– Тогда приступай. В мире слов разнообразных, что блестят, горят и жгут, золотых, стальных, алмазных, нет священней слова: «труд»!3 И Умный приступил. Он старался хорошо себя проявить. Не опаздывал, делал всё, что ему поручали, не ленился поднимать каждую безделушку, чтобы пройтись под ней фланелевой тряпкой. Ему нравилось поддерживать порядок на стеллаже. В отличии от экспериментов на базе, эта задача каждый раз приводила к ясному положительному результату. Сделать чисто там, где было грязно. Отсрочить наступление хаоса и распада. Через неделю девочка в кресле заговорила с ним первой. Теперь она носила на голове круглый шлем, казавшийся неподъёмным для хрупкой шеи. – А разве не существует какого-нибудь робота-уборщика, который сделает это быстрее? «Ты не поверишь…» – мысленно усмехнулся Умный. – Ты слышала про парадокс Моравека? – Нет. – Согласно ему не так уж сложно создать машину, способную на высококогнитивные процессы. Ну там, чтобы она математические формулы считала или управляла фондовым рынком. Делала вещи, на которые способен не всякий взрослый. При этом низкоуровневые сенсомоторные операции требуют невероятных ресурсов и трудозатрат. Ещё двадцать лет назад любой четырёхлетний ребёнок двигался, говорил, распознавал речь и визуальные объекты в сто раз лучше самого совершенного робота. Сейчас этот порог преодолён. Но робот, который сможет сделать вот так, – Умный поднял стеклянный подсвечник замысловатой формы и протёр от пыли впадины и завитки, – по-прежнему стоит, как новая Тесла. А мне платят за выход десять рублей. – Забавно. Я думала, однажды роботы избавят нас от тяжёлого труда и всяких неприятных работ. Они будут ямы копать, а мы – картины рисовать и думать о высоком. Но, если ты прав, всё будет наоборот. – Никто не в курсе, как оно будет, – очень серьёзно ответил Умный. – Ты много знаешь всякого такого, да? – Девочка нажатием кнопки привела кресло в движение и поехала за Умным, перебравшимся на подиум к роялю. – Я люблю читать. – Он положил ладонь на чёрный лакированный бок. Ему нравилось чувствовать, каким гладким и приятным на ощупь тот был. – А почему ты не сделаешь себе руку? Умный дёрнул здоровым плечом. Не объяснять же, что протез надо присоединять к костям, сухожилиям, нервным окончаниям. И тогда любой специалист, даже из тех, что работали в «Алхимии», начнёт задавать неудобные вопросы. Но девочка расценила молчание по-своему. – Понимаю, это дорого. Если бы не Марина, я бы так и лежала в кровати и даже ничего не видела. А теперь смогу ходить. Совсем скоро, осталось несколько операций. Это ненастоящая кожа. Хочешь потрогать? Девочка протянула руку. Умный осторожно провёл пальцами по запястью. Он трогал хозяев и помнил, что человеческая кожа должна быть тёплой и шероховатой из-за пор и крошечных волосков. Но рука девочки была скользкой и упругой, словно резина, только пахла по-другому. – Кто такая Марина? – спросил Умный, зная ответ. – Она мой друг. – Расскажешь о ней? Конец октября 2042 г. Санкт-Петербург. Верная рассматривала своё отражение в зеркале. Больше всего ей нравилось лицо, какое на прощание подарил Хозяин. Теперь на укороченном носу нарастили горбинку. Расширили подбородок, а рот, напротив, сделали меньше и сочней. Глазам сменили форму и цвет. Разве что волосы остались прежними, длинными и густыми. Не то, чтобы она скучала по прошлому лицу, нет… Ведь оно принадлежала не ей, а давно умершей женщине. Но всё-таки каждый раз замирала, проходя мимо зеркала или витрины. В остальном, Верную мало заботила внешность. То, что составляло её суть, было не подвластно механикам и пластическим хирургам, работавшим с синтетической кожей. Внешность – это что-то мимолётное, наносное, имевшее не больше значения, чем туфли или костюм. Она навсегда останется такой, какой её создал Хозяин. Искусным воплощением его тоски и нерастраченной любви. На смене лица настоял он, когда после катастрофы Верную доставили в город. Он сказал, что Хозяин будет искать Верную, чтобы убить. Что её достанут везде, куда бы она ни сбежала. Но мир не должен лишиться чуда, а потому он спрячет её у себя. Самый надёжный тайник – у всех на виду. Но Верная не чувствовала себя в безопасности. Особенно сейчас, когда он запретил покидать дом. Ей оставалось целыми днями сидеть в спальне, смотреть в зеркало и расчёсывать волосы. Он по-прежнему любил её и обсуждал с ней каждый свой шаг. Но верность не делится пополам, и что тогда станет с его любовью? К окну подлетел дрон, завис на высоте человеческого роста, демонстрируя прикреплённый