– Ну нет, так нет, – легко согласился Эдик. Переодевшись, он вышел из-за шкафа и принялся бродить по комнате, собирая рюкзак. Сунул внутрь блокнот, прихватил наушники и учебник с заумной надписью «Лабораторный практикум по структурному программированию». – На учёбу? – Пиццу разносить, какая учеба… Это так, увлечение. – Слушай, – Глеб ухватился за внезапную идею. – А тяжело взломать чужую почту? – Пароль, в смысле, узнать? Проще простого. У половины населения до сих пор раз-два-три кверти стоит. Пёстельбергер ощутил прилив гордости. У него в качестве пароля стояла дата рождения и фамилия, набранная транслитом заглавными буквами. – Не просто взломать. В добавок сфабриковать ложную переписку. Эдик замер над рюкзаком, почесал заостренный, усеянный юношескими прыщами подбородок. – Тоже не сложно, особенно если есть доступ к твоему аккаунту и компу, за которым ты чаще всего сидишь. – А со стороны? – Больше времени займёт, раза в три. Но в наше время, сам понимаешь, никто не защищён. Ладно, я сваливаю. Одежда в ванной, барахло из карманов на подоконнике. Мамка будет орать, не обращай внимания, она тебе ничего не сделает. – Эдик слегка погрустнел и потрогал языком щербину на месте правого резца. – Вот, я тут на всякий случай свой номер написал. Если снова захочешь кого-нибудь выпилить – иди к соседям из триста второй, те ещё подонки. Пока! – Пока, – запоздало ответил Глеб хлопнувшей двери. Доел невкусный суп с переваренной вермишелью, оставив пупырчатую голень на потом. Медленно встал, ещё медленнее доковылял до подоконника и выглянул в окно. Эдик жил в спальном районе со старой планировкой. Во дворе виднелись лавочки, забор и две пожелтевших берёзы, чудом уцелевшие в бетонно-асфальтовой западне. Порыв ветра стряхнул охапку листьев, закружил по улице золотым хороводом. Берёзы пошли помехами, мигнули и пропали, а на их месте развернулся рекламный плакат: банк «Святая Русь», накопительный вклад «Берёзовый», двенадцать с половиной процентов годовых. Да вашу мать… На подоконнике лежали разряженный хайд-хэд, несколько мятых банкнот и зажигалка. Детектив натянул чужие, слишком тесные шорты и отправился в ванную. Возле кухни притормозил, бросив внутрь опасливый взгляд. За столом сидела расплывшаяся женщина неопределённого возраста. Она слегка покачивалась, сложив на коленях ладони с сильно выпирающими, словно приклеенными поверх кожи венами. По рыхлым щекам стекали слёзы. – Мой мальчик… – различил бормотание детектив. – Миленький ты мой, куда же ты ушёл… Ясно. Алкогольный маятник достиг крайней точки и качнулся в обратную сторону, от злости к пьяной всепрощающей жалости. – Эдик на работе, – бросил Глеб и двинулся дальше. Знал он, что следовало по программе –покаянные рыдания и приступ самобичевания. Приняв душ, промыв ссадины и позаимствовав одноразовый станок для бритья, детектив приободрился. Брюки от костюма потеряли форму, а кофта с капюшоном полиняла, выкрасив рубашку серыми пятнами, но как же приятно переодеться в чистое. По-хорошему, надо было уходить, чтобы не подставляться самому и не подставлять парнишку… Но раз уж никто его не нашёл за целые сутки… Можно злоупотребить гостеприимством и дождаться заката: без хайд-хэда передвижение по городу становилось опасным. Глеб вернулся в спальню. Мыслительная деятельность по-прежнему требовала слишком много усилий. Хотелось просто сидеть на кровати и рассматривать плакаты на стене. Музыкальные вкусы Эдика сильно отличались от его собственных, устаревших лет этак на сто. На большинстве плакатов кривлялись здоровые и румяные, как на картинах Дейнеки, пацаны и девчонки. За исключением одного, с фотографией кареглазой женщины с длинными русыми волосами. Подпись