– А он точно добрый? – спросил Иммер. Во время нашего долгого путешествия я, конечно, много чего ему рассказывал про Але, про дни, когда мы жили в лесу, и про то, чему Але меня учил. Рассказывал я про всякое хорошее – а плохого ничего и не было. Иммер не меньше меня рвался в эту деревню, но вот мы здесь, и он сомневается. Неудивительно. Жизнь у Тюры и у Индры тоже поначалу выглядела неплохо. Я не знал, как ответить. Конечно, Але добрый. Но я всё-таки не мог избавиться от тревожного чувства и не стал ничего обещать. Если Але окажется подобием Тюры или Индры, Иммер станет упрекать меня: я ведь заверил его, что всё будет хорошо! Он снова разочаруется, и между нами протянется трещина. А я этого не хотел. – Если он злой, то мы тут не останемся, – коротко сказал я. Иммера, похоже, такой ответ успокоил. Мы открыли калитку и зашагали по траве, причём вид у Иммера был довольно самоуверенный. Солнце било в глаза, и непросто было рассмотреть, что происходит за окнами. Мы поднялись на крыльцо. – А вдруг его нет дома? – прошептал я. – Дым же идёт, – ответил Иммер. Да, из трубы действительно поднимался дым – я сам видел, когда стоял на дороге. Я постучал. Услышал, как кто-то подходит к двери с той стороны, шаги приближаются. В окошке мелькнула, как большая птица, чья-то тень. И дверь открылась. Я уставился на человека, возникшего передо мной. На пороге стоял не Але. На пороге стояла какая-то женщина. Несколько секунд я ничего не понимал, но потом до меня дошло, в чём дело. Те дети надули нас. Указали нам не тот дом. Стоят небось теперь и смеются, как быстро та старшая девчонка сплела историю. Гады сопливые, подумал я. Попадитесь мне только. – Здравствуйте, – сказала женщина. – Здравствуйте, – промямлил я. – Извините, мы ошиблись домом. – А кого вы ищете? – Мы ищем, где живёт Але, – ответил я. – Нам не тот дом указали. – Но Але живёт здесь, – сказала женщина. – Зд-десь? – Да. Мы здесь живём – Але и я. Я довольно долго молчал, а потом произнёс: – А… а вы тогда кто? Женщина рассмеялась: – Я жена Але! Я похолодел. Жена Але. Как же так? – Да что случилось? – спросила женщина, она заметила мой испуг. – Да я думал… ну, то есть Але говорил… – Что он говорил? – Что он охотник сам по себе. Женщина пожала плечами: – Ну да, на охоту он отправляется в одиночку. И я тоже. – А вы… у вас тоже, значит, есть лук и стрелы? – Конечно. – И она кивком указала на крючья, вбитые в стену. На них висели два лука и два колчана. Один лук и один колчан я узнал. Вторые лук и колчан были почти такие же, но поменьше – примерно как мои. – Але ушёл вытягивать сети, – сказала женщина. – Он должен скоро вернуться. Зайдёте? – Угу. Мы шагнули в тёмную прихожую. Иммер, как обычно, робел и не говорил ни слова. Я всё ещё не мог опомниться от того, что у Але, оказывается, есть жена. Сначала я решил, что он обвёл меня вокруг пальца. Но потом, подумав, понял, что там, в лесу, мы с ним оба ничего о себе не рассказывали. Я помалкивал насчёт замка – только в последний день проговорился про Иммера и лесничего. Хотя нам в те дни и так было чем заняться. Мы говорили про древесные наросты и птиц, Але объяснял, как прикончить кабана одной стрелой и как делать надрезы на берёзе, когда дерёшь бересту. Может, Але из чистой вежливости не стал говорить о себе, когда заметил, что я не хочу о себе рассказывать? – Проходите, садитесь, – пригласила женщина. – Угу. Спасибо. Я оставил лук и колчан возле двери, вошёл в комнату и сел на краешек широкой деревянной лавки со спинкой. Иммер примостился рядом. Комната была самая обычная. Не нищая, как у Тюры. Не роскошная, как у Индры. Здесь стояли кровать, комод, зелёная ваза с колокольчиками. Лежали вязаные половики. Узор на них напоминал узоры на коврах, что висели в замке. Женщина села на стул. Мне вдруг пришло в голову, что, когда мы возникли на её крыльце, она совершенно не удивилась – как будто так и надо было. Значит, Але всё-таки упоминал обо мне. Уже хорошо. В доме стояла тишина. Я даже не слышал, чтобы в кухне потрескивал огонь. Никто не знал, о чём говорить. Иммер всё озирался, как будто ища