вольная адаптация романа синьоры Матильды Серао действие происходит в таинственном девятнадцатом веке декорации и костюмы идентичны подлинным Сразу стало понятно, что будет страшно. Зира и Форика крепко держались за руки с самой первой сцены, хотя ещё ничего не происходило. Но потом путешественник, Роберто, нашёл в багажном отсеке поезда сумку, размером с футляр для кларнета, в котором лежала женская рука. Настоящая рука, с кольцами и браслетами, отрезанная по запястье и забальзамированная. (Муляж, конечно, но впечатление производит такое же сильное.) Путешественник влюбляется в эту руку (такое возможно?) и пускается на поиски женщины, которой она принадлежала. Это красивая еврейская девушка, Рашель, которую похитил и загипнотизировал злобный старик, который хочет на ней жениться. Но она не соглашается, потому что он иноверец. Тогда её насильно подвергают гипнозу. Она уже не может проснуться, а врач говорит старику: «Ей может быть безумно больно…» – и режет руку без наркоза. Бедняжка Рашель просыпается, но теперь ненавидит старика ещё больше. Старик бальзамирует руку, чтобы приделать её обратно, когда Рашель всё-таки согласится выйти за него, но забывает футляр в поезде и выглядит полным дураком. Он начинает искать того, кто забрал руку, потому что ревнует и хочет его убить. Думаю, в жизни такого ни за что бы не случилось: действие происходит задолго до первых исследований по трансплантации, как же старик хотел прикрепить руку обратно? Как бы то ни было, путешественник находит Рашель, по-прежнему наполовину загипнотизированную, и похищает её, чтобы освободить. Она же, когда не спит, говорит, что любит его и что не знает, куда ей идти, потому что родители её умерли, а дома нет. Поэтому они отправляются жить на какой-то необитаемый остров в Англии. В общем, они счастливы и ждут ребёнка. Ты можешь сказать: «Как же она будет укачивать его одной рукой?» Она ведь отрублена и уже снова потерялась. И кто же её нашёл? Конечно, злобный старикашка. Используя забальзамированную руку как своего рода компас, он начинает гипнотизировать бедняжку Рашель на расстоянии, хотя даже не знает, где та находится. Однажды ночью несчастная женщина слышит угрожающий голос. Чтобы избавиться от него, она бросается с высокой скалы и погибает, а её возлюбленный отчаянно рыдает, но уже ничего не может поделать. КОНЕЦ Когда занавес опустился, все мы, зрители, плакали. Особенно тётя Пеппина Сантагедди, которой за семьдесят, но она никогда раньше не бывала в театре и не могла убедить себя, что видит лишь игру актёров. Никола Керки, «парень» из магазина, очень злился, как будто эта история случилась взаправду, то и дело повторяя: «Всему виной капитализм! Всему виной американские империалисты!» Я не уверена, что правильно разобрала, но при мне американцев никогда так не называли. Мы ещё плакали, когда на сцену вышел директор труппы и объявил: «Дамы и господа, а теперь, для поднятия настроения, мы предлагаем вам небольшой комический финал». Эта часть спектакля длилась совсем недолго, всего минут десять. На сцену вышли два актёра в странной одежде – точнее, в лохмотьях. Их звали Чиччо и Джиджетто. Они стали без всякой причины оскорблять друг друга, пинались, падали, роняли стулья. Чиччо иногда катался по земле, делая вид, что рвёт на себе волосы, и выл, как собака. Джиджетто брызгал ему водой в лицо из резинового цветка в петлице пиджака. Я подумала, что так же глупо ведут себя клоуны в цирке, и это меня опечалило. Но эти двое были очень смешными, и публика хохотала во всё горло, поскольку цирка жители Портосальво тоже никогда не видели. Потом и я немного посмеялась. В общем, представление прошло чудесно. На лавках дона Джулио не осталось ни единого свободного места. Даже если бы кто-нибудь предложил заплатить золотом за каждый килограмм своего веса, ему бы некуда было пристроиться. Многим вообще пришлось сидеть на стене сада Джузеппе Сасси, что в глубине площади. Явились все жители Портосальво. А вот из отдыхающих не пришёл никто, потому что, по их мнению (которое мне передала мама, так что я не знаю, почему они так думают), «Друзья Фесписа» – просто компания бродяг, нищих и попрошаек, которые даже играть не умеют, а потому ставят одни лишь душераздирающие мелодрамы, подходящие только для людей невежественных. Она не хотела, чтобы я туда шла. К счастью, я настояла, и она всё-таки разрешила. Спектакль мне понравился, хотя он и правда оказался душераздирающим. Но это не недостаток. Я очень хотела бы пойти в театр