ночь в эти лотки. Ни один не сломался. Оба посмеялись. Сурен сложил руки на висевшем на груди автомате. Глеб поёрзал, ища место попрохладней, сплюнул пропитанную табачной горечью слюну. Рельеф начал меняться. Появились холмы, поросшие мелким кустарником, дорога завихляла. – Знаешь, многих пугает, что киберы всё делают лучше людей. Обесцениваются знания и опыт, то-сё. А я смотрю на это проще. Когда гибнут не мои люди, а машины, это правильно. Сурен отстранённо покивал и перевёл взгляд на горизонт, подрагивающий из-за горячего воздуха, поднимавшегося от раскалённой земли. Помолчав, заговорил: – Мне кажется, мы вступили в эпоху нового симбиоза. Как у осы и инжира. Оса откладывает личинки в инжир, используя его как инкубатор с запасом пищи. Казалось бы, сплошной убыток для растения. Но взрослые насекомые опыляют его цветки. Если осы начинают жульничать и не выполняют свою часть договора, дерево сбрасывает неопылённый цветок, и личинка погибает. Убери из системы один компонент – всё рухнет. Также и мы придём к симбиозу двух цивилизаций. Ни они без нас, ни мы без них… – Твои слова, да Богу в уши. Холмы становились выше, камни и валуны – крупней. По обеим сторонам дороги замелькали брошенные из-за обстрелов дома. От некоторых уцелели одни фундаменты с торчащими зубьями стен. Маршрут считался безопасным, по нему регулярно ходили патрули. К тому же, на земле виднелись свежие следы от проехавшего минного трала. Но на всякий случай Пёстельбергер сказал: – Давай-ко внутрь. Выбросил окурок, спрыгнул вслед за сержантом, захлопнул люк. В машине было душно и тесно, воняло соляркой, но лучше потерпеть. Предчувствие не обмануло – почти сразу Талос вышел на связь. – Обнаружен противник, девять тепловых сигнатур. Расстояние: шестьсот метров. Вооружение: шесть пистолетов, один пистолет-пулемёт, восемь автоматов, одна винтовка, один противотанковый гранатомёт. Глеб мельком подумал – какого чёрта никто не догадался настроить очерёдность в докладе об оружии?