Теперь, когда Лалага потеряла всякую надежду привлечь внимание кузины, подруги вернулись к обычной жизни. И, поскольку близилось шестое июля, они решили отпраздновать день рождения Анджелины. Зира и Форика считали празднование дня рождения давно умершей женщины безумием, а то и святотатством. Но Ирен смотрела на это по-другому: – День рождения – это же всё равно что именины. Сами знаете, в церкви чуть ли не ежедневно отмечают именины какого-нибудь святого! А ведь святые поголовно покойники. – Ваша Анджелина – никакая не святая! – А кто это может знать? На могиле написано: «ярким примером жертвенности и добродетели». Если уж даже после этого она не попала на небо... Лалага сильно сомневалась, существует ли рай на самом деле, и эти сомнения были связаны не с тем, заслуживала ли его Анджелина, а с той жизнью или, скорее, существованием, которое влачат мёртвые. С самого «удочерения» она частенько задавалась вопросом, в курсе ли бедняжка-покойница всего этого внимания: уборки надгробия, свежих цветов, молитв, празднований дней рождения... Знает ли она, что происходит на свете? Существует ли где-то, в какой-нибудь невидимой форме, не имея тела, но обладая сознанием, позволяющим ей видеть и слышать? А то легко сказать: «рай»... Но если тело Анжелины, тлеющее в старой могиле, так до сих пор и не обрело воскрешения (а оно, как известно, произойдёт только после конца света, в день Страшного суда), то ни глаз, ни ушей у неё больше нет. И как же тогда она видит и слышит? Вот матушка Эфизия в тот день, когда Аврора Леччис плакала по только что умершей бабушке, всё ворчала: – Ну-ка, прекрати! Она же смотрит на тебя и, конечно, ужасно сердится. А сидевшая за соседней партой Лалага вдруг подумала: «Если она смотрит, то, значит, видит и меня тоже?» От этой мысли ей стало нехорошо. И потом, когда она думала о мёртвых, ей не давал покоя ещё один вопрос: что же конкретно они ощущали? Могли только видеть и слышать – или чувствовали тепло и холод, вкус и запах? Запах – наверняка, иначе какой смысл приносить на могилу цветы и окуривать её ладаном на похоронах? Но если покойники чувствуют запахи, они должны чувствовать и вонь гниющих цветов, и даже запах своего разлагающегося тела. Ужасное, должно быть, ощущение! Взрослые, если она их спрашивала, вместо ответа только ругались: «Ты что такое удумала? Вот же извращённый ум у этой девчонки!» Оставалось обсуждать животрепещущую тему с Ирен, а та сразу принималась фонтанировать другими вопросами. Например, когда обе они умрут, что бы она предпочла: чтобы случилась всемирная катастрофа, и мир был уничтожен, – или чтобы он продолжал существовать без них? Этой дилеммы они пока так и не решили окончательно, склоняясь то в одну, то в другую сторону. Но одно подруги знали точно: Пиладе и Анджелина наверняка не смогут ничего выбрать, потому что мир уже существует после их смерти и разрешения у них не спрашивает. Глава восьмая Так или иначе, чтобы успокоить религиозные терзания нянь, после обеда две подруги открыли праздник торжественным шествием. Стояла жара, солнце палило изо всех сил, потому что была всего половина четвёртого. Но они выбрали именно это время, чтобы не встретить взрослых, которые могли бы посмеяться над ними или отпустить парочку саркастических комментариев. Однако поскольку вдвоём составить хорошую процессию невозможно, пришлось пригласить близнецов с их нянями и Шанталь: в тот день они как раз собирались провести вместе сиесту и вместе же сбежали через окно. По дороге к процессии пристроились несколько малышей из Портосальво и две собаки, Гром и Молния, но их оставили за воротами кладбища, привязав к дереву. Ирен несла букет цветов, а Лалага – праздничный торт, приготовленный Лугией в обмен на добрую сотню комплиментов и торжественное обещание перекусить им во время прогулки до Волчьей бухты. По правде говоря, это был пропитанный ликёром «Алкермес» бисквитный пирог, в который Лалага воткнула шестнадцать свечек. Если быть совсем точным, то Анджелине, доживи она до этого дня, исполнилось бы сто шестьдесят, но все присутствующие удовлетворились и меньшим количеством: – Будем считать, что каждая свечка идёт за десять. Ветер на кладбище оказался таким сильным, что пришлось поставить торт на землю у ограды и укрыть его юбками двух нянь, иначе свечи зажечь никому не удавалось. – Кто задует? – с надеждой спросила Шанталь, уже готовая глубоко вдохнуть: как и все малыши, она с трудом сдерживалась при виде горящих свечей. – Душа Анджелины, – ответила Ирен намеренно низким