– Здравствуй, Маленькая! Умный не удивился. Маленькая обладала необъяснимой способностью проникать в любые, даже самые охраняемые помещения. Хозяева не признавались, но для них этот талант оказался полной неожиданностью. В противном случае база не стояла бы на ушах всякий раз, когда Маленькой вздумается поиграть в прятки. На её примере он понял, что его личность тоже превосходила набор изначально заложенных свойств. – Привет. Как дела? Умный повернулся вместе с сиденьем вращающегося кресла. Маленькая стояла, сложив руки за спиной и покачиваясь с пятки на носок. Она всегда так делала, когда в чём-то провинилась. В этот раз промах был из разряда серьёзных: клетчатую куртку покрывала короста засохшей крови. Значит, у Тихого появился конкурент. Жаль. Умный видел Тихого совсем недавно, сразу после встречи с Забавным. Выглядел тот ужасно. Шею перекосило под странным углом, в глазах не осталось ничего осмысленного. Умный не хотел подобной судьбы для Маленькой, но это был её выбор. – Я пришла попрощаться. Я ухожу из города. – Куда? – Не знаю, – Маленькая пожала плечами и принялась ковырять линолеум носком туфельки. – Далеко. – Деньги нужны? Или… припасы? Она помотала головой. Кудряшки мотнулись из стороны в сторону, хлестнув по румяным щекам. – Ты нашла? – внезапно догадался Умный. Маленькая кивнула и уставилась в пол. – Мне будет тебя не хватать. Я бы с тобой поделилась, но у девочки был только один. Есть ещё, у какого-то Бэна! Ты найдёшь, ты ведь самый умный из нас. Улыбка Умного застыла на лице. Паучок… Это её кровь… – Мне будет тебя не хватать, – повторила Маленькая и бросила застенчивый взгляд из-под пушистой чёлки. – Напиши мне, когда устроишься. И выверни куртку другой стороной, привлекает внимание. Умный вернулся к работе. Дробно простучали по ламинату туфельки, клацнул замок на входной двери. Он сосредоточился на строках кода на мониторе. Надо закончить массив и идти на работу. *** – Отродье сатанинское… ты мне не сын… не сын! – где-то неподалеку надрывался хриплый женский голос. – Не смей отворачиваться! Кого опять притащил, а?.. Дружка своего, такого же урода? Взялся на мою… Хоспади прости… отродье этакое… За стеной прошаркали тяжело и неуклюже, загремели посудой. Глеб открыл глаза и поморщился: в затылке болезненно кольнуло. Во рту вместо языка распухла гнилая рыбина, губы обметало коркой, в голове царил туман. Где он? В последнем воспоминании слились оглушительный стук колёс и воздушная волна от промчавшегося мимо поезда. А ещё лицо Эдика, но на счёт последнего детектив не был уверен. Пёстельбергер осторожно, избегая резких движений, приподнял гудящую голову. Он лежал на кровати, под пледом, натянутым до подбородка. Кровать стояла в торце комнаты, сумрачной из-за задёрнутых штор. Стены от пола до потолка покрывали плакаты с музыкантами и фотографии уличных граффити. Несколько работ Глеб даже узнал – крысу с фотоаппаратом, обезьяну. Рядом с кроватью стоял захламлённый стол с виртуальным монитором, где застыл какой-то шутер от первого лица. Рядом валялись наушники, баллончики с краской, разобранный на части квадрокоптер и надкусанный бутерброд. Беспорядок перетекал на пол, где россыпь грязных носков соседствовала с потрёпанными комиксами и пакетами из-под чипсов. Между ними затесался учебник по программированию, заложенный в середине шкуркой апельсина. Дверь приоткрылась, в комнату вошел хмурый Эдик в шортах и растянутой футболке. – Очнулся? Как самочувствие? – Хреново. Откуда… – Голос походил на карканье вороны. В горле запершило, Глеб закашлялся, не договорив. – Водички принесу. Чудесный спаситель, в домашней одежде оказавшийся совсем тощим, скрылся из виду. Глеб откинулся на подушку. Проснувшаяся память прокручивала хаотичные кадры: мёртвый администратор, гадостное пойло, вливаемое через воронку, дождь, рельсы, пальцы, ищущие среди укропа последний огурец… Сколько времени он провёл в отключке? Глеб стянул покрывало и обнаружил, что лежит на кровати голым. – На, глотни. Завтракать будешь? Есть суп. Глеб вернул покрывало на место, взял чашку и сделал глоток, пролив часть содержимого на подбородок: руки тряслись. Отдающая хлоркой вода смочила горло, стало полегче. – Сколько