– Я знаю, что люди не живут здесь уже много лет. Ещё я, конечно, слышал сказки. – Он взглянул на меня. – Ты хочешь мне что-то рассказать? Мне кажется, у тебя тяжело на душе. Рассказать? Мне хотелось бы рассказать всё. Хотелось бы часами говорить, рассказывать о них – об обезумевших зверях, о моём младшем брате, который как будто перестал быть моим братом, и об Индре – белой змее, которая меня не любит. Но я не мог. Самым опасным, самым страшным, что знала Индра, были женщины и мужчины с луками и стрелами. Сейчас Але один. А вдруг, вернувшись в деревню, он всё расскажет женщинам и мужчинам? Вдруг они явятся сюда? – Уже поздно, – сказал я. – Мне пора. А про штуковину, которую ты видел, я думаю… – Что? – Думаю, тебе померещилось. Над этим лесом солнце иногда странно играет. Але кивнул: – Может, ты и прав. Я поднялся. Ноги затекли после долгого сидения. – Можно узнать, куда ты сейчас? – спросил Але. Я не знал, что ответить. Жалко, что я не успел уйти до того, как он спросил. – Ты что, заблудился? – Он встал. – Я помогу тебе найти дорогу домой. – Нет! Але сделал было шаг, но остановился. – У меня нет дома, – сказал я. – Я сам по себе. Как ты. Але снова оглядел мою одежду. Нарядные штаны, белая рубаха. Одинокий бродяга? Охотник? Але мог бы осмеять меня, если бы захотел. Выругать за враньё. Но он не засмеялся и не стал меня ругать. Он снова сел и добавил: – Если ты пустился в путь, тебе придётся нелегко. – Почему это? – А где твой мешок? Чем ты собираешься кормиться? – Я могу… ягодами… – Ягодами? – Да. – Так-так. Больше Але ничего не сказал. Он стал собирать вещи. Уложил в мешок остатки колбасы, стёр с ножа рыбью чешую. – Я пошёл, – сказал я. – Иди. Удачи тебе. – Угу. Я повернулся и побрёл по мху. Обогнув несколько валунов, я остановился. Не знаю почему, но сердце у меня готово было лопнуть. Я не понимал, почему не могу больше сделать ни шага. Мне не хотелось возвращаться в замок, к бестолковым играм и одиночеству. Мне хотелось вопить и колотить что-нибудь, и вдруг я начал кричать, накинулся с кулаками на папоротник и крапиву так, что от них клочья полетели. Я всё лупил по ним, кожу саднило, но мне было всё равно. Потом я заплакал. Я стоял там, плакал – и вдруг у меня за спиной хрустнула ветка. Я обернулся. – Дело в том, – проговорил Але, – что наесться ягодами досыта очень трудно. – Да? – всхлипнул я. Але сунул руки в карманы и долго стоял, рассматривая меня. А потом сказал: – Если хочешь, я научу тебя, как сделать лук и стрелы. Дни, проведённые с Але – Есть разные способы сделать лук, – объяснял Але. Он пообещал показать мне самый быстрый. – Чтобы к следующему полнолунию у тебя к ягодам был кусок мяса. – И он подмигнул. – Хм. Але шагал по лесу, присматриваясь к деревьям. Я старался поспевать за ним. Какое-то время я держался позади него, а потом спросил: – А быстро это? – В несколько дней будет готово. – Н-несколько дней? Несколько дней – это быстро? Але пристально посмотрел на меня: – Да. Но если тебя никто не ждёт, то куда тебе торопиться? – Ну да, точно, – промямлил я, не зная, что ещё сказать. Але потянулся к какой-то ветке – вроде кленовой, обхватил её одной рукой и согнул, чтобы проверить, насколько она упругая. А я тем временем размышлял, что скажут прочие обитатели замка, если я вернусь лишь через несколько дней. Может, оно и к лучшему, если я погожу возвращаться? Может, они соскучатся по мне? Может, Иммер раскается, что столько играл со слугами, а обо мне и не думал? Взять лук с собой я, конечно, не смогу. Индра придёт в ярость от одного только его вида. Спрятать где-нибудь в лесу? И иногда убегать из замка, чтобы пострелять? Проверив ветку, Але решил, что она не годится: слишком хлипкая. Он широко, уверенно зашагал дальше, ища подходящее дерево. Наконец он высмотрел ясень – хорошее прямое деревце – и срубил его. Мы вернулись к костру. Але расколол ствол надвое, половину получше пристроил себе на колено и стал показывать, как выстругивать лук ножом. Снимать древесину надо очень понемногу. Ошибёшься, снимешь слишком много – и лук выйдет ломким, треснет, когда станешь стрелять. Раз десять провёл ножом – проверь, хорошо ли гнётся заготовка. Вскоре пришла моя очередь попробовать. Я сел на поваленное дерево и покрепче обхватил нож. Когда строгал Але, всё казалось так просто! У меня, наоборот, нож часто скользил не туда. Ладони отвыкли от работы и быстро покрылись волдырями. Солнце садилось, небо окрасилось розовым. Але подбросил в костёр ещё поленьев. Он попросил у меня нож. Сказал, что его нужно наточить, и достал из заплечного мешка точильный брусок. Я стал ждать, отложив ясеневую заготовку, дал рукам отдохнуть. Языки костра выстреливали вверх, жар ложился на лицо. Интересно, подумал я, виден ли дым из замка? Наверное, нет. Ни одна живая душа не знает, где я. Глупо, наверное, оставаться в лесу с чужаком, незнакомцем? Я покосился на Але, который точил нож. Пальцы привычно обхватили брусок – маленький, блестящий, видно было, что он хорошо послужил. А вдруг Але опасен? Для уток уж точно. И для окуней. А для линдвормов? Для меня? – Зачем тебе учить меня, как сделать лук? – спросил я. Але поднял глаза – почти чёрные под спадавшими на лоб волосами. – Да ведь я говорил. Чтобы помочь тебе ни от кого не зависеть. – Ну а… я же не твой ребёнок. Але усмехнулся: – Тут ты прав. Но пока жизнь не подарила мне собственных детей, я могу и тебя учить. Але опробовал лезвие на большом пальце и решил, что оно достаточно острое. Тогда он убрал точильный камень в мешок и протянул нож мне. Я покачал нож на ладони, глядя, как вечернее солнце отражается в стали. – Детей, по-хорошему, лучше вообще не рожать, – сказал я. – Почему это? – Потому что родители умирают. И тогда детям не позавидуешь. – Если так рассуждать, придётся отказаться от очень многого в жизни, – заметил Але. – Может быть. Какая разница. Детей рожают только дураки. Несколько минут я обдумывал эти слова. Раньше я никогда так не говорил и даже не думал. Но я не раскаивался, нет. Я сказал то, что хотел сказать. Красный домик… Меня злило, что я так долго цеплялся за него. Мне казалось, что я сам себя обманул. Хотелось забыть, что он когда-то существовал. Але помолчал, а потом произнёс: – Я останусь здесь, пока не будет готов твой лук. Потом мы с тобой простимся, и я уйду домой. Что скажешь?