– На колени. Руки за голову, лодыжки скрестить. Из темноты выступила Фура с наведённой на Глеба рукой. В основании раскрытой ладони чернело углубление – в правую руку майора было встроено оружие. Снаряды подавались в кисть по полым костям-каналам, магазин на двести патронов прятался в предплечье. Система наведения синхронизировалась с электронными глазами, точность попадания на среднем расстоянии достигала девяноста восьми процентов. Не желая испытывать терпение майора, Глеб медленно поднял руки и опустил их на затылок. – Не узнала, богатым буду… – Черт побери, Глеб… – Фура сжала ладонь в кулак. – Не подкрадывайся так. – Пройдём чуть дальше. Майор ничего не ответила, но по её черепу потекли ручейки цифровой лавы, до этого отключённые в целях маскировки. Искусственные глаза, лишённые деления на белок и зрачок, прошлись по фигуре Глеба и замерли в районе чёрного провала капюшона. Фура шагнула в сторону, предлагая продолжить путь. Пёстельбергер выдохнул. До этой минуты он не был уверен, что встреча не окончится арестом с тыканьем мордой в загаженный асфальт. Пусть Фура его не сдала, пока он прятался на конспиративной квартире. Но информация об убийстве администратора из «Вастума» наверняка успела распространиться. А детектив и тут выглядел удобным подозреваемым. Кто знает, сколько совпадений Фура была готова ему простить. Присмотренный закуток располагался уровнем ниже, в промежутке между складом и стеной кирпичного лабаза. Сверху его прикрывала выступающая терраса. Кто-то до них успел оценить удобство укромного местечка и притащил несколько ящиков, соорудив шаткое подобие скамейки. Земля на метр вокруг была загажена плевками и смятыми пивными банками. Воняло мочой. Глеб выбрал тот ящик, что выглядел почище, присел и с удовольствием откинул надоевший капюшон. Начал издалека: – Как дела? – В прокуратуре подшиваются. Чего хотел? – Фура пребывала в дурном настроении. Садиться не стала, вместо этого упёрлась жёстким плечом в стену и скрестила руки на груди. – Хотел узнать, что нового. – Вот тебе новое: в доме Марины Фархатовой найдено зверски изувеченное тело её несовершеннолетней подруги. Любопытно, что накануне ты выпросил у меня адрес. Криминалисты не знают, что и думать. Может, ты просветишь? – Не просвещу. Я туда не полез, не рискнул. – Детектив постарался не выдать себя голосом. Раз Фура не обвинила его напрямую, значит следов его пребывания в доме не нашлось. Скрывать увиденное было нехорошо, но кто сейчас поверит в рассказ о девочке-убийце, разодравшей Паучка голыми руками? Глеб снова вытащил сигарету, желая скрыть подступившую нервозность. – Как ты только умудрился так глубоко вляпаться… – в синтезированном голосе Фуры чудесным образом слышались тревога и усталость. – Не представляю, – честно ответил Глеб, без толку щёлкая зажигалкой. То ли газ закончился, то ли отсырела. Фура вздохнула, наклонилась вперёд и поднесла к сигарете мгновенно раскалившийся кончик пальца. – Ну разумеется, ты всегда не при чём… Что дальше? – В момент убийства в «Вастуме» находился полицейский. Он бы не успел приехать по вызову, кто-то направил его туда заранее. – Возможно, патрулировал территорию. – Бордель патрулировал? Или бар? Вика, мне надо с ним поговорить. Просто назови имя. Фура отвела в сторону ничего не выражающий взгляд. Огни на корпусе продолжали жить собственной жизнью – мерцали, стекали по шее и плечам, огибали выточенные из металла ключицы и исчезали за краем воротника. Кибер-протезы не боялись ни дождя, ни холода с ветром, поэтому майор круглый год ходила в открытых майках без рукавов. Глядя на застывшую фигуру, Глеб сообразил, что Фура подключилась к полицейской базе. Через некоторое время подкрашенные яркой помадой губы сложились в недовольную гримасу. – Имя тебе не поможет. – Что случилось? – Это ты мне расскажи. – Давай без вот этого всего. – Сержант полиции Игорь Пак застрелен сегодня утром у подъезда собственного дома. У него остались жена и двое детей. Его убили из того же пистолета, что и Марину Фархатову. – О, прекрасно! Свалите на меня все убийства в этом грёбаном городе! – Глеб раздражённо подскочил на ноги, пнул ящик и заметался по тесному закутку. Заметил идущую мимо парочку и громко крикнул: – Эй, вы! Да, вы двое! Вам не страшно ходить со мной по одной улице?! – Пошёл на хер! – Парень показал средний палец. Девушка вцепилась в спутника и ускорила шаг. – Думаешь, Канья заметает следы? – спросила Фура чуть мягче. – Думаю? Над такими вещами не надо думать! Смотри, – выпустив пар, Глеб снова опустился на ящик, – твоего Пака послали в «Вастум», чтобы он пристрелил меня на выходе из номера. Единственный подозреваемый мёртв, никакого расследования, никакого суда. Но он не справился, и его самого устранили как