Васса первой ступила в лодку, села на узкую скамеечку на корме. За ней прыгнула Овчарка, сперва бросив свою сумку в лодку. От ее прыжка суденышко сильно закачалось. Васса схватилась за борта. — Какая-то очень шатучая лодка, — заметила она. — Да, и как будто осаживается очень низко, — добавила Овчарка, — однако хозяин говорит, что у него все лодки такие. — Дуры девки, не прыгайте по ней, она и шататься не будет. Если прыгать, можно совсем перевернуться, — сказал мужик и оттолкнул их от причала. — Ну что ж, Овчарка, выгребай, — сказала Васса, — ты это все затеяла. — А ты гляди вперед и говори, если я буду с курса сбиваться, я ведь спиной сижу, и мне не видно. — Ладно. Только больше так лодку не раскачивай. Я утону — ладно. Но если утонет моя сумка с ключами, паспортом и деньгами, это уже серьезно. — Поскольку ты тогда уже будешь утопленником, потребуешь от морского царя компенсацию за ущерб. Овчарка, работая правым веслом, развернула лодку кормой к берегу и принялась грести. Овчарка гребла первый раз в жизни, и ей это очень даже понравилось. Правда, сначала лодка шла тяжело — на веслах мочалками висли большие охапки черных водорослей. Потом они выбрались из подводных зарослей, и грести стало намного легче. Овчарка утверждала, что они поймали течение. Васса мерзла на корме и страдала от комариных укусов. — Дай-ка мне погрести, — попросила она, — только местами меняемся осторожно в шатучей этой лодке. Овчарка перелезла на корму, развалилась там и стала давать Вассе указания: — Не заглубляй так весла, кто же так делает. И так высоко их не поднимай, а то вода в лодку льется. — Отстань со своими советами. Лучше пой что-нибудь. Да не спускай глаз со своего Усопшего. Не хватало еще заблудиться. — Что петь? «Окрасился месяц багрянцем» хочешь? — Честно сказать, нет. Там концовка мрачная. О том, как приплыли два трупа под утро к берегу. Очень в тему, ничего не скажешь. Если собьемся с курса… — Но ты же не «изменщик коварный», а я не та самая красотка. Да ты погляди, мы почти уже и приплыли. Васса подняла весла и обернулась. — Слава богу, берег близко — послушай, что это тарахтит? Мимо них не слишком быстро прошел катер «Стремительный» с двумя монахами и гробом на борту. Монахи что-то тихо пели. Овчарка увидела, как они пристали и стали вытаскивать гроб. Лопат при них не было — наверное, яму уже вырыли заранее. — Хорошо, что мы все-таки не одни тут будем, — заметила Васса, — давай швартоваться. Садись теперь ты на весла. Овчарке долго не удавалось подойти к каменистому мысу, далеко выступавшему в море, — их все время относило от берега. У Овчарки заболели от весел руки и плечи. Наконец, они пристали, но не к мысу, а метрах в пятидесяти от него, к берегу, сплошь покрытому большими, чуть ли не в человеческий рост, валунами. Васса тревожно огляделась. — Давай быстро, Овчарка, ищи свою часовню, и дуем отсюда. Что-то мне тут не нравится. Идиотка я. Надо было запереть тебя дома. Давай вытащим лодку. Лодка вдруг оказалась очень тяжелой. Подруги только наполовину выволокли ее на берег. — Привяжи ее теперь, Овчарка. — К чему? Здесь нет ни деревца, ни колышка. Но она придумала — обвязала веревкой небольшой камень. Могилы стали попадаться почти сразу, как только кончилась полоса белого морского песка. Монахов с гробом нигде не было видно. — Странно, где же они? — сказала Васса. — Дались они тебе. Васса с Овчаркой инстинктивно взялись за руки. — И правда усопший какой остров, — прошептала Васса, — сверчки не поют, рыба даже у берега не плещется. Ищешь же ты, Овчарка, приключений на свою задницу. Тебя надо было в Москве еще запереть и не пускать никуда. — Не бухти. Высматривай лучше часовню. Чем быстрее ее найдем, тем быстрее уедем, учти. Никто нас тут не съест. — Я не мертвых боюсь, а живых, — ответила Васса. — Тут, кроме нас, двух монахов и катерщика, никого нет. Они шли. И так Вассе было не по себе, а Овчарка еще стала всякий вздор пороть: — Здесь, говорят, ходит Бабка-охапка. Мне наша хозяйка рассказывала. Это ведьма умершая, ее земля не