гласила – «Дарья Решетникова». Вопросы, опять вопросы… Кто-то взломал его почту и повредил систему наблюдения. Офис не слишком хорошо охранялся. Доступ к нему имела уборщица, работники бизнес-центра, торговцы кошачьим кормом из соседнего кабинета, куда вёл запасной выход, запиравшийся на весьма условный замок. Когда Глеб уматывал по делам, офис и вовсе оставался без присмотра – при желании, Айчилан отвечала на звонки и разбирала почту удалённо. Запасной ключ лежал у Бориса. Забраться туда мог любой желающий, чем и воспользовалась расчётливая Канья. О его планах навестить администратора тоже знало немало народу: Айчилан, Фура, Борис. Но предугадать этот шаг противник мог и без подсказок, он был ожидаемым. Наверняка детектива караулили в разных местах: возле дома, на подходе к офису, в шикарной квартире Каньи Фархатовой. Возможно, администратора и выпустили для того, чтобы он послужил приманкой. Шушере в засаде велели убрать клиента, разыграв несчастный случай. Но те напороли косяков. Убив администратора, заскучали в пустой халупе и решили прогуляться до ларька. Бес его знает, почему вдвоем. Может не договорились, кому идти. С приходом Глеба исправились – повязали клиента по рукам и ногам, напоили до потери сознания, собираясь выкинуть с балкона. На следующий день журналисты наперебой кричали бы о том, как пьяный убийца Марины Фархатовой разбился насмерть, упав с восьмого этажа. Тут бы и сказочке конец. Но исполнители пожадничали, решив на одном заказе заработать дважды. Ждать под дождём, по-видимому, тоже не захотели. Забились куда-нибудь в подворотню, а потому не успели отреагировать на появление Эдика на мопеде. О чём это говорило? О том, что таинственный противник был ограничен в человеческих ресурсах. Он обладал доступом к военным технологиям, вроде той же глушилки. Но расставить своих людей на всех точках, где мог появиться детектив, возможности не имел. Пришлось обращаться к таким вот наёмникам-полудуркам, которых наверняка уже устранил. От нечего делать Пёстельбергер продолжил рассматривать плакаты. Один рисунок оказался не связан ни с музыкой, ни с граффити. На нём две фигуры в скафандрах с российским триколором сидели на краю обрыва. Под ними простиралась равнина насыщенного красного цвета, чуть ниже значилось: «Марс. Новый дом человечества». В детстве он увлекался фантастикой про космос. Но чем старше становился, тем больше склонялся к мысли, что людям лучше сидеть дома. Во вселенной уже существовал один Чморятник, второго хотелось бы избежать. Но любопытство возобладало. Он подошёл к плакату и прочитал мелкий текст: «Это не первая попытка колонизировать Марс, и все мы знаем, чем закончились предыдущие. Многие задаются вопросом: не лучше ли признать, что красная планета человечеству не по зубам? Стоит ли продолжать? Стоит, уверенно отвечают три тысячи учёных, инженеров и космонавтов, работающих над проектом. «Марс: колония» – это не маркетинговый ход, не пиар, не мыльный пузырь. Это то, чем занимается министерство науки и образования Российской Федерации прямо сейчас. С каждым днём человечество становится на шаг ближе к своей мечте. Я знаю, вместе мы освоим красную планету и сделаем её нашим вторым домом». Глеб поискал глазами подпись, желая узнать, что за чиновник решил освоить космос, а не только бюджет. Оталан Алабердиев. Да это же брат Айчилан! Надо же, Борис ничего не преувеличил. Айчилан действительно могла найти работу получше. Глеб вспомнил их первую встречу. Айчилан сидела в приёмной, сложив руки на коленях и изящно скрестив лодыжки. Перед ней собралась очередь из говорливых пенсионерок. Это была единственная категория граждан, польстившаяся на придуманную Борисом вакансию: «Перри