— Просто не трогай! — холодно процедила. Я поднялась, шатаясь из стороны в сторону. Ноги налились свинцовой тяжестью, мне было сложно передвигаться, да и дышать тоже. — Ты странно себя ведешь, — прошептала сестра. — А ты представь, что ломаешь чью-то жизнь, — с истерической усмешкой в голосе сказала я, — как ощущения? Какая должна быть реакция у человека? Знаю, Лиза была ни в чем не виновата, и срываться на ней неправильно, но контролировать себя в таких ситуациях сложно. Так что, не найдя лучшего решения, я поплелась к себе в комнату. Сестра кинула какую-то реплику мне в спину, однако она повисла где-то в воздухе, так и не достигнув моих ушей. Закрыв дверь за собой, я плюхнулась на кровать и накрылась одеялом с головой. Слезы сами катились по щекам, и эта реплика Кирилла не выходила из мыслей. Женщина могла умереть. Мои слова разбили ее душу. О чем я только думала? Одно дело, когда твоя месть касается одного человека, другое, когда целой семьи. Под тяжестью вины, я кое-как уснула. Но и во сне продолжила мучиться, мне привиделся Ян, который проходит мимо и говорит, что его жизнь разрушилась из-за меня. Проснулась в агонии, на лбу испарены, ладони ледяные. И вновь с глаз покатились слезы. Я словно добровольно заключила себя в железные оковы, и прыгнула с ними в темную пучину глубоких вод. На следующий день, утром ко мне постучалась Лиза. Она вошла на цыпочках, глянула осторожно, но я лишь еще больше зарылась в одеяло, не желая никого и ничего видеть. Как можно мечтать о счастье и справедливости, когда ты сам тот еще грешник? — Ева, ты… там папа завтрак приготовил, — прошептала сестра. Она не села на край кровати и не начала допрашивать, лишь озвучивала информацию, потопталась немного, затем вышла. Возможно, стоило обратить внимание на заботу со стороны Лизы, но мне было не до этого, мою голову окутала вина и тяжесть, что давила на грудную клетку. Хотелось даже позвонить Яну и извиниться, но я тут же откинула идею. Какой в этом смысл, по крайне мере теперь?.. В школу не пошла, и, как назло, мама заметила мое присутствие дома. Сама почему-то заглянула, покрутилась возле кровати, а потом неожиданно прикрыла меня одеялом. Ее действие показалось в какой-то степени странным, ведь за последнее время, мать практически не проявляла интерес, что ко мне, что к Лизе, да и к папе. Она словно окунулась в работу, позабыв о семье. — Плохо себя чувствуешь? — тихо спросила мама. Я ничего не ответила, лишь закрыла глаза, делая вид, что хочу спать. Родительница не стала допрашивать, одернула занавесь, и прикрыла за собой дверь. Она, конечно, еще вернулась и ни раз: в обед пыталась заставить поесть, однако я наотрез отказалась. От одного вида еды начинало тошнить. Вечером мать заглянула в компании с отцом, и они оба нависли надо мной, словно ястребы. Папа пытался выяснить, что у меня болит, мама крутила в руке градусник. Я же лишь кивала, и закрывала глаза. Силы медленно покидали, казалось, еще немного и потеряю сознание. Ночью опять одолевали сны, в которых я превращалась в ужасное чудовище, забирающее человеческие жизни. Один из снов хорошо запомнила: темный лес, под ногами влажная земля и вой ветра, подобно тоскливой песни потерявшегося волка, разносился эхом на всю округу. Вдали был образ Яна, я бежала ему навстречу, звала, протягивала руку, но, в конечном счете, он исчез где-то в тенях деревьев. Когда проснулась, поняла, что по щекам катятся слезы. Слишком горькие и бесконечные, кажется, они никогда не закончатся. Разве грешники имеют право на помилование?.. Следующие три дня прошли, словно их и не было. Я настолько истощила свой организм, что испугала всех дома, даже вечно занятая мать, бросила работу. Она пыталась заставить меня есть, приносила разные супчики, овощные пюре, компоты. Давно у нас дома не пахло настолько разнообразной кухней в мамином исполнении. Однако, когда