к основанию футляр. Верная приняла посылку. От него. В последние дни он осыпал её подарками, пытаясь загладить недавнюю резкость. Верная откинула крышку – внутри, на подушке из атласа, лежал крошечный флакончик духов. Наверняка очень дорогих, созданных по индивидуальному заказу. Пахнущих чистотой и свежестью, других он не дарил. Верная провела кончиком пальца по гладкому прохладному атласу, по острым граням флакона, по золотой гравировке. И захлопнула футляр с хищным щелчком. *** Глеб Пёстельбергер добрёл до окна, отодвинул штору и распахнул обе створки. Навалился на подоконник, высунулся наружу, разглядывая предрассветный пейзаж. Дом был старым, без системы центрального кондиционирования, и окна в нём открывались на любом этаже. Главный подозреваемый в деле об убийстве ссутулился, пригнул голову к груди и упёрся подбородком в кисти рук. Влажную после душа кожу холодил ветер с запахом прибитой к асфальту пыли. На густо-синем небе, в разрывах между облаков, проглядывали дрожащие огоньки. Один из них двигался. Наверное, это летел самолёт. Куда-нибудь в жаркие страны, где все ходят в сланцах и на каждом углу продаётся сок из сахарного тростника, смешанного с ледяной крошкой. Издалека наплывал привычный, успокаивающий шум многомиллионного города: проносились по шоссе потоки транспорта, гудела круглосуточная стройка на пустыре, вибрировал сабвуфер в припаркованном у подъезда автомобиле, лаяла дворняжка… В окне напротив погас свет. Истинной целью аферы являлось убийство Марины Фархатовой. Он просто попал под замес. Почему именно он? Может, его выбрали случайно, ткнув курсором в список мелких детективных агентств. А может, сочли идеальным кандидатом, прослышав о вечной нехватке денег и сомнительной репутации. Глеб выпивал на работе, спал с клиентками и не вылезал из долгов. Чем не профиль будущего шантажиста? Или права была бывшая жена, и он просто притягивал неприятности… Ладно. Можно просидеть остаток ночи, устремив опечаленный взор к небесам, но толку от этого не прибавлялось. Угрюмо хмыкнув, Пёстельбергер закрыл окно, вернулся в комнату и набрал Бориса. Приятель был полуночником и как раз под утро допивал чай, успевший покрыться маслянистой пленкой, и тащился в спальню. Пока шёл вызов, Глеб достал сигареты из брошенных на табурет штанов, приспособил под пепельницу какую-то плошку и поудобней устроился на диване. Вырубил свет, выпустил струйку вонючего дыма. Боря ответил после четвёртой затяжки: большую часть экрана заняло осунувшееся лицо с припухшими синеватыми подглазьями. – Чего надо? – Приятель с трудом подавил зевок и потёр веки костяшками пальцев. – Шоколада, – уныло сострил Глеб, делая очередную затяжку. – Новости не смотрел? – Да ну их в жопу, вечно одно расстройство. – Второй зевок сдержать не удалось, и некоторое время Глебу пришлось любоваться разинутым ртом с языком, пробитым стальной бусиной пирсинга. – И не говори… Дым медленно поднимался к потолку, закручивался спиралью, превращался в клубок туманных нитей и растворялся. Диванная подушка оказалась жёсткой и слишком маленькой, шея быстро затекла. Свободную руку Глеб подложил под голову, босые ступни пристроил на дальнем подлокотнике. – Так чего ты хотел? Я спать собираюсь, мне через четыре часа на работу вставать. Глеб вкратце обрисовал положение дел. Лицо приятеля становилось всё более хмурым, пока не сравнялось в этой категории с его собственным. – И куда ты теперь? – Куда я теперь… Я теперь, Боря, на лёгком катере… – Глеб вдавил окурок в дно плошки. – …к едрене матери. Нужна твоя помощь. Пробей по своему ведомству семью Фархатовых: какими активами владеют, что покупают, где размещён капитал, кто в списке наследников. Уклонение от налогов, какие-то странные переводы, подозрительная благотворительность – пригодится любая информация. Всё, что нароешь. Борис с тоской покосился в сторону спальни, но кивнул. Потянулся отрубить связь, но в последний момент остановился и тихо сказал: – А что если… Я скажу, что ушёл не сразу и подслушал тот разговор… Подтвержу твою версию? Пёстельбергер растянул рот в кривой ухмылке и ткнул пальцем в экран, подчёркивая важность своих слов: – Даже не вздумай. Это всё проверяется на раз-два. Упекут за дачу заведомо ложных показаний. Борис кивнул и попрощался. Глеб выключил смартфон: больше звонить было некому. Никто не ждал его возвращения домой, не метался по квартире, заламывая руки, не прислушивался к шагам на лестничной клетке. Он завёл будильник на час дня и лег спать. *** Будильник пришлось переставлять целых два