Мейсон ищет свою Деллу Стрит». Приятель божился, что яркий заголовок отвлечёт внимание от зарплаты. Хорошо, что сестре Оталана Алабердиева не приходилось думать о деньгах. Айчилан… Наверное, сейчас она за него волновалась. Пусть и в своей особой, очень сдержанной манере. Глебу захотелось ей позвонить. Захотелось поговорить с человеком, убеждённом в его невиновности. Вряд ли номер помощницы поставили на прослушку, всё-таки родная сестра статс-секретаря. А Эдик будет не против, если гость чуть-чуть попользуется компьютером. Глеб открыл приложение и набрал по памяти десятизначный номер. Подумав, оставил видеосвязь односторонней – зачем светить чужой бардак? Вон, трусы Эдиковы валяются… Айчилан вновь ответила после первого же гудка. – Глеб Александрович? Звонок застал помощницу в спальне. Кажется, он впервые увидел её не в пиджаке и не в строгой деловой блузке, а в чём-то соблазнительном, из невесомом просвечивающей ткани. Пользуясь отгулом, девушка завтракала в постели. Полуденное солнце подсвечивало распущенные волосы и попавший в кадр букет белоснежных лилий. Рядом виднелся изящно сервированный столик: чайник, блюдца, тосты с ломтиками фруктов. Айчилан поправила упавшую на лицо прядь. Опустив приветствие, Глеб неожиданно для себя спросил: – От кого букет? – От брата. Он часто дарит мне белые лилии. Говорит, это мои цветы. Не знаю, почему. Как вы? – Хорошо, – Глеб улыбнулся, зная, что Айчилан этого не увидит. Вот и славно: к улыбке прилагался заплывший глаз и разбитая губа. – А ты какие цветы любишь? Между полукруглых бровей пролегла морщинка – верный признак раздумий. – Шиповник. – Шиповник? – со смешком переспросил Глеб. – Он цветёт с весны и до поздней осени. Я вчера видела куст. Он был… – Айчилан сосредоточенно подбирала слова, будто пыталась объяснить что-то важное. – Он был весь мокрый, и листья почти облетели. Но на нем распустился последний цветок. С прозрачными от холода лепестками. Это очень красиво. Этот куст напомнил мне вас. Своей стойкостью и нежеланием смириться с тем, что наступила осень. – Ух ты… – только и выдал детектив, не придумав ответа получше. – Послушайте… И дайте мне договорить. Я рассказала обо всём брату. Я ему и раньше о вас рассказывала, у нас нет друг от друга тайн. Вы не сердитесь? – Нет, не сержусь, – ответил Глеб, постаравшись убрать из голоса раздражение. Неприятно узнавать, что о тебе постоянно рассказывают третьему человеку, пусть и родному брату. Интересно, что? А мой шеф опять полночи бухал, весь офис провонял перегаром? А статс-секретарю из министерства науки очень надо такое слушать? – Оталан знаком с начальником следственного департамента, – продолжила помощница. – Вчера они о вас говорили. Глеб Александрович… На ваш счёт все решено. Дело числится открытым, но по факту следствие вот-вот прекратится. – И что мне прикажешь делать с этой информацией? – Уезжайте. Оталан поможет вам переправиться через границу, у него есть связи. Документы… – Айчилан замялась и продолжила на полтона тише – …и деньги не проблема. Десять лет назад, услышав подобное предложение, детектив бы презрительно расхохотался. Пять лет назад – вежливо попрощался и отключил связь. А теперь призадумался… Деловая репутация и без того дышала на ладан, скорбящей семьи в наличии не имелось. Да, вчера он клялся, что не отступит и доведёт дело до конца. Но вчера его пытались убить только два раза, а сегодня – уже три. Вселенная явно на что-то намекала. И всё-таки он сказал: – Я благодарен вам обоим. Но я не могу уехать и оставить тебя без работы. – Простите? – Айчилан склонила голову на бок. Помощница являлась кладезем достоинств, но чувство юмора никогда не входило в их число. – До