что-то, а потом сказал: – А почему у вас нет детей? Я почувствовал, что краснею. Лучше бы он и дальше помалкивал. Но женщина, кажется, не обиделась и ответила: – Да вот, не получилось. – Она довольно долго рассматривала меня. – Ты Сем? – Да. – А я Иммер, – вставил Иммер. Женщина кивнула. – Меня зовут Крикка. Мы опять замолчали. За окном я видел розовые губки шиповника, видел, как бабочки-крапивницы танцуют одна вокруг другой. На небе неподвижно протянулись веретёна облаков. В доме было холоднее, чем на улице, и я немного замёрз. Никто ничего не говорил. Вдруг кто-то заскрёбся в дверь. – Это Але? – спросил я. Крикка улыбнулась и сказала – нет, не Але. Она поднялась и пошла открывать. Кот шмыгнул в дверь, потёрся об угол комода и скрылся на кухне. Крикка снова присела. Она была не красивая и не уродина. Невысокая, темноволосая, с загорелым курносым лицом. Иммер вдруг засмеялся. Он не мог остановиться, прямо булькал от смеха, а когда я его несколько раз спросил, в чём дело, он еле-еле выговорил, как смешно, что я решил, будто Але царапается в дверь, чтобы его впустили. Тут Крикка тоже рассмеялась, а я почувствовал себя таким дураком, что разозлился и меня даже затошнило. Крикка, наверное, это поняла, потому что перестала смеяться и сказала, что сделает нам бутерброды. И вот, когда мы ели хлеб с маслом, а солнце светило прямо в окно – лучи проходили сквозь вазу и бросали на стены зелёные блики, – открылась входная дверь. Сердце у меня оглушительно забилось. – Я пришёл, – сказал кто-то в прихожей. Але. Да, да, это его голос! Я его не забыл, но он всё равно прозвучал как воспоминание. Когда съешь что-нибудь и думаешь, будто помнишь вкус, но, доведись тебе ещё раз попробовать такое, вкус оказывается гораздо лучше и полнее, чем тебе помнилось. – Вот и хорошо, – ответила Крикка. – Хорошо, что ты дома. Я услышал, как Але что-то вешает на стену – наверное, снасти. И ещё, кажется, снимает сапоги. – Меня никто не искал? – спросил он. Крикка улыбнулась, подмигнула нам и ответила: – Ты в последнее время часто спрашиваешь, не искал ли тебя кто. Але вздохнул так тяжко, что было слышно даже в комнате, где мы притихли над бутербродами. Он закрыл входную дверь. Потом, наверное, замер, потому что несколько секунд не было слышно ни звука: наверное, Але заметил чужие узел и лук. И торопливо шагнул в комнату. Увидев нас, он сначала остановился, будто не поверил собственным глазам. Стоял, смотрел и улыбался. Но не прежней своей улыбкой – дружеской, спокойной, тёплой и сдержанной. Это была другая улыбка – из тех, что вдруг совершенно по-детски расцветают на лице. Да, Але и правда сердечно нам обрадовался. – Здравствуй, Але, – сказал я. Але кивнул: он так и стоял с открытым ртом, как будто забыл, что нужно ответить, когда с тобой здороваются. Но потом всё же произнёс: – Здравствуй, Сем. Але пришлось сесть. Сидя на лавке, он не сводил с меня глаз и далеко не сразу заметил, что рядом со мной есть кто-то ещё. Заметив, Але снова кивнул и проговорил: – Здравствуй. Иммер что-то буркнул в ответ. Крикка поднялась. – По-моему, кот забрался на тёплую плиту, – сказала она. – Иммер, хочешь его погладить? Тот кивнул – конечно, ему хотелось погладить кота. Брат сполз с лавки и пошёл за Криккой на кухню. Не могу сказать наверняка, но думаю, что Крикка поняла, что мы с Але хотим остаться вдвоём. Мы услышали, как они зовут кота, и Але сказал: – Как же здорово снова тебя увидеть! – Угу, – ответил я. – То есть да, и я рад, что тебя вижу. Лицо у Але стало расстроенное. Или виноватое? Лоб напрягся, глаза заблестели. Але стал рассказывать, как много думал и беспрестанно спрашивал себя, не допустил ли ошибку, расставшись со мной в тот день. Он даже подумывал вернуться в лес, туда, где мы повстречались. Але надеялся, что ему удастся повидать меня, ему так хотелось узнать, как у меня дела. Он усмехнулся. Странно, наверное, когда собираешься шагать двенадцать дней только ради того, чтобы спросить у кого-то, как дела. Я тоже усмехнулся, но подумал, что это вовсе не странно. По-моему, это очень хорошо. И тут я кое-что вспомнил: