– Можешь ухватиться за мою руку? Иммер хлюпнул носом и проныл, что не может, но вскоре его пальцы обхватили мои. И я стал тащить его наверх. Конечно, нам пришлось нелегко: несколько раз Иммер выпускал мою руку, с размаху падал и снова начинал плакать. Но в конце концов я его вытащил. Наконец-то он, мой брат, выбрался наверх; я обнял его и стал утешать. Как славно, когда его волосы щекочут мне нос, как славно вдыхать его запах, снова и снова говорить ему: не надо плакать, теперь всё будет хорошо. Индра умерла. Иммер не захотел смотреть на мёртвую королеву и, пока я собирал стрелы, сидел на камне поодаль. Но всё же он время от времени косился в её сторону. Мрачный взгляд, сердитые тёмные брови. Весь в грязи, одежда изорвана. – Дураки мы, что залезли сюда, – сказал Иммер. – Лучше бы у Тюры остались. Я не ответил – ушёл за стрелой, которая улетела за гребень. Похолодало, с горы опускался туман. Поискав немного, я нашёл стрелу за нагромождением булыжников. Когда я вернулся, Иммер так и сидел на камне. – А правда, что ты сам сделал лук? – спросил он. – Правда. – Трудно было? – Ну так… Времени много ушло. – Я пересчитал стрелы, осмотрел наконечники. – Хочешь пострелять? Иммер с отвращением замотал головой. Ну да, лук кажется ему страшным. Он же ещё маленький. Я сунул стрелы в колчан, а колчан забросил за спину. Подошёл к телу Индры и присел на корточки, чтобы взглянуть на неё последний раз. Может, это и странно, но сейчас, израненная, в крови, с уставившимся в пустоту безжизненным взглядом, королева казалась не такой страшной. Может, к такому можно привыкнуть. – Сил у нас не хватит, а то столкнули бы её в логово, – сказал я. – Похоронили бы. А так – пусть лежит как лежит. Иммер фыркнул. Его не волновало, что мы бросаем Индру на съедение воронам. Ну да, он думает, что королева всё это заслужила. – Пошли отсюда, – сказал он. Я кивнул: – Да, идём. И мы полезли вниз по чёрной горе, которая выгибалась над вершинами елей. Мы ползли по-пластунски, лезли через отвратительные колючие заросли, а когда наконец распрямились, то пришлось снова проверить, не испортился ли лук, но он и на этот раз остался невредим. Хороший у меня лук. Дальше мы зашагали через лес. Летнюю ночь переполняли тихие птичьи трели. Серп месяца висел на небе обрывком шёлковой бумаги. Мы шли уже довольно долго, но лишь теперь Иммер спросил: – Мы куда? – В замок, – ответил я. – Нужно кое-что собрать. – Зачем? – У нас впереди долгое путешествие. И мы пошли дальше, оставалось уже немного. По пути мы не особенно говорили. Но Иммер держал меня за руку, и мне было спокойно. Мне нравилось держать его за руку, и я держал его так, сколько себя помнил. Когда перед нами возник замок, солнце уже поднялось. Туман превратился в дым, поднимавшийся над землёй и таявший в воздухе. Птичьи песни стали звонче, птицы пели последний куплет, а потом должен был наступить покой. В этом покое мы медленно приближались к тёмным временам. Мы прошли через выломанные ворота. Уже под сводом стены услышали шум, а когда оказались во дворе, возбуждённое рычание стало ещё громче. В нескольких метрах от колодца лежало тело Тьодольва. Громадное, косматое, застывшее. Вода из разбитого кувшина перестала капать, лужа на земле подсохла. Возбуждённое урчание доносилось из погреба. Мы подошли, постояли, послушали. От тявканья, в котором было что-то безгранично кровожадное, волосы вставали дыбом. В погребе что-то гулко грохнуло – и вдруг все звуки перекрыл пронзительный визг, как будто кто-то процарапал вилкой по тарелке. – Не будем открывать, – решил Иммер. – Надо открыть. – Нет! Не хочу. – Но мы же не можем бросить их умирать там. Я присел на корточки и собрался с силами. А потом ухватился за ручку и откинул крышку. Моему взгляду открылся хаос: клочья шерсти, кровь, яростное безумие. Чернокрыс метался как ошпаренный. Гримбарт, Брунхильда и Рыжий Хвост гонялись за ним. Никто больше не ходил на задних лапах, ни на ком не было одежды. Панталоны, ночные сорочки, шали – всё валялось на полу, изодранное в клочья. Чернокрысу, похоже, откусили полхвоста. Наверное, именно его визг мы и услышали. Иммер испуганно уставился в погреб. – Что это с ними? – Колдовство… – Я подставил под крышку