вместе с Ирен. Для неё это было бы впервые. Но оглядев зал, я её не увидела. Кто знает, может, она придёт сегодня вечером. Или, может, её не отпускают: например, если отец считает, что все комедии аморальны и не годятся для серьёзной девушки. На самом деле, я не знаю, откуда в Карлетто проявилась такая строгость. Раньше они не особенно задумывались о моральном облике Ирен. Тильда, естественно, тоже не пришла. Последние пару дней она стала слишком уж нервной и кидается на всех, как гадюка. Должно быть, Джорджо так ей до сих пор и не написал. Она даже пыталась убедить Зиру не ходить на спектакль, говорила, что не такое уж это и культурное событие. И эта дурочка Зира почти дала себя уговорить. К счастью, вмешалась Форика, которая в конце концов и победила. Наследницы тоже не было – тем хуже для них. Я, если только смогу, сегодня вечером схожу ещё раз (и наплевать, что я уже знаю и эту историю, и чем она заканчивается). А потом завтра, на новый спектакль, и послезавтра, и каждый вечер, пока эта труппа не уедет с Серпентарии. Глава четвертая Из летнего дневника Лалаги Пау 5 августа «Отрезанная рука» понравилась мне вчера даже больше. Я снова боялась, но по-другому, потому что уже знала сюжет и происходящее на сцене не стало для меня таким страшным сюрпризом, как в первый раз. Зная, что пьеса кончится плохо, я не питала надежды на счастливый финал, но очень жалела бедняжку Рашель. Я загрустила ещё и потому, что в театре была Ирен. Направляясь к своему месту, я прошла совсем близко от неё, но она сделала вид, что меня не видит. Аузилия заметила это и забросала меня вопросами, ответов на которые я не знаю. Ещё она очень злилась на Зиру и Форику, потому что вчера утром они решили пересказать ей в подробностях весь сюжет пьесы (возможно, из-за печальной концовки её даже можно назвать трагедией), испортив добрую половину удовольствия. Аузилия сказала, что в следующий раз своими руками отрежет язык тому, кто осмелится открыть рот. На первом представлении она присутствовать не смогла, потому что накрывала на стол и мыла посуду: служанки договорились, что будут посещать театр по очереди, чтобы на время ужина дома всегда кто-то был, иначе мама вообще запретит им ходить. Аузилии и Баиндже выпал второй вечер, поэтому остальным трём женщинам пришлось помалкивать. Тильда и на сей раз не захотела прийти, хотя я всеми силами пытался её убедить. Она считает, что эта труппа играет хуже дрессированных собачек, а весь их театр – не более чем цирк-шапито. «Откуда ты знаешь? Взгляни хотя бы разок», – уговаривала я, но она ни в какую: ушла с Наследницей на набережную слушать, как парни играют на гитарах. Так что никого из отдыхающих в театре опять не было. Но я видела, что многие местные, как и я, пришли второй раз. Теперь, когда я могла не следить за сюжетом, мне удалось получше разглядеть актёров, и я их всех узнала, несмотря на грим, парики и костюмы. Роль Рашель, например, исполняла Жизелла Дередже, жена Сильвано, которая на сцене выглядит гораздо красивее и моложе. Главного героя играет Дженнаро Дженна, муж Мириам, а ребёнка Рашель – Адель Дженна, которой всего семь лет, но она уже выглядит как настоящая актриса. Злой старик-гипнотизёр – это дед Дередже, а его молодой помощник – вовсе не мужчина, а девушка, Арджентина Дзайас. Наверное, сейчас, дорогой дневник, мне нужно написать про труппу «Друзья Фесписа». Арджентина мне всё объяснила вчера днём, когда я помогла ей отнести домой тяжёлые сумки (две очень тяжёлые сумки, если быть точной). Сперва, встретив в магазине, я её не узнала: в повседневной одежде она вовсе не похожа на актрису, а выглядит как любая девушка из Портосальво (только не из отдыхающих, потому что она не загорелая, но ужасно бледная). Она рассказала, что актёры вообще не должны загорать, потому что грим лучше смотрится на белой коже. А многих других вещей они не могут делать из-за того, что у них очень мало денег. Не думаю, что когда вырасту, стану театральной или даже киноактрисой. Наверное, в Голливуде получше – американцы ведь все богачи. Правда, Никола Керки говорит, что и там люди умирают от голода, просто этого никто не видит из-за пропаганды «холодной войны», объявленной сенатором Маккарти против русских. Под предлогом помощи с сумками я проводила Арджентину до дома. Семья Дзайас живёт в сарае за домом священника, который они снимают у дона Джулио. Мебели у них нет, только матрасы на полу да стулья, заваленные одеждой. Мать Арджентины готовила еду на походной печке (моя мама сказала