СИЛЬВАНО ДЕРЕДЖЕ 35 лет. Играет роли молодых главных героев, а также Джиджетто в комической части, хотя с таким количеством грима его никто не узнает. Во всем помогает отцу. женат на ЖИЗЕЛЛЕ, 25 лет, самой симпатичной из женщин. Играет роли молодых главных героинь, влюблённых и т.д. Раньше не была актрисой. Когда познакомилась с Сильвано, работала парикмахершей, но с тех пор научилась прекрасно играть. ПИППО (5 л.) и ЧЕЧИЛИЯ (3 м.) МИРИАМ ДЕРЕДЖЕ 30 лет. Играет роли сестры, горничной, соперницы и т.д. Переписывает тексты ролей, потому что у неё красивый почерк. замужем за ДЖЕННАРО ДЖЕННОЙ 34 года. Играет роли злодеев. Самый надёжный, выполняет всю тяжёлую работу. Собирает и разбирает сцену. Играет на скрипке. ЛАУРО (8 л.) и АДЕЛЬ (7 л.) Я спросила Арджентину, как дети актёров ходят в школу, ведь «Друзья Фесписа» ездят со своими спектаклями из деревни в деревню даже зимой. Она объяснила, что на самом деле в школу они не ходят, но умеют читать и писать, потому что их учат Мириам и старик Дередже. Кроме того, они учатся декламировать, петь, играть на гитаре, скрипке и концертине, фехтовать и делать всяческие прыжки и кульбиты, которые в будущем могут им понадобиться. Адель пока самая смышлёная. Интересно, смогла бы я научить чему-то подобному Пикку и Тома? Дорогой дневник, видишь, о скольких разных вещах я должна была написать в тебе за последние дни? Надеюсь, мне хватит страниц на все спектакли, которые покажут «Друзья Фесписа», прежде чем вернутся на «большую землю». К счастью, мне удалось вырвать у мамы разрешение ходить в театр каждый вечер. «Но только если ты будешь сразу же возвращаться домой с Лугией или Аузилией, – сказала она. – Хотя я всё равно не понимаю. Ладно бы приехала труппа Витторио Гассмана или Сальво Рандоне, или они бы ставили Шекспира и Пиранделло. Но если тебе так нравится, иди... Хуже не будет». Единственное, что меня огорчает: я не могу обсудить все эти новости с Ирен. Глава шестая Из летнего дневника Лалаги Пау 6 августа Вчера в театре я посмотрела ещё одну прекрасную пьесу, комедию, «Два сержанта». Там есть ужасный момент, когда жена убеждает сержанта, пришедшего домой на побывку (его зовут Ренато), не возвращаться в полк. Она не знает о том, что другой сержант, Эрнесто, поспорил с капитаном: «Я убеждён в надёжности своего друга и готов за него поручиться. Он обязательно вернётся. А если не вернётся, можете меня расстрелять». Ну, пока жена всеми правдами и неправдами убеждала Ренато, что он не должен возвращаться на фронт, мы, сидя на площади, волновались всё больше. Зира рядом со мной так сильно прикусила край платка, что тот порвался. А вот тётя Пеппина Сантагедди не сдержалась. Она вскочила и начала кричать: «Синьора! Синьора! Прекратите! Пусть идёт!» Кто-то засмеялся, другие зашикали: «Замолчите уже!» Актёры сделали вид, будто ничего не слышат, и продолжили играть. Но тётя Пеппина не унималась: «Синьора! Вы полная дура! Разве Вы не понимаете, что если не отпустите Ренато, другого сержанта расстреляют?» Пришлось дону Джулио шёпотом объяснить ей, что всё закончится хорошо, только тогда она успокоилась. А Форика сказала: «Я просто обязана пересказать эту историю Аузилии, даже против её воли, не то завтра она переволнуется и тоже что-нибудь эдакое учудит». Ирен не приходила. Но днём я видела, как синьора Дзайас завивала ей волосы на террасе бара. Хорошо, что она может себе это позволить, волосы-то длинные, аж до середины спины. С тех пор, как мы поссорились, в бар я больше не хожу, даже за оранжадом. А если мама посылает меня с каким-нибудь поручением, даю Саверио пять лир, и он идёт туда вместо меня. Тильда, как обычно, весь вечер каталась на лодке с Наследницей, так что и я не знала, чем заняться, и пошла на причал порыбачить с Саверио и его друзьями. Вскоре появился Франческо Дзайас – решил посмотреть, какой сегодня клёв. Деревенские ребята узнали его и зашептались: «Смотри, вон Чиччо!» Но из них всех он был знаком только со мной, поэтому именно у меня и попросил леску взаймы. Я дала, и в придачу немного наживки. Франческо – прекрасный рыбак. Он поймал пять или шесть кефалей и очень этому обрадовался: теперь мать сможет пожарить их на ужин, а значит, не покупать еду в магазине. Актёры ужинают очень поздно, уже после спектакля, объяснил он мне – на полный желудок играть невозможно. Он даже подарил мне одну рыбу (я бросила её к тем, что поймали мы с Саверио) и сказал: «Спасибо, птичка-невеличка». Интересно, почему нельзя просто звать меня по имени? Джорджо, тот вообще обозвал «Гекзаметром», «птичка» всё-таки лучше. Тильда становится совершенно невыносимой. Вчера она вскрыла письмо, которое написала мне Марина. Даже слепой понял бы, что это писал не Джорджо: на конверте стоял штамп Серраты. Но лишь только она увидела письмо, как тут же подскочила и выхватила у меня конверт. А потом, когда поняла, что обозналась, даже не попросила прощения. Более того, она продолжала читать, хотя письмо пришло вовсе не ей, а потом стала