свидетеля. А до этого убрали Максима Ларионова, дежурного администратора… Я там был, но опоздал. И кстати, лишился того самого пистолета. Вы же нашли тело? – Нашли, – нехотя подтвердила Фура. – Смерть от передозировки «Барханом». – Ты подумай, как удачно! – Значит, Канья Фархатова… – Не в одиночку. И во всем этом наверняка замешана деятельность «РобоТеха». – А подружку зачем убрали? – В душе не чаю. – В этот раз Глеб был абсолютно честен. – Предположим, я тебе верю, – протянула майор. Прошлась вдоль стены, посмотрела на противоположную сторону улицы, размытую из-за тумана. В лужах отражались цветные огни. – Чего ты от меня-то хочешь? Ты же знаешь, меня к этому делу никто не подпустит. – Знаю, – Глеб сердито затянулся дымом в последний раз и выбросил окурок. Зря он сюда пришёл. – Есть один человек, – продолжила Фура после долгой, задумчивой паузы. – Дамир Маридов. Владеет тату-салоном «Алхимия скорби». – «Алхимия скорби», так и называется? – переспросил Глеб. – Да, что-то из поэзии, не суть. Кроме татуировок, у Дамира можно заказать декор протезов. Это – его работа. – Майор подняла руку, согнула и разогнула пальцы, любуясь бегущими огоньками. Живой рот исказила насмешка. – Помимо прочего он занимается установкой имплантов и аугментаций. Не всегда официальных. Попробуй с ним поговорить. На него работает много выходцев из «РобоТеха», кого выперли из белых воротничков. Да и сам он интересуется темой… Скажешь, что от меня. – Спасибо. – Глеб собрался уходить, но вдруг спросил. – Ты слышала про парадокс Тесея? – Слышала… За полгода реабилитации меня этим Тесеем насквозь засношали. – И что думаешь? – Херня это всё, сладенький. Даже если от меня останутся только мозги с микрофоном, это всё равно буду я. Ты меня ни с кем не перепутаешь. Пиши иногда, что живой. Глеб Пёстельбергер улыбнулся, накинул капюшон и шагнул в туман. Почему-то последняя фраза Фуры подняла упавшее до нуля настроение. *** Интерьер «Алхимии скорби» производил на диво приличное впечатление. Глеб провёл по воздуху рукой, перелистывая альбом. Винтажные обои, резной комод, кофемашина. «И рояль у них, у паскуд…» – прошептал детектив, добравшись до снимков помоста, где стоял покрытый чёрным лаком инструмент. Обычно такие места в Царском СИЛе выглядели как смесь бильярдной, мастерской по ремонту электротоваров и кабинета стоматолога, уволенного за пьянство. Либо это был тот редкий случай, когда легальный бизнес приносил больше дохода, чем теневой, либо Дамир Маридов обеспокоился созданием внушительной ширмы. Зайдя в раздел с контактной информацией, Глеб убедился, что тату-салон работал круглосуточно. Попытать счастье прямо сейчас или дождаться утра, когда владелец заведения с большей вероятностью будет на месте? Придется караулить в какой-нибудь подворотне, притопывая от холода ногами. А он и так провалялся бревном почти два дня. Хотелось действовать, сражаться, нападать. Хотелось, чтобы с красивого лица Каньи Фархатовой исчезло выражение ленивого превосходства. Чтобы самодовольство сменилось страхом от понимания того факта, что главной ошибкой в многоступенчатом плане был выбор его, детектива Пёстельбергера, на роль мальчика для битья. Наверное, потому он и отклонил щедрое предложение Айчилан. Не из-за гордости, нет. И не из жажды справедливости, уж себя-то не обмануть. Из элементарного чувства противоречия, неприятия давления. Однажды Глебу пришлось заплатить за своё упрямство, расставшись со службой в полиции. В этом раунде ставки удвоились. Все вокруг хотели, чтобы он забился в угол и перестал досаждать. Канья из одних побуждений, Айчилан – из других, но не всё ли равно? Люди мечтали, чтобы детектив Пёстельбергер исчез из города без следа. А вот хрен. Глеб специально себя накручивал, собирая в кулак накопившееся раздражение. У него осталось не так много ресурсов, и самыми ценными из них были мозги, опыт и злость. «Алхимия скорби» находилась на территории посёлка Славянка, по документам приписанного к Царскому Селу. Но если в СИЛе сохранились старинные малоэтажные дома, то в Славянке беречь было нечего, а потому её целиком захватил новострой. Через полтора часа Глеб стоял, задрав голову, у подножья двухсотметрового небоскрёба, чей первый этаж целиком занимала «Алхимия скорби». Слева возвышалась гостиница «Купеческая» с вращающимся венчиком из баранок и самоваров, справа проходили подвесные пути монорельса. Нижняя труба, расположенная на высоте четырнадцатого или пятнадцатого этажа, делала полукруг и огибала соседнее здание. Верхняя шла прямо, исчезая в туманной пелене. Под трубами танцевала прозрачно-голубая балерина, приглашавшая в Мариинку на новый сезон. Пуанты, перевязанные лентами, изящно опускались на дорогу, каждый раз попадая в просвет между мчащихся