бы, если бы увидела: «Как цыгане»). Тем не менее это очень чистые, образованные и добрые люди. Они предложили мне бисквитного печенья и оранжада. Арджентина сказала: «Жаль, что у тебя не длинные волосы, мать бы их быстро закудрявила». Это делается так: нагревают на свече металлический гребень и пользуются им как щипцами для завивки. Они попросили меня рассказать об этом соседским девушкам: всего десять лир, а кудряшки держатся не меньше недели. Арджентину тоже нельзя завивать, потому что когда она играет мальчика, нужно очень туго заплетать косу и прятать её под нейлоновый чулок, а кудри так не соберёшь, говорит синьора Дзайас. Мальчиков она играет потому, что в труппе слишком мало молодых актёров-мужчин. Ей пятнадцать лет, и у неё есть ещё старший брат, Франческо, ему по меньшей мере лет двадцать. В комическом финале он играет роль Чиччо, которого всё время пинают в зад. Это высокий худой молодой человек с каменно серьёзным лицом – и не скажешь, что комик. Например, у Макарио всё видно по лицу, а у него – нет, и это выглядит очень романтично (я сразу подумала о капитане Фракассе). Барон де Сигоньяк тоже был очень худым, потому что в его полузаброшенном замке не хватало еды. А ещё он, несмотря на благородное происхождение, тоже играл роль забияки и вызывал у публики смех, получая побои. Родители Арджентины и Франческо тоже актёры. Синьор Дзайас заодно главный электрик компании: он отвечает за освещение сцены, гром и молнию, наступление ночи и так далее. Здесь, на острове, где нет электричества, одни керосиновые лампы, всё это, конечно, сделать невозможно. Но сцена, когда Рашель бродит, как сомнамбула, со свечой в руке, а вокруг сплошная темнота, просто великолепна. Глава пятая Потом Арджентина спросила, не хочет ли Лалага познакомиться с другими актёрами и, сделав вид, что хочет одолжить пару простыней, пошла с ней к дому Нины Рендине, где жила остальная часть труппы, состоявшая исключительно из семейства Дередже. Синьор Дередже, как она объяснила, был директором труппы. Раньше «Друзья Фесписа» состояли только из членов его семьи. Потом, сразу после войны, к Дередже присоединились они, Дзайасы, пришедшие из небольшого цирка, потерпевшего полный финансовый крах. Синьор Дзайас в молодости работал наездником в цирке Буэнос-Айреса, там родился и Франческо. А её саму, хотя она родилась в Италии, назвали Арджентиной, потому что родители испытывали ностальгию по Южной Америке. – Теперь, когда нас стало пятнадцать, мы можем ставить пьесы с большим количеством персонажей, – говорила она с гордостью. Семья Дередже состояла из одиннадцати человек, но дома были только дедушка, основатель труппы (мужчина к восьмидесяти, который немедленно сообщил Лалаге, что самое большое его желание – умереть на сцене во время финального монолога), его невестка, жена директора труппы, специализирующаяся на ролях пожилых женщин, и ещё две актрисы с детьми от восьми лет до трёх месяцев, причём бабушка при каждом удобном случае рассказывала, что малышка Чечилия дебютировала и вовсе двух недель от роду в роли «плода греха», оставленного на ступенях монастыря в «Ничьих детях». – Она плакала, а публика аплодировала: другие-то труппы для этой роли куклу таскают, – добавила она презрительно. В съёмном доме Дередже обосновались получше, чем Дзайасы в сарае. У каждого из трёх глав семей имелось по спальне, хотя детям все равно приходилось спать в одной постели с родителями. Здесь же жил и дрессированный белый пудель, который прекрасно умел считать в любом порядке, делал сальто, приносил разные вещи и даже притворялся спящим. А у Мириам Дженны на плече всегда сидел приручённый щегол – даже когда она расчёсывала волосы, он лишь чуть отпрыгивал в сторону при каждом взмахе щётки. Лалага была совершенно очарована этой живописной семейкой, а Дередже, в свою очередь, очень удивились тому, что она дочка доктора. – Перед отъездом мы устроим особый спектакль для сливок местного общества и отдыхающих, – сообщил ей дедушка Дередже. – Обязательно скажи об этом родителям. Лалага, конечно, пообещала, но очень сомневалась в том, что её мать придёт. Вернувшись домой, она первым делом набросала в летнем дневнике родословное древо Дередже (изображать Дзайасов было бы слишком просто). ДЕДУШКА ДЕРЕДЖЕ 79 лет, вдовец СИНЬОР ДЕРЕДЖЕ 58 лет, директор труппы. Выполняет обязанности режиссёра, подменяет других актёров, играет роли пожилых мужчин женат на СИНЬОРЕ ДЕРЕДЖЕ 55 лет. Играет роли пожилых женщин. Также шьёт и занимается костюмами.