времени прошло? – Больше суток. Сегодня двадцать седьмое октября, одиннадцать утра с копейками. – Что случилось? – Глеб с трудом выпрямился, опершись о стену спиной. – Как ты меня нашёл? Эдик ногой подтянул к себе стул и оседлал его задом наперёд, сложив руки на спинке. – Хочу признаться, как там тебя? – Глеб. – …признаться тебе, Глеб, что следил за тобой с самой первой встречи. Вот такое у меня с друзьями хобби. Некоторые считают нас маньяками, но Ганнибал сказал, что они не правы. Пёстельбергер непроизвольно вжался в стену. Эдик хохотнул. – Шучу, расслабь булки… Я в депо гонял, поезда бомбить. – Грабить? – Чего? Тёмный ты, дядя. Бомбить – в смысле нелегально разрисовывать. Вагоны – отличная площадка, много свободного места, ровная поверхность. Ездят по всему городу, больше народу увидит. Но работать приходится по ночам, в отстойниках. Я уже назад возвращался – смотрю, тело лежит. Ну, думаю, очередной бухарик. Но не оставлять же помирать человека. А это ты оказался… Попомни мои слова, продолжишь в том же духе – помрёшь от цирроза-мороза. – Ты рядом никого не видел? Похоже, сальный уломал-таки дредастого заснять своё видео. Значит, оба крутились неподалёку в ожидании поезда. Увидели пятнадцатилетнего оболтуса и испугались? Ерунда. Перебрали с водкой и отключились где-нибудь в кустах? Больше похоже на правду, но слишком удачное совпадение. И у противника снова имелся его пистолет. Глеб вздохнул, мысленно подводя итог поездки в Чморятник: «Та же щука, да под хреном». – Так ты видел кого-нибудь? Эдик пожал костлявыми плечами. – Темно было, хрен знает. Я там мотик неподалеку припарковал, погрузил тебя да поехал. – Где моя одежда? – Снял, чтобы сделать предварительную разметку. Ну там, шейка, лопатка, филе… – Эдик, ёкарный бабай! И так тошно! – А пить меньше надо! И блевать после этого! Сушится твоя одежда, не в кровать же тебя было в ней укладывать. Ты, блин, даже в ботинки умудрился харчи наметать. Жрать будешь или нет? Греть суп? – Извини. Спасибо, – смущённо пробормотал Глеб и прислушался к ощущениям в организме. В животе было пусто и как-то неопределённо, но тошнота прошла. – Да, буду. – А ты точно его не вернёшь? – на всякий случай уточнил хозяин спальни, поднимаясь со стула. – Постараюсь, – пообещал Глеб. Ему тоже не хотелось повторения кошмара, после которого внутри поселился неприятный подсасывающий вакуум. Судя по крикам из-за стены, появление Эдика на кухне восприняли враждебно. – Чего припёрся? Иди отседова! Тварь такая… – голос звучал неприятно: гласные звуки пьяно растягивались, половина согласных превратилась в кашу. Парень вернулся, неся вместо подноса разделочную доску, на которой стояла тарелка с торчащей ложкой. Рядом лежала краюха хлеба. – На, держи. – Это кто там? – Мамка, – Эдик покосился в сторону кухни. – Она против моего присутствия? Давай одежду, я уйду. – Да не парься, она скоро вырубится. Последняя фраза была произнесена будничным тоном. Встретившись с понимающим взглядом гостя, Эдик недовольно отвёл глаза. Наклонился и принялся высматривать на полу носки, подбирая похожую пару. – Почему ты меня не сдал? – Глеб пристроил доску на коленях и принялся неловко орудовать ложкой. Это в памяти случайного зрителя портрет преступника вытеснялся размышлениями о том, сходить в магазин за шампунем или остатков хватит на пару дней. Но если ты лично говорил с убийцей, когда тот драпал от властей, эта встреча забудется не скоро… – Упырям жизнь облегчать? Пусть напрягаются. Глеб нахмурил брови, прикидывая, кто скрывался под термином «упыри». Голова по-прежнему работала неважно. – Не любишь полицию? – Не люблю, – подтвердил Эдик. Носки нашлись, и теперь он принюхивался к поднятой с пола толстовке. – Почему? Новый знакомый надолго замолчал. Встал за распахнутой дверцей шкафа, стянул шорты, швырнул их к прочим вещам. Глеб уже решил, что останется без ответа, когда из-за дверцы донеслось: – Отца посадили два года назад. Он подставился по мелочи, а на него свалили несколько дел, выбили признание и по-быстрому закатали. В тюрьме он и помер. А мамка… Сам видишь. Так что я тебя, Глебчик, не выдам, не боись. Оставайся, сколько надо. А ты правда ту мадаму?.. – Нет, – отрезал Глеб.