автомобилей. Глеб мельком подумал, что, если бы не единая система дорожного регулирования, Лебединое озеро превратило бы оживлённую магистраль в свалку металлолома. Когда девушка поднимала руки, изображая взмахи крыла, эстакада заключалась в призрачные объятья. Сначала его отказались пустить к Дамиру. Владелец «Алхимии» одновременно отсутствовал, был занят и принимал только по предварительной записи. Устав бодаться, Пёстельбергер сунул охраннику остатки наличности и попросил передать привет от майора. Через минуту детектива пригласили войти. Просторный зал тату-салона делился на рабочие зоны. «Алхимия» пользовалась спросом: несмотря на поздний час, все места оказались заняты. Детектив потянул носом – пахло чем-то знакомым. Точно, отдушкой для помещений «Старый Оксфорд», Айчилан покупала такую же для офиса. А ещё нагретым железом и потом – в зале было жарковато. Глеб кинул взгляд на чью-то рельефную спину, где под иглой машинки для татуажа оживал чёрно-красный самурай. Рядом шипели и сыпались искры – женщина в толстых перчатках, кожаном фартуке и защитных очках склонялась над кибер-протезом, приваривая к голени шипастую накладку. Её обладатель рассматривал потолок, вздрагивая, когда искра попадала на полоску обнажённого тела между протезом и подвёрнутой штаниной. По другую сторону прохода клиент примерял кисть, украшенную гравировкой и декоративными шестерёнками в стиле стимпанк. Пошевелил суставчатыми пальцами, недовольно поморщился. Мастер подозвал очкастого пацана с тележкой, где лежал рассортированный по ячейкам инструмент. Вместо одной руки у подростка болтался пустой рукав. Ученик сапожника без сапог. Девушка с красными косичками набивала на лысине сидящего перед ней мужчины запутанный кельтский узор. На соседней кушетке, отделённой стеллажом, полулежал Борис. Левая рука его была отдана в распоряжение мастера, покрывавшего аккуратными штрихами рисунок на внутреннем сгибе локтя. Правая безостановочно порхала над виртуальной клавиатурой. Борис работал, уставившись в повисший над головой монитор и не замечая ничего вокруг. Глеб отвернулся и ускорил шаг. Конечно, Боря дружил с головой и вряд ли бросился бы к нему с криком: «Глеб Пёстельбергер! Не могу поверить! Так ты уже не в розыске, старина?». Но поговорить на интересующую тему на людях всё равно не удастся, а уклончиво отвечать на такие же расплывчатые вопросы не хотелось. Детектива проводили в предбанник с мягкими диванами и попросили подождать. Предложили кофе или чай. Он попросил кофе без сахара, намётанным взглядом отыскал зрачок камеры и сел к нему спиной. В стене напротив мерцала встроенная телевизионная панель. На ней без звука крутилось политическое шоу, из тех, что включают для фона, устав от одиночества и тишины. Шевелил губами солидного вида ведущий с седым зачесом, ему неслышно отвечал молодой худощавый мужчина с очень светлой кожей и чёрными глазами, напомнивший Глебу Айчилан. В последнее время он слишком часто вспоминал Айчилан. Глеб пригляделся повнимательней и сообразил, что в этот раз ассоциация попала в точку – в студии выступал высокопоставленный брат помощницы Оталан. – А можно звук включить? – …аю, что у нас в гостях господин Оталан Алабердиев, статс-секретарь министерства науки и образования. Оталан Мансурович, в своё время именно вы были инициатором создания программы защиты несовершеннолетних беспризорников «Очаг», призванной помочь детям и подросткам, оказавшимся в трудной ситуации. Сейчас, накануне трёхлетия программы, что вы можете сказать о её результатах? – Когда «Очаг» только вступил в действие, – Оталан отвечал тихо, тщательно проговаривая каждый слог, – мы регистрировали до двух тысяч детей-беспризорников в месяц. Это данные по России. Многие из них нуждались в медицинском уходе. Сейчас эта цифра упала до нескольких сотен, в зависимости от региона и времени года. – Это успех. – Ведущий растянул губы в почтительной, но при этом дружелюбной улыбке. – Не могу согласиться. Слово «успех» для меня неприемлемо до тех пор, пока на улице остаётся хотя бы один ребёнок, лишённый родительского тепла. – Вы также долгие годы курируете программу «Марс: колония». Как вам удаётся совмещать работу над двумя настолько разными проектами? Оталан развёл бледные кисти рук, прежде сцепленные замком. На белой манжете блеснула запонка. Молодой чиновник, вероятно, был последним человеком в Петербурге, носившим запонки. – Эти программы не такие уж разные. И «Марс», и «Очаг» созданы, чтобы позаботиться о будущем России. – Мы знаем, что вы не просто курируете создание колонии, сидя в удобном кресле. А входите в состав первой полномасштабной экспедиции, старт которой состоится всего через неделю, второго ноября. Разве вы не должны сейчас готовиться к полёту?