— Где? Ничего не слышу. Хватит меня пугать, Васса, я уже свою вину осознала. Еще скажи, что гроб с покойничком летает над крестами, а вдоль дороги мертвые с косами сто… Тут из-за кустов боярышника, что росли за часовней, раздался какой-то удушаемый всхрап, а потом кто-то завыл, как мучимый в аду грешник. Васса инстинктивно заслонила собой Овчарку. Овчарка ее отпихнула, схватила приличный булыжник и запустила им в кусты со словами: — А ну хватит шутки шутить! Нас на понт не возьмешь! Пошел вон, скотина! Камень поломал несколько веток, а из куста выскочили два худых кота и бросились наутек. — Господи, ну и выли же они. Мне и в голову не пришло, что это коты сцепились, — сказала Васса и вытерла лоб, — и откуда они тут взялись? — Этого добра везде хватает. Привез кто-нибудь в лодке пару, они и расплодились. — Что же они тут едят? — Рыбу тухлую, морем выброшенную, мышей ловят, наверное. Время, Васса. Овчарка взглянула на часы — без двух минут. — Давай пока желания напишем. Ты не знаешь, одно можно писать или несколько? — Люди несколько пишут, вон как про воина Александра и младенца Анастасию. — Что ж, и я напишу несколько, не тащиться же сюда еще раз. Дай ручку, Васса. — У меня нет. — Как нет? — Так. Нет, и все. — Приплыли! — Вечно ты на меня надеешься, — заметила Васса, — надо на свою голову рассчитывать, а не на чужую. — Хватит препираться, Васса! Одна минута осталась, надо что-то делать. — Вон сколько одуванчиков, напишем их соком. Подруги стали рвать одуванчики. Овчарка обошла часовню, отыскала чистое место на стене и стала писать. Васса выводила свое желание у входа в часовню, у старой кованой решетки, запертой на большой амбарный замок. Овчарка написала: «Господи, хочу, чтобы я, мама, Васса и ее Катька — все мы были здоровы. И еще чтобы Васса развелась, и чтобы Катька с ней осталась, и вышла бы Васса замуж за хорошего человека. И чтобы мой отец захотел еще раз встретиться со мной». Потом Овчарка подумала и приписала: «… И обещаю не то чтобы не грешить совсем, но делать это как можно реже». Дописав, Овчарка расстроилась, увидев, что слов, выведенных одуванчиковым соком, почти не разобрать. Она сказала об этом Вассе. Подруга ответила: — Я ничего своего тоже не могу прочесть. Но мы-то ведь не для людей пишем, а для Бога. А он разберет любой почерк, в какой угодно темноте. Иди сюда, Овчарка, сейчас узнаем о своем будущем. Хотя я и уверена, что все это ерунда. Они встали рядышком, спиной к решетке. — А что надо делать? — спросила Овчарка. — Какой-то про себя вопрос задать? — Понятия не имею. Прежде всего не трещи, Овчарка. Овчарка стояла, стояла у решетки, пока не заскучала. Она даже закрыла на минутку глаза, чтобы сосредоточиться на своем будущем. Но мешали всякие посторонние мысли и звуки. Где-то далеко коты опять затеяли свалку, море шумно вздыхало у берега. Овчарка открыла глаза, когда об ее висок со всего хода врезался серый ночной мотылек. Мотылек упал в траву, потом влез неторопливо на лист одуванчика, потоптался там и полетел дальше. Овчарка вздохнула. «Что же, у меня и будущего, что ли, нету никакого? — подумала она. — Нет, наверное, есть. Все дело в том, что я не умею сосредотачиваться». Овчарка поглядела на Вассу. Васса стояла крепко зажмурившись, можно было подумать, что подруга спит стоя. Вдруг Васса охнула и схватилась за голову обеими руками. — Что с тобой? — перепугалась Овчарка. — Что-то голова заболела. Да так резко, неожиданно. Давай выбираться отсюда. Подруги, никуда больше не сворачивая, вернулись к морю. Спихнули лодку на воду. Огни Бабьего, казалось, были совсем