раза, и всё равно невыспавшийся Глеб ощущал себя разбитым, нездоровым и не по возрасту дряхлым. Ближе к трём ему удалось собраться с силами и сползти с дивана. Мышцы по всему телу ныли, ноги еле разгибались в коленях. Прав был малолетний бунтарь Эдик, надо бы записаться в спортзал, хоть штангу какую потягать. Пёстельбергер добрёл до зеркала в ванной. На скуле синел кровоподтёк, нижнее веко распухло, наехав на серо-голубой глаз с красными точками лопнувших сосудов. У виска протянулась ссадина, подбородок покрывала щетина. Эх, поспешили господа полицейские с рассылкой фото… Вот теперь его портрет прекрасно подходил для рубрики «Криминальная хроника: смотрите на чужое горе и радуйтесь, что это случилось не с вами». Ни бритвенного станка, ни зубной щётки, ни даже расчёски в ванной не нашлось, так что весь марафет пришлось ограничить полосканием рта и приглаживанием волос пятернёй. Пока на сковороде разогревалась консервированная греча с тушёнкой, Глеб сидел за кухонным столом и перелистывал новостные порталы. Везде было одно и то же. За ночь журналисты подсуетились и накатали подробную биографию погибшей. С каждой страницы читателям улыбалась симпатичная, слегка асимметричная мордашка. Редакторы предпочитали брать старые снимки, до пирсинга и грубых татуировок, где сходство Марины Фархатовой со знаменитым отцом выглядело наиболее очевидным. Господи, какой он всё-таки идиот… Ну как он её не узнал? Куда подевалась хвалёная память на лица? Впрочем, девушка сильно переменилась. И дело было не в татуировке, а в чём-то другом… Взгляд покрылся корочкой льда, мягкие черты словно обтесали резцом, исчезла неизменная на ранних фотографиях улыбка. Глеб выключил плиту, наложил полную тарелку каши и принялся жевать, проматывая длинную статью. Марина Фархатова прожила всего тридцать лет, но успела многое сделать. Общность двух поколений Фархатовых внешностью не ограничивалась. Дочь визионера с детства увлекалась киберами и больше всего любила бывать на заводах отца. Никто не удивился, когда после школы девушка выбрала профессию инженера-мехатроника. Закончив СПбГУ с красным дипломом, получила стартовую должность в «РобоТехе», чтобы, поднимаясь по карьерной лестнице, изучить работу всего предприятия. Многие аналитики прочили талантливую Марину в преемницы Фархатова. По крайней мере, последним крупным проектом, производством строительных роботов для Марса, негласно руководила именно она. Сам господин Фархатов от общения с прессой уклонялся. Блогеры, состроив скорбную физиономию, наперебой обращались к публике и коллегам, призывая уважать скорбь несчастного отца. Но было ясно, что только надёжное укрытие спасало владельца «РобоТеха» от варварской осады с камерами и микрофонами. Завибрировал смартфон, уведомляя о сообщении. Глеб взмахом руки переключил экран. Пришло письмо от Айчилан. Помощнице удалось выяснить не только имя администратора, но и график его работы (сегодня был выходной), адрес прописки (какой-то зачуханный посёлок), а также последнее место жительства (жуткие трущобы на самом краю Петербурга, откуда сбежало всё нормальное население, побросав неликвидные квадратные метры). Администратор оставался единственной доступной зацепкой. Только он мог подтвердить, что детектив пришел в «Вастум» не по собственной инициативе. Придётся приложить немало сил, чтобы заставить его дать показания… Но выбирать не приходилось. Весь день Глеб слонялся по квартире с прилипшей к губам обмусоленной зубочисткой, думал, просматривал съёмку с места преступления, шерстил интернет и думал ещё. В этот раз его интересовало всё, что касалось «РобоТеха» и причастного к делу семейства. Информации набралось много, слишком много. Так он узнал, что Канья, в девичестве носившая фамилию Тханом, действительно родилась и выросла в бедной тайской семье. Отец до старости проработал на стройке, мать стирала, готовила и убирала, мечтая о лучшей доле для детей. Глеб вспомнил, как в начале знакомства Канья назвала себя неприхотливой. Стало быть, не врала и не кокетничала, говорила, как есть. Всё до последней копейки родители вкладывали в образование старшей дочери, заставив её выучить русский язык. И не прогадали, о чём свидетельствовал снимок с какого-то глянцевого портала, где Канья обнимала двух сморщенных черноглазых стариков. Сиропный тон статьи раздражал. Глеб встречал подобных Золушек в жизни. Благодарных покладистых мышек, готовых заглядывать спасителю в рот, среди них не водилось. В таких условиях пробивались только хищные зверьки, готовые рвать зубами любого, кто покусится на свежеприобретенное положение и богатство. Глеб разогнул онемевшую спину и прошёлся по комнате, до хруста в суставах разминая руки и ноги. Покурил, глядя в окно на одноцветный пейзаж. Днём город казался тенью своей истинной ипостаси. Свинцовое небо висело над крышами, лица прохожих переполняло безразличие или вялая, застарелая злость. Мусор, холод, поблекшие краски… Но придёт спасительная ночь, зажгутся фонари и светодиодная подсветка, вспыхнут вывески, прожектора, рекламные голограммы. Закопошится городская нечисть, и по оголённым нервам Петербурга побегут волны дрожи, одна за другой. Закончив перерыв, Глеб вернулся за монитор. Имелись и другие новости, поскучней. Отменился торжественный банкет, завершавший международную конференцию веб-разработчиков. Организаторы мероприятия выразили соболезнования по поводу прискорбной утраты. Поползли слухи о том, что убийство дочери сказалось на здоровье владельца «РобоТеха», и акции компании немедленно просели на три пункта. Пресс-секретарь выступил с решительным опровержением, после чего стоимость бумаг упала ещё на полтора процента. Глеб принялся отматывать временную шкалу, всё глубже зарываясь в архив. За столько лет существования корпорации новостей набралось хоть лопатой греби. Один из заводов «РобоТеха», расположенный на территории Вьетнама, уличили в использовании детского труда. Арестовали работника, пытавшегося пересечь границу с Эстонией по поддельным документам. Судя по фото, большого поклонника команды «Зенит». Скандалы и обвинения в сексуальных домогательствах. Мелкие склоки в совете директоров. Увольнения с хлопаньем дверьми. Трагедия над Балтикой. Ну-ка, ну-ка… Три с лишним года назад компания лишилась команды ведущих робототехников, отправившихся на конференцию в Данию. Самолет упал в Балтийское море, из двадцати пяти пассажиров и шести членов экипажа не выжил никто. Глеб внимательно изучил видео, где судно эмчеэсовцев вспарывало мелкие ребристые волны, спеша к обломку крыла с тремя полосками вдоль искорёженной кромки. Рядом маячило ярко-оранжевое пятно спасательного жилета. Причиной крушения стала техническая неисправность. «РобоТех» выплатил семьям погибших огромную компенсацию. Детектив и сам не понимал, почему заинтересовался статьёй. Трагедии такого масштаба случались редко, но они случались. Год назад в авиакатастрофе разбилась сборная Швеции по хоккею, а до этого – известная певица, чьё имя Глеб сразу забыл, с полным штатом музыкантов и персональным фитнес-тренером. И всё-таки между катастрофой и убийством в «Вастуме» могла быть связь. Три года назад погибло двадцать пять робототехников. А вчера была убита их руководительница, сама инженер-мехатроник. Дед бил штат специалистов, не добил. Баба била, не добила. Кибер пришёл, хвостиком махнул… От многочисленных фактов вскипала голова. К вечеру Глебу начало казаться, что ему по силам водить экскурсию по музею «РобоТех. От основания до наших дней», заодно подрабатывая в фирменном бутике имплантов. Вероятно, теперь это была единственная карьера, на какую стоило рассчитывать… Данные о Марине Фархатовой требовалось оживить. Образ в голове никак не складывался, разрозненные черты не желали стыковаться друг с другом. Марина была богата и хорошо образована – и ходила в «Вастум». Марина была привлекательна – и жила одна. О её личной жизни молчали даже самые жадные до сплетен блогеры. При том, что пай-девочкой, зацикленной на карьере, она не выглядела. Хорошо бы расспросить знакомых и друзей, но кто же захочет с ним говорить? Сдадут в полицию сразу после «Здрасьте». До коллег тем более не добраться, у «РобоТеха» служба безопасности покруче ДРБ. Чтобы освежить голову, Глеб постоял под холодным душем. Полотенце в шкафу так и не обнаружилось, пришлось опять ходить голышом. Детектив взял с плиты сковороду с остатками гречи и вернулся в комнату, на ходу орудуя вилкой. – Какой роскошный мужчина! Напомни, почему от тебя ушла жена? Крупа попала не в то горло. Глеб закашлялся, схватился за шею и завертел головой, пытаясь понять, где пряталась говорившая с ним женщина. В углу комнаты повисла голограмма Вики Фурмановой, его приятельницы со службы. Из-за фамилии и непростого характера за Викой закрепилось прозвище Фура. Это на её родственницу была оформлена квартира, ставшая убежищем для детектива. Пёстельбергер запоздало опустил сковороду, прикрывая пах. – Глебушка, золотой мой, чего я там не видела? – Как ты узнала, что я здесь? – Детектив бочком добрался до дивана и принялся натягивать штаны одной рукой.