я в ванне упала от бессилия, родители вызвали врача. Он осмотрел меня, поставил капельницу, прописал какие-то препараты и задал всего один вопрос: — Скажите, у вас не было никаких эмоциональных потрясений перед этим? А я и ответить не смогла. Разве можно назвать мое состояние «потрясением», ведь это не я наглоталась таблеток, и не моя мать едва не умерла от действий какой-то выскочки. Доктор, конечно, настоятельно рекомендовал сдать все анализы, но по общему состоянию свелся к психосоматике. Якобы в моем возрасте это очень популярная болезнь, и лучшим лекарством будет разговор, решение проблемы, терзающей разум. Эх, умный дядя доктор, не все проблемы поддаются решению. Глава 40 В субботу вечером родители решили устроить совместный просмотр фильма в моей комнате. Они с чего-то взяли, что «психосоматика» связана с нашими семейными проблемами, тем, что дети не получают должного внимания, и якобы надо это наверстать. Вообще идея крайне неожиданная, и уж для моего состояния довольно абсурдная. Зато Лиза обрадовалась, да и папа. На радостях он сделал пиццу, положив туда много разного сыра, а мама сварила пунш из облепихи. Запах меда вперемешку с цитрусом так и кружили по всему дому. С боевым запасом семейство уселось на пол, возле моей кровати. Выбрали смотреть «Король лев», что опять же странно, так как мама не любила мультики. Они так активно обсуждали события сюжета, что я невольно высунула нос из-под одеяла, одним глазком поглядывая на экран. На самом деле, мне всегда нравился «Король лев», но смотря его сейчас, я вдруг задумалась, какого было Симбе, и почему он сбежал. С губ слетел тяжелый вздох, а когда на экране пронеслась фраза Рафики, что-то екнуло в груди, словно зацепилось за сердце. Он говорил, прошлое причиняет боль и можно либо убегать от него, либо научится чему. А чем занималась я? Бежала, не оглядываясь, спасалась от чувства вины, прячась под одеялом. Может... нет, это конечно, чертовски глупо, но вдруг Кирилл прав? Вдруг, если попробовать поговорить с мамой Яна, извиниться… пусть это и звучит бредово, но ведь попытаться стоит. Всяко это лучше, чем задыхаться от вины, с которой ничего не поделать. В прошлое нельзя вернуться. Хотя если бы мне дали шанс, я бы никогда не поступила так опрометчиво, я бы поговорила с Яном. В конце концов, что тогда, что сейчас в моем сердце живет любовь к нему, несмотря на обиду. Губы задрожали, по щеке покатились слезы. Смотря на Симбу, который пытался среди звезд отыскать отца, услышать его голос, мне вдруг захотелось тоже отыскать на ночном небе звезду по имени Ян. — Ева, ты чего плачешь? — спросила мама, оглянувшись. Я смахнула сырость с глаз, стараясь скрыть за маской эмоции, рвущиеся наружу. — Мне жаль Симбу, — прошептала. — Иногда в нашей жизни происходят очень непростые события, — вздохнув, сказал отец. Я заметила, как его рука легла на ладонь мамы. Они переглянулись с такой теплотой, которой не было в глазах родителей давно. В их душах словно загорелся огонек, давно погасший огонек. — Но возможно если бы не эти ситуации, мы бы не стали теми, кто есть. Все совершают ошибки, это нормально. В конечном итоге мы же не роботы. — А что делать, если оступился? — тихо проронила Лиза, переводя на меня взгляд. — Подняться и идти дальше, что же еще? — улыбнулся папа. — А что делать, если виноват перед кем-то? — всхлипнув, спросила я. — Извинится, — ответила мама. Ее брови опустились домиком, она чуть наклонилась и положила голову на плечо отцу. Кажется, все мы были немного виноваты в той или иной степени перед кем-то. Родители, например, почти не общались. Мать пропадала на работе, папа перестал интересоваться ее достижениями. Они шаг за шагом отдалялись друг от друга, находя утешение в чем-то еще. Удивительно, но мое самобичевание пошло хоть кому-то на пользу. — Разве извинения помогут? — вздохнула