хихикать над тем, что в нём написано, и сообщила, что обязательно перескажет всё Дарии. Я хотел вырвать у неё конверт, но она подняла его вверх, чтобы я не допрыгнула. От злости я разревелась и сказала: «Слушай, если продолжишь, я напишу тёте Ринучче и всё про тебя расскажу». А она ответила: «Только попробуй, я тебя убью». Лугия ходила к своей племяннице и познакомилась с синьорой Дередже. Она сказала, что видела приручённого щегла Мириам и пуделя. Синьора показала ей все сценические костюмы, а потом попросила взаймы немного углей для утюга и ещё сахару, чтобы добавить в молоко для малышей. По словам Лугии, эти актёры беднее церковной мыши. Мне кажется, они могли бы продавать билеты хоть несколько дороже. Я видела, что у папы в амбулатории есть много сухого молока для младенцев. Сегодня вечером спрошу, можно ли отнести его Чечилии. Глава седьмая Со временем не только члены семейства Пау, но и прочие жители Портосальво поняли, что Лалага и Ирен поссорились. Все настолько привыкли, что они везде ходят вместе, что когда встречали порознь, страшно удивлялись, будто рыбе, гуляющей по земле, или снегопаду в середине августа. – Что там у вас случилось? Когда ты уже помиришься с докторовой дочкой? – постоянно спрашивали Ирен завсегдатаи бара. Синьора Карлетто даже посоветовалась с племянницей, Марией-Вероникой: она боялась, что Лалага устала от Ирен и попросту избавилась от неё, предпочтя компанию городской кузины. Племянница, однако, заметила, что Тильда в последнее время целыми днями катается на лодке с парнями из числа отдыхающих, а Лалага после обеда бродит по улицам одна, как побитая собака. – Поговаривают, даже захаживает в дом к Нине Рендине и болтает там с актрисами, что снимают у неё комнаты. И вот что я скажу: о чём только думает её мать, позволяя заводить знакомства с подобными людьми? Синьора Пау и сама не одобряла новых друзей Лалаги, особенно после того, как встретила их на виа Рома: её дочь, словно куклу, несла на руках Чечилию, а следом Лауро в старой прогулочной коляске допотопной модели, облупившейся и ржавой, вёз Аделину. – Ты что же теперь, подрабатываешь нянькой у нищих? Вылитый «Красный крест» – не хватает только фартука да шапочки! Только вот нянька из тебя... Мы, между прочим, оплачиваем Зире и Форике не только присмотр за близнецами. Взгляни-ка на это отродье: пелёнки грязные, сама вся в соплях и корках... Сколько её не мыли? Пахнет кислым молоком – она же срыгнула, ты что, не видишь? Но Лалаге надо было с кем-то общаться, а дети Дередже выглядели предпочтительнее Ливии Лопес, которая на пляже не упускала ни единого повода подразнить её уходом Ирен и прочими «плебейскими знакомствами». Сама Ливия старалась держаться от театра подальше, как и все прочие дети отдыхающих. Даже Аузилия поначалу поругивала Лалагу за чрезмерную близость с «этим народцем». «Девочка из порядочной семьи»», по её мнению, должна знать себе цену и не допускать фамильярностей с теми, кто ниже по статусу. А потом Франческо Дзайас спас близнецам жизнь, и с тех пор никто в доме Пау не осмеливался возражать против новых друзей их старшей дочери. Глава восьмая Сказать по правде, Пикке и Тома в тот день попросту не повезло. Они пошли на большой пирс поглазеть на рыбаков, но тут внезапно налетел либеччо, юго-западный ветер. У нянь не хватило здравого смысла, чтобы увести близнецов в дом. Они только смеялись, глядя, как дети дразнят набегающие прямо на дощатый настил волны, а те становились всё выше и выше, лишь в самый последний момент рассыпаясь брызгами пены. Но эта игра не могла продолжаться долго. Очередная волна захлестнула пирс увлекла за собой поскользнувшегося Тома. Пикка, не задумавшись ни на секунду, бросилась в воду, чтобы помочь ему, но сама тут же больно ударилась о камни. Только очень хороший пловец мог теперь спасти близнецов: они то скрывались из виду, то снова появлялись в пенных водоворотах, не в силах добраться до скользких ступенек. От Зиры и Форики, которые, как и большинство островитян, не умели плавать (да и в любом случае ни за что не сняли бы свои пышные юбки), помощи было мало: охваченные паникой, обе няни лишь вопили, как подраненные орлицы. И тут, будто средневековый рыцарь, храбрый защитник вдов и сирот, появился Франческо Дзайас. Он не стал сразу прыгать в воду, а сперва соскочил в лодку, схватил моток верёвки и обвязался ею, накинув другой конец на ближайший кнехт. Потом осторожно сполз с борта и поплыл в сторону близнецов. Тем временем на причале собрались люди, привлечённые воплями Зиры и Форики. Среди них была и перепуганная Лалага. Ей казалось, что у Тома закрыты глаза – значит, он без сознания и только накатывающие волны по-прежнему удерживают тело на поверхности. Франческо обернул верёвкой его талию, завязал узел и подтащил мальчика к себе. Сверху сразу же протянулось множество рук, которые перехватили повисшего на них ребёнка. Затем настал черед доблестно сражавшейся с волнами Пикки: она до синяков сбила руки о торчащие валуны.