голосом, чтобы напугать детей, и вынесла пирог из импровизированного укрытия. Правда, налетевший ветер не только погасил пламя шестнадцати свечек, как это и было задумано, – он выхватил из рук и сам бисквит, подняв его в воздух и унеся далеко за ограду кладбища. Участники шествия завизжали, а Лагага выскочила за ворота и бросилась догонять пирог. Но только она углубилась в миртово-фисташковые заросли, как вдруг увидела, что сквозь густую листву движется что-то белое. На мгновение кровь застыла у неё в жилах при мысли, что призрак Анджелины всё-таки явился. Но ещё сильнее она испугалась, узнав кружевную блузку Тильды. Что кузина делает так далеко от дома? Просто гуляет в одиночестве? Тогда зачем прячется? Может, она следила за ними? Шпионила? Все эти мысли пронеслись в голове Лалаги за какие-то доли секунды. Неужели Тильда наблюдала за их шествием? И теперь засмеёт её, а то и вовсе станет презирать, считая соплячкой, играющей с малышами в детские игры? Она неуверенно остановилась. Тильда тоже остановилась, но, узнав кузину, снова двинулась вперёд. – Слава богу, это ты. Больше никого не видела? – произнесла она, слегка запыхавшись. Лалага удивлённо покачала головой. Тильда двинулась дальше. – Слушай, пообещай не рассказывать, что меня здесь встретила. – Зачем это? – Никому, поняла? Пообещай! А там кто? – подозрительно спросила Тильда, кивнув в сторону ворот кладбища. – Зира, Форика, Ирен... – Им тоже не говори. Лалага не понимала, что происходит. Все знали, что кузина каждый день гуляла за околицей. Почему бы не пройтись и в сторону кладбища? Какая разница, куда ходить? – Лалага, – умоляющим тоном попросила Тильда. – Сделай это для меня, пожалуйста! Это очень важно. Пусть у нас будет свой маленький секрет. Она впервые говорила с сестрой так проникновенно, будто полностью ей доверяла. – Давай, поклянись! – настаивала Тильда. Но её терпение скоро кончилось: – Ладно, чего ты хочешь взамен? – Да брось! Ничего я не хочу! – возмутилась Лалага. – Мне-то какое дело? Если тебя это так волнует, я никому не скажу. – Поклянись! – Ладно, обещаю. В интернате она узнала, что клясться можно, только если речь идёт о жизни или смерти. Поклявшись, ты призываешь Бога в свидетели, а его не стоит беспокоить по пустякам; об этом даже говорится в заповедях: «Не поминай имени Господа Бога твоего всуе». Кузина была удовлетворена – отчасти потому, что очень торопилась исчезнуть. Она довольно улыбнулась и, не произнеся больше ни слова, скрылась в кустах. А Лалага озадаченно пошла поднимать пирог, в процессе полёта утративший большую часть свечек. Весь остаток дня она пыталась осмыслить эту странную встречу, но, как ни старалась, разумного объяснения поведению Тильды найти не смогла. Теперь у них появился общий секрет. Но сможет ли это изменить их отношения? Глава девятая Тильда в тот вечер легла спать сразу после ужина. Лалага тоже хотела отправиться вслед за ней, но Ирен попросила зайти помочь в баре, и она не смогла отказаться, не объяснив, в чём дело. Хранить что-то в тайне от подруги оказалось странно и неуютно. Сколько лет они были знакомы, столько рассказывали друг другу обо всём, что с ними случалось. А уж как она сама бы расстроилась, если бы узнала, что Ирен, постоянно с ней общаясь, что-то скрывает! Обычно Лалаге нравилось, когда ей поручали помыть стаканы за оцинкованной стойкой бара или когда синьор Карлетто доверял ей поднос, чтобы отнести на тот или иной столик. А вот синьоре Пау казалось несолидным, что дочь доктора работает обычной официанткой. Сперва она даже хотела запретить Лалаге подобные занятия. – Да кто же воспримет это всерьёз? – заметил её муж. – Она ведь ещё ребёнок. Все понимают, что она просто играет. Синьора Пау вздохнула: в этой семье никогда не слушают разумных доводов. – Ладно, Лалага, иди играть в прислугу. Но не вздумай принимать чаевые! Так что все чаевые уходили Ирен. Правда, тратили их подруги вместе, покупая журналы, переводные картинки или лакричных червяков. Но в тот вечер Лалага постаралась побыстрее вернуться домой. Он боялась, что если придёт слишком поздно, Тильда уже будет спать. Но когда она вошла в комнату, кузина ещё читала. – Привет, – начала Лалага. – Прив, – ответила Тильда, не отрываясь от книги. – Так что... – Что? – тон был таким же, как всегда: сухим и враждебным. – Я про то, что случилось после обеда. Когда мы встретились возле кладбища. И ты заставила меня пообещать... – А ты пообещала. И всё, хватит об этом. – Но зачем? – Спокойной ночи. Тильда резко захлопнула книгу и задула свечку.