Чувствуя чуть ли не личную ответственность за происходящее, Лалага наскоро объяснила кузине систему обязательного сбережения пресной воды, принятую во всех домах Серпентарии. В доме было два бака: один, с дождевой водой, которую можно пить, – за дверью в кухне (воду оттуда, как для питья, так и для приготовления пищи, черпали оцинкованными вёдрами); второй, во дворе, каждый месяц зимой и каждые пятнадцать дней летом их наполняли при помощи большого прорезиненного шланга из подходившего к берегу танкера. Этой водой пользовались для мытья, стирки и уборки. При необходимости её тоже можно было пить, но только предварительно вскипятив. (В доме Пау, к возмущению всей прислуги, кипятили и дождевую воду – эта избыточная чистота была обусловлена прихотью хозяина, до смерти боявшегося микробов.) На каждого из членов семьи в день выделялся всего один кувшин, стоявший в спальне, на мраморной полке с широким круглым отверстием для кованого медного таза-умывальника. Чтобы умыться, в таз наливали немного воды, которую после использования спускали через клапан в подставленное ведро. Когда ведро переполнялось, его относили в туалет – крошечную будочку в глубине двора, потому что в туалете всегда нужен запас воды, чтобы смыть за собой. Использовать для этого чистую воду было бы непростительным расточительством. При необходимости в туалете пользовались и морской водой – её носили вёдрами из бухты ниже бара Карлетто, той самой, где Лугия, кухарка, пристроившись на камушке, обычно чистила рыбу. Можно было помыться и в море, но только специальным мылом, которое почти не пенилось (его выменивали на американских кораблях). Но кожа после него становилась сухой и раздражённой, как у потерпевших кораблекрушение. Во всех домах на острове грязную, но не мыльную воду (например, ту, которую использовали для мытья пола или чистки овощей) тоже сохраняли: ей поливали цветы в горшках и грядки во дворе. – Короче, здесь не тратят впустую ни капли, – насмешливо произнесла Тильда, прослушав объяснение до конца. – А пипи? Их тоже используют каким-нибудь заумным способом? К счастью, кузина расхохоталась, и Лалага с облегчением поняла, что это шутка. В итоге Тильда решила помыться из кувшина в спальне. Она сняла платье, оставшись в трусах и бюстгальтере. Тело её ещё не стало по-настоящему женским: бедра, например, выглядели куда уже, чем у той же Аннунциаты Лопес. Да и бюстгальтер оказался поддерживающим, на косточках. – Чего уставилась? – возмутилась Тильда, поднимая руки, чтобы откинуть волосы и завязать их сзади. В подмышках у неё росло два кустика светлых волос. – Я же сказала: мне ничего не нужно. Почему бы тебе не пойти поиграть с другими малышами? «Я же не малыш», – хотела ответить Лалага, но не смогла набраться смелости и вышла поджав хвост – униженная и обиженная. В гостиной Пикка и Тома забросали её вопросами о «новой кузине». Даже Зире и Форике было интересно узнать, что в этих тяжеленых чемоданах. Но Лалага грубо оборвала их: – Займитесь своими делами! – и пошла в бар, чтобы найти Ирен и разделить с ней разочарование. Глава пятая Вторая половина дня прошла без достойных упоминания происшествий, разве что после обеда Тильда не легла, как все, подремать, а вышла из дома с книгой под мышкой: – Пойду прогуляюсь. – В такой час у тебя приключится солнечный удар, – сообщила ей тётя безразличным тоном, давая понять, что вмешиваться не собирается. – Шляпу надену. Бирюзовая холщовая шляпа очень ей шла. Лалага не осмелилась попроситься в компанию: она не была готова ко второму отказу, поэтому решила вооружиться терпением и подождать, пока Тильда сама не сделает первый шаг. Оставалось надеяться на ночь: Лалага надеялась, что в общей кровати кузина сдастся и поделится с ней своими секретами. И в первую очередь – причиной ссылки на Серпентарию. Ирен тоже была убеждена в том, что в подобных обстоятельствах дружбы между сёстрами не миновать. Но в самый судьбоносный момент Тильда, которая после полдника отказалась поплавать вместе с остальными на яхте, а осталась с книгой на крыльце, попросту повернулась спиной к своей соседке по кровати, улеглась на бок и, даже не пожелав ей спокойной ночи, снова принялась читать при свете свечи на прикроватном столике. Читала она серый томик из «Всеобщей библиотеки Риццоли», озаглавленный «Преступление и наказание» – судя по ширине корешка, не меньше четырёхсот страниц. А ведь это был только «первый том»! Лалага тихонько кашлянула, чтобы привлечь внимание Тильды. – Слушай, я не понимаю, почему... – Заткнись, пожалуйста, – холодно ответила та. – Дай мне почитать спокойно. И не ворочайся. Я не привыкла спать с кем-то ещё, так что смотри, если ночью начнёшь ворочаться или храпеть, я дам тебе пинка и сброшу на пол. Лалага вздохнула и сдвинулась на край матраса, чтобы уж точно не помешать. На следующий день за завтраком Тильда объявила тёте, что и сегодня не собирается с ними на пляж, а останется читать дома. – Я могу составить ей компанию, – немедленно предложила Лалага. – И не мечтай! – холодно ответила синьора Пау. – Я не