близко. Море, черное, будто покрытое нефтью, успокоилось. Овчарка гребла до самого берега. Бабий, такой освещенный, большой, безопасный, все приближался, темный Успенский удалялся. Овчарка гребла все быстрее, словно остров-кладбище мог сорваться с места и погнаться за их лодочкой. Васса сидела на корме, опустив руку в воду. Иногда она вынимала руку и как бы гладила море. Васса крепко задумалась, это было видно. — Чушь это все, конечно, — заговорила Овчарка, когда показался причал, — нечего было и ездить. Будущее… Что ж, каким оно будет, таким и будет. — Нет, не чушь, — отозвалась Васса. — Так ты что-то увидела? — Не знаю. Даже не увидела. Но мне почему-то вдруг стало так страшно и холодно. Будто я прыгнула в студеное море, и оно везде, подо мной, над головой… А внизу чернота, и никого вокруг. Хрень это все, Овчарка. У меня из-за этих котов нервы разгулялись. Развела страхи на пустом месте, да? Овчарка увидела, что Васса растерянна и перепугана, и сказала: — Не бери в голову. Я так вообще ничего не видела. Не означает же это, что у меня нет будущего. Я ведь помирать не собираюсь. Слава богу, причал. Мужик-катерщик притянул их лодку багром, подруги вылезли. После такого длинного плавания ступать по твердой земле было как-то странно. Васса шла молча до самого дома. Она умылась, легла на свою кровать и, кажется, сразу уснула. Через несколько часов Васса с трудом расталкивала Овчарку. — Вставай! Уже полчетвертого. — А почему темно? — удивилась Овчарка, которая все напрочь забыла во сне. — Потому что сейчас полчетвертого ночи, а не дня. Нам на остров надо. Овчарка все вспомнила, с трудом разлепила глаза и поплелась на кухню. Васса предложила ей кашу быстрого приготовления. Однако Овчарке есть не хотелось — только спать. Она выпила кофе, но ей легче от него не стало. Васса сновала по кухне. Она приготовила бутерброды, завернула их в пакет, достала из сумки пачку печенья, оставшуюся еще с Москвы, заварила в термосе чаю на дорогу — ведь им предстояло пробыть на Мефодиевском острове весь день. Потом они потеплей оделись и пошли на причал. Овчарка тащилась, отстав от Вассы и спросонья спотыкаясь. — Овчарка, проснись и приготовься притворяться! — приказала Васса. — Есть, шеф, — сказала Овчарка, зевнула и оглядела темную бухту. В поселке не горел ни один фонарь, непонятно почему. Только в монастыре прожекторами были красиво подсвечены купола главного собора. На причале уже толпились паломники. Отец Панкратий тоже был там, уткнувшись в список экскурсантов, и женщина, которая ехала с ним на Бабий остров, стояла рядом. Все прошло без сучка без задоринки. Отец Панкратий даже на них не взглянул. Подруги назвали свои фамилии, отец Панкратий поставил две галочки в своем списке. Васса и Овчарка по трапу прошли на катер. Когда все погрузились и судно отошло от причала, Овчарка подмигнула Вассе: ну вот, мол, дело сделано. Катер обогнул Бабий остров и долго шел вдоль берега. Овчарка спустилась в нижнюю каюту и заснула на лавке, положив под голову пакет с едой. Море было спокойно, и ее ничуть не мутило на этот раз. Васса осталась на палубе. Всю дорогу паломники пели акафисты. В основном на остров ехали пожилые старушки, которые надеялись, что матушка Ефросинья избавит их от хвори. Они все время говорили о своих недугах, делились друг с другом рецептами постных блюд и спорили, чей духовный отец лучше. Давно проснувшаяся Овчарка загрустила. Они с Вассой вышли на палубу и устроились на носу «Святителя Николая». Ветерок дул несильный, но студеный, как теркой прохаживался по лицу. Овчарка пониже надвинула свою