доску, которую притащил сюда Чернокрыс. – Колдовство больше не действует. Да, Гримбарт, Брунхильда, Рыжий Хвост и Чернокрыс снова стали зверями. Наверное, это случилось в тот самый миг, как умерла Индра, и Чернокрысу немножко не повезло, что именно в этот миг он оказался заперт в погребе вместе с остальными. Потому что столь любимые Индрой законы природы восторжествовали в мгновение ока. Те самые законы природы, в соответствии с которыми сильный пожирает слабого. А барсуки и лиса успели проголодаться. Оскалив зубы, вздыбив шерсть, они соревновались за право отобедать аппетитным рагу из крысятины, и Чернокрыс метался, спасая свою жалкую жизнь грызуна. В голове не укладывалось, что совсем недавно он помыкал барсуками и лисой, а они беспрекословно подчинялись малейшему его приказу. В каком-то смысле Рыжий Хвост получила возможность отомстить за все те наказания, которым Чернокрыс подвергал её за промахи. В каком-то смысле это было справедливо. Но я всё же отложил лук с колчаном и пошёл в сарай: я знал, что там есть лестница. Лестницу я спустил в погреб, и уже через пару секунд Чернокрыс выскочил на землю. Он опрометью бросился к воротам, но Рыжий Хвост тоже очень проворно вскарабкалась по перекладинам и кинулась за ним. Пронзительно визжа, крыса удрала в неизвестное будущее и скрылась из виду. Больше я не видел ни советника королевы Индры, ни горничной. Супруги барсуки не сразу сообразили, как одолеть лестницу. Они пытались вскарабкаться по ней одновременно, но лишь срывались и падали на спину, суча в воздухе лапами. Однако вскоре справились и они. Барсуки стали бегать кругами по замковому двору, натыкаясь на обломки мебели и возбуждённо шипя на тушу медведя, так и лежавшую у колодца. Путь к свободе они обрели, лишь когда я взял палку и помог им. К этому моменту Иммер уже успел взобраться на кучу прелой соломы: он боялся, что барсуки укусят его за ногу. Солнце поднялось выше и висело теперь над замковой стеной. Мы оба страшно устали, но желания задерживаться в замке дольше, чем нужно, у нас не было. Мы решили захватить кое-что в дорогу, найти в лесу подходящее место и разбить лагерь. Хорошенько выспаться, а потом уже пуститься в долгий путь. Мы пошли в замок, поднялись по лестницам. Стояла тишина, а от холода руки у меня покрылись гусиной кожей. Мы шли к гардеробной, и чучела с разинутыми пастями таращились на нас. В гардеробной мы перерыли кучу фартуков и платьев, нашли наконец себе новые рубашки и штаны и стали переодеваться. В свете, который просачивался сквозь маленькое окошко, плясала пыль. Я вспомнил, как мы в первый раз пришли сюда с Рыжим Хвостом. Я тогда думал, что в этом замке нас ждёт счастливая жизнь. Но я ошибся. И я не знал, что даст нам долгое путешествие, ожидавшее нас с Иммером. Индра могла оказаться права, и мы действительно были и останемся двумя сиротами, которых усыновляют не любя. Двумя мальчишками, которых швыряет туда и сюда и которым никак не удержаться, какое бы место они ни пытались сделать своим домом. Но я надеялся, что королева всё же сильно ошибалась. Я надеялся, что на этот раз нас ждёт что-то хорошее. Я помог Иммеру справиться с рубашкой, порылся в ворохе одежды и нашёл нам по подходящей куртке. Мы вышли из гардеробной, оставив изорванную одежду лежать кучей на полу. На кухне мы собрали себе еды: хлеб, вяленое мясо, солонину, сыр, сушёные фрукты и ещё кое-что. Из бельевого шкафа я вытащил большую скатерть, и мы увязали в неё наши припасы. Ещё я сунул в узел огниво и бурдюк с водой и отыскал нож, которым Брунхильда колола щепу для очага. Нож я сунул за пояс. Закинул узел с едой за спину и толкнул кухонную дверь. – Уходим? – спросил Иммер, когда мы снова оказались на замковом дворе. Я подумал и сказал: – Надо закончить одно дело. И направился к хозяйственным пристройкам. В траве, запутавшись в крапиве и белой мари, лежал сломанный воздушный змей, которого мы когда-то запускали на лугу, где росли берёзы. Я поднял обломки, повертел в руках. Иммер подошёл и сморщил нос: – Зачем он тебе? Нам и так тащить о-го-го сколько. – Он нетяжёлый, – сказал я и поставил узел на землю, чтобы сунуть в него сломанного змея. – Не волнуйся, я сам всё понесу. Иммер повеселел. Я