сестра. — Пока не попробуешь, не узнаешь, — сказал папа, не сводя глаз в мамы. Он тоже склонил голову, уткнувшись носом в волосы жены. — Кто-то может никогда не простить нас, а кто-то, наоборот, давно забыл и не нуждается уже в извинениях. Сделай шаг, дорога сама покажет верный путь, понимаете, девочки? — Понимаем, — одновременно сказали мы с Лизой. Вечер закончился на удивление хорошо, я даже съела кусок пиццы, который папа приберег для меня, пока остальная женская часть оплакивала отца Симбы. Впервые за последнюю неделю кошмары не мучили. Я просто уснула, позволяя мозгу и сердцу отдохнуть перед предстоящей битвой. Да, да, именно битвой. Мне предстояло сразиться с собственными страхами, и как следует извиниться перед человеком, которого подвела к черте невозврата. Утром я подошла к маме, готовившей завтрак на кухне, и попросила у нее адрес Вишневских. Она удивилась, спросила, конечно, зачем он мне, пришлось пообещать чуть позже рассказать обо всем, даже о «психоматике». Глаза родительницы вспыхнули удивлением, она открыла рот, явно планируя, возмутится, но тут же подобралась вся, взяла телефон и скинула сообщением адрес. К Яну я поехала на такси, нервничала жутко, то и дело натягивала рукава кофты на ладони, будто подобное действие могло успокоить или чем-то помочь. Пока мы добирались до места назначения, я искусала губы, и едва не передумала. Мне было страшно, утешало лишь то, что бояться — нормально. Наверное, было бы странно заявиться уверенной походкой, сказать одно слово и уйти. Признавать свои ошибки — дело довольно непростое. Скорее очень сложное. Расплатившись с водителем, я вышла на улицу, оказываясь напротив высоких массивных железных ворот, ведущих в сторону особняка Вишневских. С моего последнего визита, дом, да и местность рядом почти не изменилась. Все та же темно-синяя крыша, стены из белого кирпича, и дорожка, вдоль которой высадили декоративные ели. Я где-то читала, они очищают воздух от пыли, что ж, значит, Ян живет в довольно экологически чистом месте. Нажав на кнопку домофона, оглянулась, делая глубокий вдох. Обратной дороги нет. — Слушаю, — раздался мужской строгий голос из динамиков. — Я — одноклассница Яна, — сказала, прочистив горло. Замки щелкнули, и ворота неожиданно распахнулись. Нерешительно потоптавшись на месте, и еще раз натянув рукава на ладони, я все же вошла внутрь двора. К слову, он был довольно приличных размеров, и хорошо еще дорожка, выложенная из плиток, вела ровно по направлению к особняку, не позволяя свернуть куда-то ни туда. Сам дом напоминал поместье в викторианском стиле, чего стоит только сочетание цветов крыши и стен. Внутрь вела небольшая лестница, я прекрасно помнила ее еще с юного возраста. Она всегда мне нравилась, казалось, стоит только подняться, потянуть ручку на себя и окажешься в замке, где жил принц, верная свита и огнедышащий дракон. Да, в детстве у меня не было проблем с фантазией, наверное, поэтому я легко повелась на байку про демонов. Холл переходил буквально сразу в гостиную. Оглянувшись, я заметила большие окна, разукрашенные разноцветными витражными узорами. На светлых стенах висели разные картины, возле кожаного кремового дивана стояла высокая ваза, усыпанная золотыми красками и переливающимися камнями. — Добрый день, — неожиданно за спиной раздался женский голос. Я подобралась вся, глубоко вздохнула и резко развернулась, ожидая увидеть домработницу. Однако передо мной стояла худенькая женщина, в нежно-розовом платье прямого покроя. Ее лицо показалось мне знакомым, но как бы я не напрягала память, не могла вспомнить. Женщина подошла ближе, тонкие губы растянулись в теплой улыбке. Она осторожно поправила прядь за ушко, волосы у нее неряшливо лежали на плечах, словно их забыли причесать. — Я… Меня зовут Ева Исаева, я ищу Анну Вишневскую, — выпалила на одном дыхании. Я не отрицала развития