шапочку-чеченку и покрепче затянула завязки капюшона. — Где же этот остров? — сказала Овчарка. — Уже больше трех часов плывем. — Скажи спасибо, тебя матросы не слышат, — рассмеялась Васса, которой ветер разрумянил докрасна щеки и нос, — они бы обиделись и, уж конечно, тебя поправили бы, сказали: «Не плывем, а идем, плавает кое-что другое». — Сегодня море как топленое молоко, — заметила Овчарка, — так бы и спустила на веревочке кружку и напилась. А перед «Лорелеей» оно было как адская смола, черное, а когда мы только приехали и вышли поутру из «Поплавка» — серебряное. Когда они подошли к острову, оказалось, что катер не может близко подойти к нему из-за подводных скал, и паломников в четыре захода перевезли на берег в лодке. На берегу отец Панкратий собрал паломников и предупредил, что все желающие попасть в дальний скит должны будут идти очень быстро, чтобы успеть вернуться на Бабий остров к вечерней службе. Если кто слаб ногами, тот пусть посетит ближний скит и ждет потом остальных на берегу. Оставаться никто не пожелал, все хотели в дальний скит. И они пошли в глубь острова по очень грязной дороге. Кое-где были набросаны в грязь доски и деревянные какие-то сваи с железными скобами, об одну из которых Овчарка разорвала себе ботинок. Это немного испортило ей настроение. Но потом она повеселела. Овчарка всегда любила собирать грибы, но в Подмосковье она их почти не находила из-за своих близоруких глаз. Но здешние северные грибы не заметил бы только слепой — такие они были огромные. Некоторые поговаривали, что это оттого, что при совке неподалеку от острова устроили небольшой ядерный взрыв. Но мало кто в это верил. Овчарка, идя по тропинке, вдруг замечала очередную большую рыжую шляпку подосиновика и бросалась за ним в мокрую от росы траву. Она складывала грибы в их пакет с едой, несмотря на ворчание Вассы. Паломники смотрели на Овчарку с укором — время было душой готовиться к поклонению мощам, а не собирать грибы. Когда Овчарка опять было кинулась за очередным грибом-великаном, Васса схватила ее за рукав: — Прекрати, ты что, не видишь, как все на тебя смотрят! Овчарка вздохнула и пошла дальше, жалея о грибе. Так они прошли не менее пяти километров. Овчарка с Вассой, которые сначала шли впереди всех, подустали и скоро плелись почти уже позади всех. Столетние старухи топали бодро, как застоявшиеся жеребцы. — Кто бы мог подумать, что в этих постящихся старушках столько сил, — пыхтела Овчарка, — там в дальнем скиту всех, наверное, бесплатно мясом кормят, вот они и бегут. В конце концов Овчарка уселась на придорожный валун, подстелив свою шапочку. Васса села рядом. Мимо них промаршировали отставшие старушки, которых подгонял отец Панкратий. Одна из них поглядела на подруг удивленно: — Что это вы уселись? — Устали, — ответила Овчарка. — И надо устать, чтоб матушка Ефросинья видела, как вы хотите к ней поскорее попасть, и ваши молитвы услышала. Овчарка стала раздражаться. — Раз она действительно святая, то услышит наши молитвы и отсюда, — ответила она. — И не стыдно, пожилые идут, а из вас уже и дух вон. — Не стыдно, — буркнула Овчарка, разозлилась и только приготовилась нагрубить старухе, как отец Панкратий поравнялся с ними и поглядел на Овчарку так, что она поежилась. Она вскочила, Васса за ней. Они пошли рядом с отцом Панкратием, стараясь не отставать. Овчарка все выбирала удобный момент, чтобы заговорить с ним. Отец Панкратий рассказывал о здешнем чуде — крестообразной березе, а старушки задавали ему вопросы. «Чтоб она пропала, береза эта. Ну, крестом, так по мне, хоть кругом», — думала Овчарка.