Наконец старушки ушли вперед. Так что замыкали экскурсию только отец Панкратий, женщина, с которой он ехал тогда на «Святителе Николае», Овчарка и Васса. Они из леса вышли на поле, где стоял большой мокрый стог. Васса и Овчарка по очереди попили из термоса и предложили чаю своим попутчикам. Женщина отказалась, покачав головой. Овчарка уже сомневалась в том, что она может говорить. Женщина смотрела себе под ноги угрюмыми глазами, как можно ниже натянув на лицо темный платок. Отец же Панкратий с явным удовольствием выпил две пластмассовые чашечки чаю и поблагодарил. Разговор все не получался. Овчарка не знала, как надо говорить с попами. Наконец Овчарка, подумав, что, может, стоит начать с погоды, сказала: — А какой был тайфун ужасный, правда? Хорошо, что прошел мимо нас. Отец Панкратий с ней согласился. Но тут же он прямо на глазах изменился. Он размахивал руками и брызгал слюной от возмущения — как можно было пустить в монастырь этих развратниц, которые живут в противоестественном, блудном грехе. — Но в храм-то их не пустили, — возразила Овчарка, — все же сидели в хозяйственном помещении, это не так уж и страшно. — Страшно! — злился отец Панкратий. — Сегодня они в хозпомещении, завтра они в храме совокупляться будут! — Но их могло всех смыть в воду вместе с домами, — возразила Васса. — Смыло бы, очистил бы землю Господь от них, для всех благо было бы! — Сомнительно, — сказала Овчарка, — я вот маленькой как-то в деревню к бабушке поехала. У нее была настоящая русская печь, и там жили тараканы. Они везде ползали, а однажды один залез ко мне в кровать. А я их так боялась — маленькая все-таки. И вот я давай визжать. Бабушка пришла, говорит: «Что ты кричишь, раз их Бог создал, значит, нужны они. Они тоже жить хотят. Погляди — он сам тебя испугался». Вот я тоже так думаю, как бабушка. Однако отец Панкратий все не мог успокоиться, не слушал никаких Овчаркиных доводов и злился еще пуще прежнего. Он говорил о том, что теперь есть нужда в воинах Христовых, которые будут приводить грешников к раскаянию не словом, а силой. Что дьявол теперь так силен, что против него надо бороться с оружием в руках. Васса пихнула Овчарку в бок и шепнула ей, чтобы она замолчала — его все равно не переделать. Они миновали поле и снова пошли лесом, вдоль пруда с кувшинками. Пруд Овчарке так понравился, что она попросила Вассу сфотографировать ее «мыльницей» на бережке. Васса сделала несколько снимков. — Очень хорошо, — сказала она, — прямо Аленушка. Когда они бегом догнали отца Панкратия, оказалось, что он все еще ругается, а его спутница его слушает по-прежнему молча. Овчарка не выдержала и сказала громко: — А злиться — грех. На это отец Панкратий разразился очередной обличительной речью. Когда он на минутку умолк, она спросила его: — А вот если бы вам надо было только пальцами щелкнуть и тогда все эти женщины исчезли бы с острова, взяли бы и пропали, вы бы так сделали? Отец Панкратий ответил, что конечно бы так и сделал. — Но ведь это получается убийство, разве не так? — спросила Овчарка. — Я такой грех на душу возьму, чтобы другие люди в грех введены не были. Если своей душой надо для их спасения пожертвовать, я это сделаю. Некоторое время все молча шагали по грязи. В двухстах метрах от скита дорога стала подниматься на холм. Когда они взобрались наверх, Овчарка увидела большую долину с пестрыми лугами и прочих паломников, цепочкой растянувшихся впереди. Наверное, от такой картины отец Панкратий немного остыл. Скоро он совсем спокойно рассказывал своей молчаливой спутнице и подругам о том, что иноки, которые поступали в скит, привозили из своих родных мест семена трав и сеяли их на этих лугах. Овчарка набрала букетик незабудок и пристроила их за отворот своей шапочки-чеченки. И вот, когда не более ста шагов осталось до скита — большой ободранной каменной церкви и деревянного двухэтажного корпуса, Овчарка решила, что пора спросить напрямую, и сказала отцу Панкратию: — А вы не слышали про Шуру Каретную, это такая скандальная телеведущая, она сюда недавно приехала? И даже, по-моему, на одном катере с вами? — Нет, не слышал. Я каждую блудницу знать не