свидания, Айчилан. – Подождите! Связь оборвалась. С кухни внезапно донеслось: «Лю-у-убо, братцы, лю-у-убо…». Глеб скривился. Издевательство какое-то… Любо, братцы, очень любо знать, что придётся или спасаться бегством, или загреметь на нары на двадцать лет… – …выгнали казáки сорок тысяч лошаде-е-ей… Детектив взъерошил мокрые волосы и принялся нарезать круги по комнате. Значит, с расследованием всё решено… Кто-то сверху был не слишком заинтересован в поиске настоящего убийцы Марины Фархатовой. Что ж, после замужества Канья начала вращаться в достаточно высоких кругах. – …а первáя пуля-а-а, а первáя пуля-а-а, а первáя пуля в ногу ранила коня-а-а… А первáя пуля, как и вторая, попала в грудь. Но за ней последовала третья. Выстрел, выстрел, пауза, выстрел. Значит ли это, что убийца был профессиональным наёмником? Нет, не значит. Благодаря Голливуду, даже школьники знали, что завершать работу рекомендуется контрольным в голову. На этом скромном выводе мысль застопорилась. От безнадёжности Глеб решил в бессчётный раз изучить съёмку с места преступления. Зашёл в облачный сервис, скачал отснятый в «Вастуме» материал и принялся развешивать виртуальные экраны, моделируя интерьер роскошного санузла. Спальня Эдика уступала по площади в два раза. Масштаб проекции пришлось сократить, из-за чего тело Марины стало походить на сломанную куклу, а сам Глеб превратился в грустного великана. Он задумчиво прошёлся вдоль отделанных мрамором стен. Сквозь светло-серые разводы просвечивали плакаты с лицами музыкантов. Склонился, осмотрел ванную, разбитое зеркало, широкую прямоугольную раковину, на дне которой сверкали осколки стекла. Вместо обычного крана выгибал шею лебедь с разинутым клювом, откуда капала вода, что некстати напомнило Глебу, как его выворачивало смесью пива и водки. Столешницу рядом с раковиной и стоящие на ней предметы усеивали красные брызги. Глеб обвёл взглядом скрученное валиком полотенце, мыльницу, вазу с одноразовыми щётками, тюбик крема, набор свечей на деревянном подносе. Всё было аккуратно выровнено по центральной оси и испачкано кровью. Детектив направился к телу Марины, но сразу вернулся назад. Присел, повторно рассматривая вазу со щётками. Красные капли на её поверхности отличались от пятен на соседних предметах. Брызги смазались, будто ваза сначала упал на бок, а затем её подняли и вернули на место. Но зачем? Без толку поломав голову и больше ничего не обнаружив, Глеб свернул проекцию и выключил компьютер. На кухне установилась тишина. Он ещё немного подремал, готовясь к долгой ночи. Потом доел холодную куриную ногу, дождался темноты, сунул в карман записку с номером Эдика и ушёл. *** Когда за окном вагона замелькали крыши старого Петербурга, Глеб поймал себя на мысли, что рад здесь оказаться. Да, в Чморятнике он ощущал себя в большей безопасности с точки зрения анонимности. Зато Нарвская напоминала, что жизнь состоит не только из поганой работы. Труба монорельса обогнула площадь Стачек с Триумфальными воротами. Глеб любил их с раннего детства за необычный цвет и шестёрку вставших на дыбы коней. Студентом он назначал под аркой свидания однокурсницам. Позже, вернувшись со службы, у метро повстречал будущую жену. Любил он эти места. Хорошо, что их не стали перекраивать на новый лад. Медного всадника, вон, усадили на какой-то сумасшедший помост, а вокруг пустили трёхмерную проекцию битвы со шведами на море. Эффектно, но торжественный памятник превратился в аттракцион. Странно, что в голове осталось место для подобных рассуждений… Глеб вышел на следующей станции. Спускаться вниз, на оживлённую несмотря на позднее время улицу, не стал. Продолжил путь по верхнему уровню, образованному сетью площадок, переходов