примет, пока она кому-нибудь свою душу вторую, черную, не передаст. Вот она и ходит, вся гнилая… Если ее встретишь, надо сказать «приходи вчера» и, пока она думает, убежать. Или высыпать перед ней горсть соли и велеть крупинки считать, и, пока она считает, смыться. А еще здесь есть черная монашка, ее убили, когда после революции монастырь на Бабьем разгоняли. Она уходить не хотела… — Господи, Овчарка, деточка ты наша! Расскажи еще про гроб на колесиках! Большинство могил выглядело скромно. Только деревянный шестиконечный крест с жестяной табличкой или небольшая плита, из экономии чаще всего одна на несколько покойников, с маленьким цветником, где рос мох и танцующие березки. Попалась, правда, им могила какого-то братка — настоящий белоснежный мавзолей, где вполне можно было жить. На широкой черной плите подруги увидели изображение покойного. Он сидел на переднем сиденье своего джипа с открытой дверцей. Ограда, выполненная из белого камня, была украшена картинками, эдакими сценками из жизни умершего. Под каждой имелась поясняющая надпись. Овчарка наклонилась и прочла: «Бык мочит люберецких». — Что ж, — заметила Васса, — судя по картинкам, теперь Быка поджаривают на сковородке. И не откупиться ему даже любимой тачкой. Странно здесь выглядит эта могила, да? — Ага. Как будто в Москву ненадолго вернулись. Наверное, жизнь у братка была беспокойная, он и захотел лежать где-нибудь в тихом красивом месте. Ой, Васса, мы на чьей-то могиле стоим! — Какая же это могила? — Конечно, могила, видишь, холмик. Просто заброшенная, неогороженная. Сойди. Овчарка убрала с безымянной могилы какие-то засохшие ветки, тихо сказала: — Извините, не разглядели. — Пошли, Овчарка. Если ты тут будешь со всеми покойниками подряд болтать, мы часовни никогда не найдем. — Я не болтала, я извинилась, — возразила Овчарка. — Ему или ей в любом случае давно все равно. — А я уверена, что они все чувствуют. И ему, тому, кто здесь, конечно, обидно, что про него все забыли, да еще кто-то по нему ходит. — Пошли обратно на тропу, Овчарка, хватит шляться между могил. Господи, какое же оно огромное, это кладбище. Просто остров мертвых. Дай мне твою «мыльницу», Овчарка. Вряд ли что-то получится в этой полутьме, но попробовать надо. Вышла луна, расплывчатая, чуть розовая из-за недавнего заката. — Жутко, — прошептала Овчарка. — Сама сюда рвалась. Тебя хлебом не корми, дай только по кладбищу пошататься ночью, и плевать, что только вчера тебя пытались убить. Ты у нас любишь могилы, погляди вон вперед. Овчарка с Вассой подошли к старинному надгробию. Каменный ангел с отбитым носом, рыдая, обнимал погребальную урну. — Васса… — Что? — Я знаешь что вспомнила… читала в одной книжке… — зашептала Овчарка. — В древности у каких-то там народов всегда после смерти царя какого-нибудь или царицы устраивали погребальные игры. Считалось, что покойник приходит и смотрит на них, а потом уже в царство мертвых отправляется. И вот на этих играх все соревнуются. А победитель знаешь какой получает приз? — Ну? — Его убивают и кладут в ту же могилу, что и царя. И все соревнуются, из кожи вон лезут, чтобы победить, представляешь! А мне вот сейчас пришло в голову. Каретная умерла, а мы все: ты, я, мой отец и все, кого мы еще подозреваем, и тот, кто убил, — играем сейчас в эти погребальные игры, а Шура спокойно так смотрит на наши дрязги сверху. — Что ж, тогда надеюсь, что мы победим и не умрем. Погляди, Овчарка, вон, кажется, часовня. По-прежнему держась за руки, подруги подошли ближе. — Да, точно, она, — сказала Овчарка, — исписана от фундамента до крыши. «Господи, сделай так, чтобы я каждое утро своей жизни просыпалась вместе с Леной. Оля», — прочитала она. «Богородица, дай здоровья рабе Божией Наталии, она не будет с этой минуты больше грешить». «Боже, помилуй моего мужа — воина Александра, сбереги его на войне и дай здоровья младенцу Анастасии, 1996-й год, июнь». — Овчарка, сколько времени? — Без пяти двенадцать. — Тихо… — Ты чего? — Там кто-то ходит, Овчарка. Точно тебе говорю. Ветками хрустит.