собираюсь мириться с вашими капризами. Тильда поедет с нами, иначе что это за отдых? Идите переоденьтесь в купальники и не забудьте полотенца. Когда она говорила в таком тоне, спорить с ней было невозможно, поэтому Тильда молча собрала соломенную пляжную сумку и, присоединившись к компании, начала спускаться к причалу. Лопесы не удостоили новоприбывшую даже взглядом, она ответила им столь же глубоким безразличием. С Джиджи и Андреа Ветторе, которые поздоровались и попытались, особенно старший, завязать разговор, Тильда перемолвилась парой слов, а после устроилась на носу яхты, где и просидела, не раскрывая рта, всю поездку. Синьора Пау иногда посматривала на неё и поджимала губы. Добравшись до пляжа, Тильда расстелила своё полотенце как можно дальше от зонтиков, улеглась на живот и раскрыла всё ту же книгу. В одиннадцать она поднялась и пошла купаться: вбежала в воду и без колебаний поплыла, широко загребая и все больше отдаляясь от берега. – Мама, смотри! Она уже далеко. А если ей станет плохо? А если она утонет? – забеспокоилась Лалага. – Оставь её в покое. Ты что, не понимаешь: чем больше внимания мы обращаем на твою кузину, тем больше ей потакаем? Анна Лопес расхохоталась. – Конечно, в этом возрасте они так высокомерны, – бросила она. – У Тильды решительный характер, она по натуре бунтарь, – смущённо пояснила синьора Пау. – Сестра просила меня не придираться к ней по мелочам, иначе будет только хуже. У самого берега трое младших детей под присмотром нянь играли с ведёрками и совочками. Няня Ветторе носила простой хлопчатобумажный сарафан, а вот Зира с Форикой разоделись в выходные блузки с длинными рукавами, юбки до щиколоток и платки: как и все, кто родился на острове, они никак не могли понять страсть приезжих купальщиков к солнцу и морю. – Как будто не знают, что в море вода солёная, – говорили они презрительно, когда отдыхающие не могли их услышать. Саверио и братья Ветторе с дикими воплями прыгали с борта яхты, Лопесы отправились навестить компанию под соседними зонтиками. Лалага и Ирен плескались на мелководье, прямо у устья солоноватого ручейка, стекавшего с дюн. – Значит, говоришь, не стоит приставать? – спросила Лалага нерешительно, подразумевая, естественно, «приставать к Тильде». – Нет, совсем наоборот. Слушай, если ты будешь настаивать, только всё испортишь. Имей терпение: это займёт всего несколько дней. Но ты должна быть готова, когда она к тебе обратится. – А если нет? – Да быть такого не может. Это просто вопрос времени. Глава шестая Но время шло, а Тильда, похоже, не страдала ни от скуки, ни от одиночества. В компании она говорила мало и, когда могла, старалась остаться одна, однако, к большому удивлению Лалаги и Ирен, не казалась грустной и, что ещё более странно, очень заботилась о своём внешнем виде. Она проводила долгие часы перед зеркалом, пробуя новые причёски и меняя их три-четыре раза в день, старательно подбирала аксессуары в цвет одежды. И каждый день после обеда вместо того, чтобы пойти подремать в спальню или хотя бы спрятаться в тень, как это делали Лалага с Ирен, выходила на прогулку под палящим солнцем. Как и следовало ожидать, и на пляже, и в деревне вокруг неё начали крутиться не только мальчишки-ровесники, но и ребята постарше. Впрочем, Тильда не соизволила обратить на них внимание. А когда Серджо Ладо однажды настоял на том, чтобы сопровождать её во время послеобеденной прогулки, она вообще вела себя так, словно он придурок и отпетый хулиган. – Не смей больше за мной ходить! Хотя... знаешь, что? Не смей даже заговаривать! Бедняга Серджо! Вот же досада: до сих пор он считался самым очаровательным и неотразимым сердцеедом, настоящим Порфирио Рубиросой[3] Серпентарии! О том, чтобы прогуляться во второй половине дня на яхте с тётей или кем-то из детей, Тильда даже и слышать не хотела. – Мне хватает двух переходов в день, до вашего Конского лимана и обратно, – заявила она. Согласно неписаному закону, прогулки под парусом во второй половине дня не считались для отдыхающих обязательными. Кое-кто из них, особенно взрослые, после сиесты предпочитал порыбачить на пристани, другие занимали себя бесконечными карточными играми на террасе бара Карлетто, где благодаря камышовой крыше и заросшей виноградом перголе было прохладно. Страдавшая морской болезнью Лалага и без того приносила большую жертву в виде ежедневного путешествия из Портосальво до пляжа и обратно. Отчасти это компенсировалось удовольствием от купания в чистейшем море, но всё-таки жертва есть жертва, поэтому от послеобеденных прогулок на яхте она с самого детства была освобождена. Так что и племяннице синьора Пау не могла запрещать оставаться дома после обеда. Но Тильда так ни разу и не присоединилась ни к вылазкам двоюродной сестры и её подруги, ни к их играм на улицах Портосальво или во внутреннем дворике бара, и после нескольких дней возбуждения Лалага совсем опустила руки: видимо, надеждам не суждено было сбыться. – Она не хочет иметь со мной ничего общего, не могу же я её заставлять, – жаловалась она Ирен. Глава седьмая