повесил на плечо лук с колчаном, поднял узел, и мы пошли к воротам, но по дороге остановились возле Тьодольва. Я присел на корточки. От медведя всё ещё пахло хищником – остро, сильно, почти тошнотворно. Он, как и Индра, оказался слишком тяжёлым, и мы не могли похоронить его как подобает. От этой мысли мне стало очень грустно, но у медведя, лежавшего в луже тёмной, уже подсохшей крови, был умиротворённый вид. В угрюмой гримасе угадывалась улыбка. Ну да, ему удалось умереть в кожаных штанах. А может быть, Тьодольв видел сон, и снились ему огонь в очаге и рагу из лосятины, которое всё не кончается, сколько ни ешь. Если бы не ты, подумал я и погладил его нагретую солнцем щёку, всё обернулось бы совсем по-другому. Я никогда тебя не забуду. Потом я поднялся, взял Иммера за руку, и мы снова зашагали к воротам. Мы оставляем за спиной удивительную жизнь, думал я. Жизнь в роскоши – и вонючем беспорядке. Мой брат едва не погиб, он был на волосок от того, чтобы послужить пищей громадной змее. Мне пришлось сражаться, чтобы он снова был рядом со мной. Природа хотела одного. Моё сердце – другого. Да, в зверях было много удивительного. Но в человеке удивительного ещё больше. Тот, кто учит детей Путь до деревни Але занял у нас много дней. Ну и пусть. Мне хорошо было в дороге. Хорошо было шагать рядом с Иммером, болтать с ним, как раньше, помогать ему то с тем, то с другим. Мне нравилось говорить ему, как называются разные птицы и грибы, нравилось разводить по вечерам костёр, стуча кресалом по огниву – совсем как Але. А ещё мне нравилось показывать ему созвездия на ночном небе, и я словно рисовал пальцем линии, соединяя точки звёзд. Мы были уже на полпути к горам, когда произошёл случай, о котором я хочу рассказать. Дело близилось к вечеру. Мы были в пути с самого утра и устали. Нашли красивую полянку и собрались заночевать на ней. Ещё мы заметили неподалёку ручей и решили первым делом запастись водой и выкупаться. Сбросив одежду, мы сложили её на поляне вместе с тем, что осталось от наших припасов, и убежали к ручью. Я захватил с собой бурдюк. Трава так славно щекотала босые ноги! Иногда цветок клевера застревал между пальцев и с тихим «трр» отрывался от стебля. Мы слышали, как журчит и булькает поток, уже угадывали, как вьётся между деревьями серебристая лента. К ручью мы спускались боком, чтобы не покатиться вниз по склону. Это был весёлый, жизнерадостный ручей, не особенно глубокий. Дно у него поросло водным мхом, и сотни зелёных прядей, похожих на рыбьи косточки, изгибались вместе с течением. Мы попробовали ногой, холодная ли вода. Вода оказалась такой холодной, что у меня кровь чуть не заледенела. Я присел на корточки, сложил ладони ковшиком и стал поливать себе голову, а потом потёр лицо руками. Иммер объявил, что передумал и мыться не будет, – и не стал, сколько я его ни уговаривал. Он сел и принялся бросать в воду камни, и во все стороны летели брызги. Иногда они долетали и до него, и тогда он вопил, а я смеялся, но, конечно же, не злорадно. Я смеялся от радости, что мы с ним сидим возле бурливого ручейка и всё как раньше. Мы – Сем и Иммер. Лучшие друзья. Вскоре я решил, что нам пора обратно. Нужно было устраиваться на ночь, собрать дров для костра и лапник, на котором мы собирались спать. Но Иммеру понравилось бросать камни, а потом он перешёл на палки. Он следил взглядом, как они летят по дуге, и ему хотелось посидеть на берегу ещё. – Тогда сам придёшь, – сказал я. – Угу. Потом приду. Я вскарабкался по склону и пошёл через лес, неся наполненный бурдюк. Пели птицы, над ромашками гудели шмели. Солнце припекало, и я почти просох. Вдалеке уже виднелась полянка, на которой мы оставили вещи, от радости я припустил быстрее и до полянки добежал бегом. А когда добежал – там стоял, глядя на меня жёлтыми глазами, он. Волк. Сначала я оцепенел. Я просто не мог поверить своим глазам: лес как будто сыграл со мной злую шутку. Но лес не шутил. Волк был самый настоящий: он отвёл от меня взгляд и принялся обнюхивать нашу одежду и всё, что лежало на земле. Убежать? Если мне повезёт, может, я успею удрать от волка? А вдруг он учует Иммера, прокрадётся к воде и нападёт на него? Нет, о том, чтобы убежать, нечего и думать.