— Мне удалось узнать о происхождении вируса и о многих исследованиях на эту тему. Для меня все эти формулы ученых — лишь неясные знаки, но тебе они могут быть действительно полезны. Док, будто сперва даже не поверил услышанному. Но уже в следующее мгновение он склонился над боксером, схватил его за запястье и вонзил в него свои удлинившиеся клыки. Герман почувствовал, как медленно стала неметь его кисть, как похолодела кожа. Через десяток секунд, приглушенно сглотнув, Дантист отстранился от руки Германа. — Это невероятно!.. — сипло проговорил медик. — Ведь это чрезвычайно важные данные! — Знал, что ты оценишь. — Боксер хмыкнул и слабо улыбнулся, искривив уголок губ. — Значит, все теперь не зря… В коридоре послышались шаги. Тимур негромко бросил в приоткрытую дверь: — Альберт здесь. Заволновавшись, Док заметался по кладовке, в спешке забирая свой лоток с инструментами и медицинский пистолет. — Герман, я никогда не забуду то, что ты сделал для меня и для всей ассоциации! — на ходу шепнул он. — Спасибо тебе, Борис. Спасибо за все. И прощай. Дантист вздрогнул. И в тот момент в его глазах действительно загорелось пламя необыкновенной искренней благодарности. Дверь широко распахнулась, залив кладовку ярким светом. На пороге, уже умывшийся и приведший себя в порядок, стоял Альберт в шелковой рубашке. Из-за его спины выглядывала взволнованная Виктория, бледная и тихая, как мышь. Едва она заметила на полу Германа со связанными руками, как ее глаза наполнились слезами. — Док, какого черта ты тут делаешь? — рыкнул на медика Альберт. — Я просто вправил ему сломанный нос, — позволив проскочить в своем голосе надменной холодности, ответил Дантист, демонстративно проходя мимо главаря ассоциации в коридор. — Тимур, это ты его пустил? — Альберт обернулся в сторону парня. — Герману требовалась медицинская помощь… — попытался оправдаться Тимур, но это лишь еще больше разозлило франта. Он махнул рукой в сторону и гаркнул: — Пошли вон оба. Док и Тимур, даже не собираясь перечить, сразу же исчезли из поля зрения Альберта. Только Вики так и осталась молчаливой тенью стоять рядом. — Скажи мне, Герман. Теперь, когда ты посидел и подумал в темноте, ты раскаиваешься в своем поступке, а? — уперев обе руки в косяк, ядовито поинтересовался Альберт. — Я раскаиваюсь лишь в том, что недостаточно сильно бил тебя сегодня. Заскрипело дерево под пальцами у главаря. — Видишь, Вики. Он не намерен быть послушным мальчиком, что бы ты там о нем ни думала. И все так же дерзит. — Герман, пожалуйста, послушайся его, — взмолилась Виктория, не сводя с боксера свой испуганный взгляд. — Отдай ему память Дамира. Пусть все будет, как прежде. Я не знаю, что на тебя нашло, но, прошу, не сопротивляйся больше… Женщина мелко тряслась, ее худощавые тонкие руки подрагивали, а большие оленьи глаза заволокла пелена слез. Видеть избитого обессиленного Германа для нее было горько, но и так просто избавиться от своего пиетета перед Альбертом она явно не могла. — Вики… — боксер ласково прошептал это имя. — Ничто уже не будет так, как прежде. — Почему, Герман? Почему?.. — Потому что теперь я знаю правду. — Далеко не всегда истина — это лучшая альтернатива, — прошептала Виктория. — Но и вечно жить в мире, построенном на лжи, нельзя, — произнес Герман. Альберт громко и делано засмеялся, откинув голову назад. Среди остальных его зубов стала видна черная дыра на месте выбитого импланта. — Вики, неужели ты и правда думала, что этот человек с наглухо отбитыми на ринге мозгами мог сделать тебя счастливой? Посмотри на него! Это жалкий тип без гроша в кармане, способный лишь на то, чтобы лезть в драку при первой же возможности и все проблемы решать кулаками! — Я, быть может, и не рожден с золотой ложкой во рту, но мне, по крайней мере, совесть не позволяет насильно заражать людей неизлечимой болезнью и заставлять их на себя работать. Послышался зубовный скрежет. Альберт явно жалел, что не успел заткнуть Герману рот, пока была возможность. А вот на Вики жалко было смотреть: она вся обмерла, не в силах пошевелиться или хотя бы моргнуть. Только открывала и закрывала рот как рыба, выброшенная на берег. — Альберт?.. — едва слышно прошептала она. — Что он такое говорит?.. — Ты сама все слышала, — грубо ответил ей глава. — Отрицать не буду. — Ты — вирус-террорист?.. — В нашем деле нужен хладнокровный подход, Вики. Если ты на него не способна, то, боюсь, тебе здесь не место. Женщина схватилась пальцами за собственное горло, будто ей вдруг стало тяжело дышать. На ее щеках блеснули редкие слезы, похожие на капельки росы. — Как ты мог… — только и сказала она. А после развернулась и бегом бросилась прочь по коридору. Вскоре шаги ее затихли где-то на лестнице. Герман мог лишь сглотнуть, надеясь на то, что ему удалось вовремя спасти женщину. — Ну и? — хмыкнул Альберт. — Доволен? Теперь я лишился ценного специалиста и фактически своей правой руки. — Поверь, мне тебя совсем не жаль. — Через пару дней я отыщу себе нового человека и завербую в ассоциацию. Вот только ты этого уже не увидишь, Герман. Потому что я с радостью отправлю тебя на утилизацию, как только получу память Дамира. Альберт склонился к боксеру и грубо дернул его вверх за связанные хомутом руки. — Пойдем! Тесная кладовка осталась позади, как и весь второй этаж. Альберт, не ослабляя захват, вел за собой Германа на первый этаж. И только когда главарь вампов ключом открыл двери, ведущие в партер театрального зала, все встало на свои места. «Ну, конечно. Где, кроме как не на сцене, должен был завершиться весь этот спектакль». Укрытый бархатной темнотой зал был подернут тонким слоем пыли, от любого движения вздымавшейся в воздух. Альберт щелкнул в электрическом щитке парой выключателей: замигали прожекторы на балконе, бросая на сцену лучи желтоватого света. В этом месте тишина властвовала уже многие десятилетия. Старые театральные кресла были укрыты сверху полотнищами шелковой ткани, посеревшей от пыли и просевшей местами до пола. Под ногами поскрипывали половицы, поверх которых лежал бордовый истоптанный ковер. И только сцена, величественным валом вздымавшаяся над залом, все еще сияла. Тяжелый темно-синий занавес с изображением луны был опущен лишь наполовину, позволяя рассмотреть пустовавшую арьерсцену и кулисы. — Теперь нас вряд ли кто-то потревожит, — сказал Альберт, запирая двери на замок изнутри. — Знаешь, раньше я всегда любил приходить в этот зал, чтобы поразмышлять в одиночестве и тишине. — И о чем же ты мог здесь размышлять? — фыркнул Герман, медленно направляясь к авансцене. Он кое-как сдернул пыльный балдахин с кресел, поморщившись от серого облака сора, поднявшегося в воздух, и с удобством устроился в первом ряду, вытянув ноги. — Сам как думаешь? — Альберт сощурился и неторопливо двинулся вдоль рядов кресел к сцене. — Сдается мне, что ты представлял себя марионеточником, дергающим за ниточки своих подчиненных. И, сидя здесь, в первом ряду, ты разыгрывал в голове целые спектакли с их участием, и каждое из этих представлений оканчивалось твоим триумфом. — Я не склонен к такому чрезмерному самолюбованию. — Разве? Альберт окинул боксера неприязненным взглядом и ступил на невысокую лестницу, ведущую на авансцену. Каблуки его ботинок звонко застучали по черным деревянным ступеням. И наконец он оказался под светом софитов. — Разве ты никогда не считал, что возвышаешься над остальными? Над всеми этими вампами, послушно выполнявшими все твои приказы? — подначивал собеседника Герман. Выпрямив спину и заложив руки за спину, Альберт стоял на сцене, напротив связанного и внутренне опустошенного Германа. Лучи света со всех сторон обрамляли фигуру вампа, и казалось, что она горела внеземным огнем. — В детстве я никогда не верил в то, что от рождения в чем-то превосхожу остальных, Герман. Да, у меня были деньги, образование, статус, но внутреннее содержание ничем не отличалось от других людей, окружавших меня со всех сторон. Вамп пригладил рукой свои темные волосы, вновь забранные в идеальный хвост. — Сейчас ты иной человек, — подал голос боксер. — Ты ищешь безоговорочного подчинения и преданности. И искренне считаешь, что тебе должны их предоставить. — Сейчас — возможно. Раньше — нет. — А что изменилось? Ты потерял свое благосостояние и семью, как заразился, но получил в свои руки власть иного рода и довольно быстро восстановил не только материальное положение, но и создал себе новый статус в обществе. — Изменилось мое отношение… Тебе когда-нибудь доводилось задумываться о природе власти, Герман? — Как это связано с нашей беседой? — Мужчина вздернул брови. — Напрямую. Ты спрашиваешь, почему же теперь я не терплю неподчинения, но при этом по-прежнему не считаю себя исключительным человеком. Потому, что власть достается тем, кто готов принять на себя ответственность, Герман. И, если ты готов, то это вовсе не делает тебя особенным, но заставляет в ответ требовать от людей покорность. Не особенно поняв мысль главаря, боксер отмолчался. — В нашем мире, как это ни странно, власть давно перестала быть желанной. И очень часто те, на чьи плечи она неожиданно падает, скорее сбрасывают этот груз. Никто не хочет вылезать из своей скорлупы обыденности, взваливать на себя добровольное ярмо, мириться с выходом из зоны комфорта. Вот тебе прекрасный пример — Док. Он жаждал исследовать, но не править. И потому без колебаний отдал ассоциацию в мои руки. — Но почему именно тебе? Почему? — Потому что я был единственным, кто согласился взять на себя ответственность. Ответственность за чужие жизни, за чужие благополучие и защиту. Люди очень боятся ответственности, Герман. Они стремятся избегать ее во всем: от самых мелочей, вроде принятия простейших решений, до выбора всей их жизни. Муж утром перекладывает на жену ответственность за то, какой завтрак он должен съесть, и, если блюдо ему не понравится, то он обвинит супругу в плохом выборе, а не самого себя в том, что он отказался от принятия решения. Так и во всем остальном: в крупных компаниях теперь клерки не горят желанием подниматься выше по карьерной лестнице и занимать руководящие должности — им больше по нраву получать жалкие гроши и сидеть тихо в своем мирке, ни о чем не думая. — Не все такие. Люди учатся и с возрастом приходит осознание того, что если ты не будешь брать ответственность за свою жизнь и поступки, то никто не возьмет.