обязан. — Ну как же, она еще в красном пледе сидела… И вот тут-то эта молчунья как упадет. Овчарка подумала, что она споткнулась на скверной дороге, но она все не вставала. Скоро выяснилось, что женщина лежит в обмороке. Они втроем усадили ее на большой валун у дороги. Васса побрызгала ей в лицо чаем из термоса, Овчарка развязала ей платок на голове и похлопала по щекам. Женщина тут же открыла глаза и посмотрела вокруг испуганно. И сразу надвинула платок обратно каким-то стыдливым жестом. — Это она, наверное, от голода, — сказала Васса, — дорога-то непростая. Отец Панкратий спросил женщину: — Ты что сегодня ела? Та ответила «ничего» так тихо, что все трое с трудом ее услышали. — А вчера? — не отставал отец Панкратий. — Гречку, в обед, — так же тихо сказала паломница. — Нет, так не годится. Поститься надо в меру, а ты вон какая тоненькая. Попроси у батюшки своего послабления, как вернешься. Подвиги духовные сил требуют. Овчарка обмахивала женщину своей шапочкой. Они снова было двинулись в путь, когда женщине стало лучше, как вдруг отец Панкратий посмотрел на Овчарку с непокрытой головой долгим пристальным взглядом и сказал: — Это ведь вы обе были тогда на «Святителе Николае». И ты еще подралась со своим родным отцом. Будь на месте Овчарки, например, Груша, она наврала бы, конечно, с три короба. Но Овчарка только вздохнула и сказала: — Да, это были мы. — Обманом к паломникам пристать! Да, наверное, вы из этих грязных женщин, которые в грехе живут друг с другом. И я вас сюда, в скит, привез, к преподобной Ефросинье! Куда матушка Мария только смотрит! «Матушка Мария, наверное, та женщина из-за свечного ящика. Эх, будь я пробивная, как Груша, — подумала Овчарка, — у меня б жизнь была другая. Наглость — второе счастье, не зря говорят». Отец Панкратий разбушевался не на шутку, и Овчарка тоже начинала злиться. Она была из тех людей, которых трудно раскачать, зато когда они разойдутся, то хоть святых выноси. Отец Панкратий продолжал орать и даже сделал такое движение, будто бы хотел замахнуться на Вассу. Овчарка среагировала сразу. Прыгнула вперед и зашипела: — Только тронь меня или ее! А еще святошей называешься! Да я тебе все кости переломаю. Поглядим, срастутся они у тебя быстрее, чем у какого-нибудь грешника или нет! Я вот, честное слово, никогда не была лесбиянкой, но сейчас я б с удовольствием ею стала, только чтобы тебя позлить! Тогда бы ты точно в драку полез и я бы тебе разбила нос, как моему отцу, которого я, кстати, побила тоже за дело, потому что он мерзавец. Бросил меня маленькой! Вот ты в монастыре живешь. Молитвы вот бормотать, да старух на остров возить, да лесбиянок осуждать — не велика заслуга. Что ты, кроме этого, умеешь? Вот возьми, женись, роди детей да вырасти их, одевай их, корми так, чтобы они тебе потом «спасибо» сказали и за тобой ходили, когда ты обезножишь! Вот это и будет святость. Жить здесь и никого не любить — чего проще! Вот полюбить попробуй — это тот еще труд. Это тебе не поститься и поклоны бить! Кстати, матушку Марию винить нечего. Мы тут виноваты, и больше никто. Видимо, отец Панкратий решил, что с такими закоренелыми грешницами и говорить не стоит, и помчался к монастырю, как скорый поезд. Паломница побежала за ним, как верная собачка, а Овчарка крикнула им вслед: — И хватит нам о наших грехах говорить, мы о них и так знаем больше тебя! О своих подумай лучше! — Да-а, — протянула Васса, — приехали. — Послушай, — сказала Овчарка, — ну их всех в баню. Мне неохота в этот скит переть. Теперь что притворяйся, что не притворяйся, все равно раскусили нас. Вон стог стоит. Пойдем и посидим там, пока эти бегают по острову с высунутыми языками. И они пошли к стогу и, цепляясь за веревки, которыми были перевязаны вязанки с сеном, взобрались на самый верх. Овчарка поглядела на удаляющуюся черную фигуру отца Панкратия и рассмеялась. — Да, — сказала она, — мы, по крайней мере, если и притворяемся, то редко. А от притворства бывают несчастными чаще всего те, кто все время это делает, — они и есть самые несчастные. — А кто обещал, что все как по маслу будет? — сказала Васса. — Он теперь нас из монастыря будет