Когда Франческо, кашляя и прикрываясь превратившейся в лохмотья одеждой, выбрался на пирс, Тома рвало солёной водой (какой-то старый рыбак поддерживал его за плечи), Пикка всхлипывала в объятиях Лалаги, а Зира криками и звонкими пощёчинами пыталась привести в чувство упавшую в обморок Форику. Потом все двинулись в амбулаторию, где доктор Пау осмотрел близнецов с головы до пят, продезинфицировал царапины Пикки раствором йода и, словно пытаясь справиться с собственным страхом, наорал на всех, включая Лалагу, которая вообще была ни при чём. Франческо он пожал руку, выдавив: – Спасибо. Но лучше переоденься, не то схватишь пневмонию. Вечером на кухне Лугия совещалась с прочей прислугой: – Как сказать доктору, что одного спасибо тут мало? Парень всю одёжу изодрал, а другой-то у него нет. Сидит сейчас дома в театральном костюме, но не может же он все время так ходить. – Я поговорю с синьорой, – вызвалась Аузилия. – У нас шкафы ломятся от старых вещей. И поутру она послала Лалагу к Дзайасам с большим свёртком, в котором лежали три или четыре пары старых брюк доктора, рубашки, свитера, а также платья и жакеты синьоры, которые можно было укоротить и подогнать для Арджентины. Глава девятая Из летнего дневника Лалаги Пау 9 августа Дорогой дневник, близнецам уже лучше. Ребята из Портосальво гурьбой ходят за Франческо Дзайасом, глядя на него с восхищением. Я считаю, что он поступил, как герой, и заслуживает медали. Писем от Джорджо нет уже неделю. Тильда нервничает всё сильнее. Когда мы возвращаемся с пляжа, она сразу же бросается в комнату: вдруг на комоде её ждёт конверт? Я вижу, что иногда она с трудом сдерживается, чтобы не спросить Аузилию: «Ты уверена, что сегодня не было почты для...», подразумевая «для меня», но не спрашивает, потому что письма адресованы не ей. Вчера к приходу пограничного катера они с Наследницей пошли в порт и ждали у дверей почтового отделения. Я ей сочувствую. Вернее, хотела бы сочувствовать, но слишком уж сержусь. Заодно я начинаю злиться и на Ирен. Согласна, по всем внешним признакам я сама виновата. Но зачем было ехать на Кабаний пляж с Соланасами? Что с того, что Бруна и Розетта – наши ровесницы? Подругами-то нашими эти две дуры никогда не были. Ненавижу их. Может, Ирен даже пойдёт с ними на конкурс «Мисс Серпентария». Анджела Соланас уже достаточно взрослая, чтобы участвовать. Мама вчера сказала, что она стала очень хорошенькой и должна быть в числе фаворитов. А Тильда утверждает, что выиграет Звева Лопес дель Рио. Наследница сказала ей, что награда, можно считать, у Звевы в кармане, потому что она знает всех членов жюри, а те обещали помочь. Утром дон Джулио, как обычно, прочитал проповедь о безнравственности отдыхающих. По его словам, девушки, которые осмеливаются появляться в купальниках с открытыми бёдрами не только на пляже, но и на деревенской площади, отправятся после смерти прямиком в ад. Как и родители, которые разрешают им подобный стыд. Плюс отец Ирен и картограф Вердиро, организаторы конкурса, а также члены жюри. Все – в ад. Это мне рассказала Баинджа, которая каждый день к половине седьмого ходит к заутрене. Её эти слова поразили – отчасти и потому, что в этот раз дон Джулио описал конкурсы красоты как «выставку-продажу плоти», словно речь шла о лавке мясника. Но ведь этих мисс никто не покупает! А даже если победительница захочет продать кубок, который дают в награду, не думаю, что она выручит за него серьёзную сумму – он же не из золота. Не знаю, почему такие проповеди дон Джулио читает только во время заутрени, когда никаких отдыхающих в церкви нет, одни островитяне, то есть до людей, чьи дочери участвуют в конкурсе, его призывы не доходят. Возможно, правила конкурса это запрещают. Или я чего-то не понимаю. В любом случае всё это неправильно. «Мисс Серпентарию» нужно выбирать не из приезжих девушек, а из тех, кто родился на острове. Когда буду в зале, нужно присмотреться, а то раньше я не обращала внимания, что носят конкурсантки – сандалии или закрытые туфли, «как блудницы». Жаль, что в этот день не удастся сходить в театр. Аузилия говорит, хотя оба мероприятия проходят в одно и то же время, никакого соперничества между ними нет и быть не может, потому что спектакль – это для местных, а конкурс красоты – для отдыхающих. Только я одна, как обычно, не знаю, что предпочесть. К счастью, спектакли в театре идут по два вечера подряд. Значит, пьесу, которую ставят четырнадцатого, я посмотрю только один раз. Глава десятая Франческо объяснил Лалаге, что спать актёры ложатся очень поздно, потому что каждый вечер после спектакля им нужно не только снять грим и костюмы, но и убрать декорации, а лавки вернуть в церковь до заутрени. Только потом можно поужинать, а там то да сё, пятое-десятое, и ложишься уже после двух ночи. Зато актёры поздно встают. Днём дел у них немного, поскольку все спектакли в репертуаре уже давно и дополнительных репетиций не требуют. Но, обосновавшись в приморской деревушке, Дередже и Дзайасы даже на пляж не ходили. Они