событий, где меня вышвырнут за двери прекрасного особняка. Поэтому зажмурившись, принялась ждать вердикта. — Неожиданно, — тихо произнесла женщина. — Ева... знакомое имя. Но ты пришла по адресу. Я — Анна Вишневская. — А? — внутри все рухнуло от услышанного. Я распахнула глаза, еще раз скользнув по матери Яна: бледные впалые щеки, потухший взгляд. Она больше не походила на ту красавицу, которая жила в детских воспоминаниях. Создавалось ощущение, будто передо мной стоит совершенно другой человек. В горле образовался ком от нервного напряжения, я несколько раз сглотнула, скрестив руки за спиной. Пока шла, даже продумала речь, а сейчас слова куда-то растерялись. — Ева… — протянула Анна, обходя меня и усаживаясь на край дивана. Ее движения были, к удивлению, все также грациозны: ровная осанка, маленькие шаги, аккуратно закинута нога за ногу. Видимо, возможно, изменить все, кроме манеры поведения. Я опустила голову, и подошла к матери Яна, останавливаясь напротив. Рядом стоял маленький прозрачный столик. Идеально чистый, настолько, что в нем отражалось мое растерянное лицо. — Это может, прозвучит немного неожиданно, но… — за спиной я еще крепче сжала руки, от чего ногти больно впились в кожу. Проклятый ком в горле не проходил, словно там поселился теннисный мячик. — Может, хочешь чаю? — предложила вдруг госпожа Вишневская. И я моментально потеряла дар речи, такая простота в поведении, и теплота к человеку, который сломал тебе жизнь. Я еще больше растерялась, ноги затряслись, в груди что-то сжалось и давило, словно на шею повесили гирю. — Из-за меня вы… — облизнув пересохшие от волнения губы, я отвела взгляд в сторону. — Вы чуть не погибли из-за меня. Я… я знаю, что такое невозможно простить, но… — Ева, — прошептала Анна. — То, что я сделала, это неправильно, и вы вправе ненавидеть меня, но ваш сын… — я замолчала. Все тело словно покалывало болезненными иголками, мне снова захотелось убежать, спрятаться где-нибудь под одеялом. Но в голове вдруг скользнула мысль, что возможно, Ян также винит себя за случившееся. Он столько лет носил тяжесть вины на своих плечах, я просто не имею право оставлять его в одиночестве. Тем более, Вишневский же ни в чем не виноват. Почему-то теперь я в этом уверена на сто процентов. Обычное нелепое стечение обстоятельств полагаю. — Ева, послушай, — Анна поднялась и сделала шаг навстречу ко мне, однако я поспешила отдалиться. Иначе бы не хватило сил и мужества признаться в своих ошибках и попросить прощения. — Ваш сын — потрясающий, я знаю, что после случившегося недостойна его, но прошу вас, не вините Яна. Это я выдала всем ваш семейный секрет, и мне безумно стыдно за свой поступок. Я не знала, что вам пришлось пережить, да и ему… Я просто… — в глазах застыли слезы, губы дрогнули. Я обхватила себя руками, вжимая шею в плечи. И опять попыталась сглотнуть проклятый ком в горле. — Ева… — Мне очень жаль! — на одном дыхании произнесла я. Сердце почти перестало стучать, а по спине скатились ледяные капельки пота. Меня бросало то в жар, то в холод, и не покидало дикое желание сорваться с места. Бежать. Не оглядываться. Она никогда не простит. Такое не прощают и все тут. Из-за меня человек едва не умер. О чем я, в конце концов, думала?. — Ева, — Анна неожиданно оказалось рядом со мной, и также неожиданно ее руки коснулись моих дрожащих плеч, а затем притянули к себе. Я уткнулась носом в грудь хрупкой худенькой женщины, вдыхая аромат ландышей с насыщенными оттенками древесины. — Что вы… — Ты дрожишь, милая, — прошептала Анна. Ее тонкие прохладные пальцы дотронулись до моих волос, медленно опускаясь к лопаткам. Я перестала понимать, что происходит, но почему-то не могла оттолкнуть мать Яна. В ее объятиях становилось спокойней, словно за хмурыми тучами мелькнул просвет. — Простите меня, пожалуйста, — мой голос дрогнул, по щекам покатились слезы.