и лестниц, связавших жмущиеся друг к другу небоскрёбы. Осенью здесь было пусто: среди зданий гулял ветер, мокрые настилы скользили, а металлические поручни обжигали холодом и без того озябшие руки петербуржцев. Детектив натянул капюшон и спрятал ладони в карман. С погодой повезло: небо было пасмурным, всё пространство под ним заволокло тяжёлым туманом, сквозь который проступали контуры домов. Улицы нижнего уровня текли под ногами, словно облачные реки с пятнами вывесок и витрин. Люди и машины превратились в бесплотный городской шум. И только дроны ДРБ вступали с туманом в неравный бой. Их прожекторы прорывались сквозь промозглый кисель, выдирали силуэт спешащего человека и отступали назад, собирая силы для нового броска. Пёстельбергер посмотрел на часы: без пяти десять. Очень скоро майор полиции Вика Фурманова закончит тренировку и направится домой по устоявшемуся маршруту. Глебу оставалось преодолеть мост, когда впереди показался дрон. Судя по поведению, он выборочно сканировал прохожих, наблюдая за порядком в автоматическом режиме. Если бы на мосту набралось с десяток человек, детектив без проблем бы проскочил. Но подвесная улица была пуста, не считая двух подростков, увлечённо плюющих в невидимую сверху толпу, да заросшего седой щетиной бродяги. Последний прохаживался вдоль парапета, подняв над головой картонку с надписью: «Трансгуманизм бесчеловечен». Когда противник трансгуманизма, угрюмый и нахохлившийся из-за ледяного ветра, пошёл на второй круг, Глеб пристроился за его плечом и тихо произнес: – Опусти плакат и разверни на тридцать градусов. Иди прямо, после моста – направо. Пять рублей. Плакат опустился на нужную высоту и двинулся по указанному маршруту, прикрывая Глеба. Подростки заулюлюкали вслед, но только привлекли внимание дрона, синтетическим голосом пригрозившего штрафом за хулиганство. На площадке перед спортзалом Глеб рассчитался с бродягой, вежливо отклонив разговор о грядущем апокалипсисе. Упёрся копчиком в решётчатые перила, достал из кармана пачку сигарет и приготовился ждать. Едкий дым помогал легче переносить сырость, туман и паршивое состояние в целом. Вход в спортзал освещался одинокой проекцией боксёрских перчаток. Время работы подходило к концу. Видневшийся за стеклянными дверьми вестибюль наполнили мужчины и женщины со спортивными сумками на плечах. Туман мешал разглядеть лица выходящих, но Глеб не боялся, что упустит Фуру. Майора Вику Фурманову узнаешь в любую погоду и с любого расстояния. Фура вышла из зала. Мощная, крутобёдрая, быстрая, словно неведомая миру фигуристая боеголовка. Белые кроссовки со светящимися вставками на боковинах ритмично мелькали в темноте. Глеб пропустил майора вперёд и двинулся следом, держась на расстоянии метров в пятьдесят-шестьдесят. Огненные линии биомеханического тела служили отличным ориентиром. Глеб хотел довести подругу до одного удачного закутка, где не было камер и куда редко залетали дроны. Ссутулившись и изредка поднося тлеющую сигарету к губам, спрятанным в тени капюшона, детектив следовал за бывшей коллегой по службе. Вспыхнула рекламная голограмма: золотистый китайский дракон выплыл из туманных волн и извернулся чешуйчатой лентой, предлагая посетить суши-бар. Перекинулись через трубу монорельса жёлтые арки Макдональдса, под ними промчался поезд, рассекая надвое водяную взвесь. Глеб поёжился, вспомнив рельсы и ослепляющий свет фонаря. Обогнул идущих наперерез прохожих, поднырнул под чей-то мокрый зонт и увернулся от курьера на самокате, невесть для чего забравшегося на такую высоту. Вика Фурманова свернула за угол. Глеб бросил окурок на ребристый настил балюстрады, растёр искру каблуком и двинулся следом. Переулок был пуст.