не сидели на террасе бара и вообще никак не смешивались с приезжими купальщиками – в общем, были отдельной группой, чужаками как для островитян, так и для отдыхающих. «Неужели с ними всегда так, куда бы они ни приехали?» – спрашивала себя Лалага. Каково это – постоянно жить кочевой жизнью? К примеру, Арджентина: у неё что же, никогда не было возлюбленного? Или она просто ещё не задерживалась на одном месте достаточно долго, чтобы возможная симпатия переросла в отношения? А Франческо? Молодому человеку его возраста уже пора заиметь подружку. Может, у него, как и у Тильды, где-то есть тайная любовь? Джорджо всё не писал, и Тильда выглядела совсем потерянной. В конце концов Лалага, пожалев кузину, вышла вместе с ней на улицу и поинтересовалась у почтальона: – А может такое случиться, чтобы конверт, адресованный мне, потерялся? – Ни в коем случае, – гордо заявил тот. Тильда побледнела. В ответ на последнее письмо любимого она написала уже четыре или пять и никак не могла объяснить подобное молчание. – Может, Джорджо умер, а я об этом никогда не узнаю, – повторяла она трагическим шёпотом, ложась вечером в постель. – Да что ты! У него же есть сестра, которая пишет адрес на конверте? Если бы что-то случилось, она бы дала тебе знать, – пыталась подбодрить кузину Лалага, забыв о суровом тоне, которого Тильда заслуживала. Вскоре они уснули. Бам! Бам! Бам! Было три часа ночи, весь дом давно спал. Бам! Бам! Бам! Кто-то настойчиво колотил в дверь. Бам! Бам! Бам! – Доктор! Доктор! – послышался мужской голос. – Марио, скорее проснись! – трясла мужа за плечо синьора Пау. В соседней комнате Лалага, привычная к ночным вызовам, повернулась на другой бок и, не открывая глаз, натянула на голову подушку. Сквозь сон она услышала, как отец поднял ставни и выглянул в окно. – Что стряслось? – Доктор, матери плохо. Скорее, доктор, пожалуйста! – Уже иду. Дайте хотя бы штаны натянуть. К счастью, Тильда спала крепко и не проснулась. Лалага около минуты прислушивалась к её спокойному дыханию, но ничего подозрительного не услышала, поэтому тоже уснула. Глава одиннадцатая Из летнего дневника Лалаги Пау 11 августа Дорогой дневник, сегодня за завтраком папа рассказал нам о ночном визите к синьоре Дередже. В столовой были только мы с Аузилией, и он попросил нас не болтать об этом, потому что врач должен соблюдать профессиональную тайну. Оказывается, синьора Дередже уже собиралась ложиться спать, как вдруг ей стало плохо: глубокий обморок, боялись даже, что она при смерти. Сильвано, её старший сын, бросился к папе. Но тот сразу понял, что дело не в сердечном приступе. «Бедная женщина, – сказал он нам, – думаю, она давно не ела как следует. Это от голода она такая слабая. Сами посмотрите: все в этой семье страдают от недоедания. Удивительно ещё, что детей обошёл стороной рахит, не то щеголять бы им квадратными головами. А так молодцы, даже ноги выглядят прямыми». Ещё папа объяснил мне, что, вероятно, Адель такая бледная не потому, что актриса, а потому, что не ест в достаточном количестве витамины. «И эти блестящие глаза, которые тебе так нравятся, – тоже дурной знак». Дередже настаивали, чтобы папа взял деньги за визит, но он и слышать ничего не хочет. Чего только не предлагали в благодарность – всё тщетно. Как можно вообще говорить о плате, если актёр из этой труппы спас близнецов, когда их смыло с пирса! Потом они разговорились, и дедушка Дередже сказал, что сейчас настали дурные времена: раньше-то всё шло куда лучше, можно было даже заработать на безбедную жизнь. Но с тех пор, как появилось телевидение, люди уже не так часто ходят в театр, как раньше, особенно в деревнях. В Портосальво «Друзья Фесписа» надеялись немного поправить свои дела, потому что прослышали, что телевидения здесь нет, и, кроме того, очень рассчитывали на купальщиков: на других курортах театры под открытым небом неизменно пользовались успехом. Откуда им, бедолагам, было знать, что сюда приезжают только страстные любители прогулок под парусом и что солидные синьоры, вроде моей мамы, считают их не лучше собак, а в театр ходят только на Витторио Гассмана и Сальво Рандоне? Правда, у «Друзей Фесписа» всё равно каждый вечер аншлаг, но только потому, что площадь Пигафетты совсем крохотная и вмещает слишком мало людей. А расходы у труппы большие: например, аренда дома и сарая, где живут Дзайасы, да ещё лавки – я-то думала, дон Джулио отдаёт их бесплатно. Сейчас, сказал папе старик, у них нет даже денег на обратный билет. Папа собирается поговорить с доном Джулио и с прапорщиком с погранзаставы, чтобы найти способ помочь им, не оскорбляя, потому что люди они гордые, от работы не отлынивают, а значит, милостыни не примут. Я всё утро не находила себе места, думая о том, сколько раз мы выкидывали еду. Например, когда в интернате нам давали треску, мы тайком от сестры Летиции прятали её под столом в бумажном пакете из-под хлеба, а после выкидывали в унитаз. Дорогой дневник, сегодня конкурс красоты. Интересно, кто станет «Мисс Серпентария»?