поганой метлой гнать всякий раз, как мы там появимся. — Фига. Ты забыла, что монастырь принадлежит еще и музею. Паломники, конечно, входят туда бесплатно? Но монахи не могут прогнать тех, кто купил входной билет на посещение территории музейного комплекса Бабьего острова. Монахи не будут ссориться с музеем — у них своих дел хватает, — сказала Овчарка, посасывая соломинку. Васса увидела грязный лист картона. На нем еще можно было прочесть надпись, размытую дождем. — «Без благословения сено не брать», — прочитала Васса. — А мы и не берем, мы просто сидим. Послушай, Васса, может, конечно, этот и спихнул Шуру. Но я в этом сомневаюсь. Он языком только молоть мастер. Хочет стать великим святым. А вот эта женщина странная какая-то. Я думала, немая, а она говорить может. Вид у нее болезненный, под глазами круги. — Это у нее от голода. Когда на диете сидишь, и то плохое настроение. А она, похоже, вообще святым духом питается, — ответила Васса. — Кто ее знает, отчего она такая. Ты видела, как она рухнула? — Да. И между прочем, прямо после твоих слов про Шуру. Может, это совпадение, а может, и нет. А вдруг они ее на пару? Вон она как за ним бегает, парочка, гусь и гагарочка. — В общем, с Панкратием мне более-менее все ясно. Вот эту бабу бы разъяснить. Когда паломники потянулись обратно к берегу, где ждал катер, подруги присоединились к ним. Видимо, что-то им отец Панкратий наговорил, потому что все старушки перешептывались и никто не хотел идти рядом с подругами. — Ну и ябеда же этот святоша, — сказала Овчарка Вассе громко. — Послушай, а он не очень обидится, если я здесь, на острове, пописаю? — Овчарка, потише, — взмолилась Васса, — чего ты их злишь? — А мне так больше нравится. Что хочу, то и говорю. Посмотрю, как мне кто-нибудь попробует рот заткнуть! Но паломники решили, видимо, не связываться с Овчаркой. Подруги снова отстали из-за усталости. Когда на пути попался храм, паломники уже битком в него набились. Но как только в него зашли подоспевшие Васса с Овчаркой, они валом повалили наружу. Овчарка смеялась до упаду, Васса чувствовала себя очень неуютно. На катере, едва подруги спустились в нижнюю каюту, все паломники скопом моментально покинули ее. Овчарка пожала плечами: — Ну и пусть ютятся в нижней каюте или мерзнут на палубе, если они такие пустоголовые сплетники. Видела, как они на нас глядели? Будь их воля, точно бы в море сбросили. Подруги перекусили и улеглись поспать на жестких лавочках. — Маме расскажу, как мы подверглись религиозным гонениям, — сказала Овчарка, потягиваясь, — то-то посмеется! Как только катер причалил, паломники понеслись с пирса так, точно судно было зачумленное. Так что встречавшая подруг Дереза даже от них шарахнулась. — Во как нас перепугались, — хохотала Овчарка. — Да нет, — отозвалась Васса, — это они боятся на вечернюю службу опоздать. Уже без пяти шесть. — А-а, — разочарованно протянула Овчарка, — и как у них сил хватает, ума не приложу. У меня ноги жутко болят. Та еще поездочка. Только, боюсь, шансов поговорить с этой парочкой больше не будет. Они от нас как от прокаженных бегать станут. На пирсе подруги разделились. Васса пошла домой, а Овчарка — в магазин за едой. В общем-то магазин был только поводом. Овчарка решила позвонить матери. Она купила кое-какой еды и достала мобильник. Но тот, непонятно почему, отключился. Кода включения Овчарка не помнила, он был записан в блокноте для умных мыслей, а блокнот лежал дома. Тогда Овчарка зашагала к почте. Консервные банки, валяющиеся в траве, блестели на солнце. По дороге Овчарка раздумала звонить и решила идти обратно. Потом подумала, что позвонить все-таки надо. Потом она еще минут десять сидела на крыльце почты и мысленно обзывала себя дерьмом в проруби. Так и ушла не позвонив. Вассе она, конечно, не призналась, что целый час кругами ходила вокруг почты. А то, как всегда, начнет совестить. Старуха хозяйка сказала, что с козой сладу не стало — жует да жует белье, вывешенное на просушку. Уже она гоняла-гоняла ее из палисадника веткой и веником — а толку никакого. — Жутко упрямая коза, — сказала Васса, — вроде как ее хозяйка. Овчарка рассердилась: