Глава двенадцатая Из летнего дневника Лалаги Пау 12 августа Дорогой дневник, кто бы мог подумать? Наследница уехала, даже не попрощавшись! Они со Звевой вернулись на «большую землю». Тильда с самого утра буквально рвёт на себе волосы. А виной всему конкурс «Мисс Серпентария». Вчера вечером на террасе бара устроили подиум. Это было очень красиво. Синьор Карлетто развесил на перголе множество китайских фонариков, масляных и керосиновых ламп. Чтобы вместить всех зрителей, пришлось занимать стулья у половины жителей деревни. Не хватало только лавок из церкви, потому что они нужны в театре, да и потом, дон Джулио никогда не дал бы их для столь греховного мероприятия. Ирен сидела в первом ряду, рядом с Соланасами. Когда я её увидела, слезы так и хлынули у меня из глаз. И вот что странно: когда я думаю, что больше не увижу капитана Контериоса, мне не настолько грустно – кажется, что этой истории на самом деле и не было, как будто я прочитала о ней в книге или посмотрела фильм по телевизору. Тильда восседала рядом с Наследницей, а бухгалтер Четти, пристроившийся по соседству, все пытался с ними заигрывать: «Вот вы – самые красивые девушки на Серпентарии. Жаль только, что слишком молоды для конкурса, любой бы фору дали». А они, польщённые, гоготали, как две гусыни, словно этот дурак говорил серьёзно. Раньше Тильда такой не была: до знакомства с Наследницей она бы хорошенько отдубасила бухгалтера Четти «Униженными и оскорблёнными» прямо по его дурной голове. Ну, тем хуже для неё. Она получила что хотела, пусть это будет ей уроком. Конкурсантки оказались очень симпатичными: все фигуристые, с большой грудью, как у Сильваны Пампанини. Я внимательно смотрела на обувь, но, видимо, мы здесь, на Серпентарии, более респектабельны, чем жители Серраты, потому что ни одна из девушек закрытых туфель не надела. У некоторых были сандалии на каблуке, у некоторых без, типа греческих, а Титти Берчелли, самая высокая, вообще вышла босиком. Пока граммофон играл «Ты самая красивая», их попросили гулять взад-вперёд по подиуму, а потом жюри присудило титул «Мисс Серпентария» Анджеле Соланас, как и предполагала её мать. Звева Лопес стала «Мисс Элегантность», а Карла Ланци – «Мисс улыбка». Никто не заметил, чтобы Звева злилась, – во всяком случае, она не давала этого понять: наоборот, фотографировалась с лентой «Мисс» через плечо, улыбаясь направо и налево... Но сегодня утром сестры Лопес появились на пристани без своих кузин. «Звева и Дария уехали семичасовым катером. Они возвращаются в Серрату», – объявила Франциска с самым невинным видом, а Ливия в это время следила за реакцией Тильды. Та была на высоте: даже глазом не моргнула. В тот момент я ею гордилась. Но позже, на пляже, мне не понравился её взгляд, и когда она пошла к дюнам, я отправилась за ней. И правильно сделала, потому что она плакала – не знаю, от злости или от грусти. «Могла бы и мне сказать! Могла хотя бы попрощаться!» – повторяла она. На обратном пути мы услышали от Анны Лопес, что Звева не спала всю ночь – разглагольствовала о том, что члены жюри просто позавидовали её красоте, поэтому нарочно присудили это унизительное второе место. И что она не имеет ни малейшего намерения оставаться здесь ещё на день: ловить насмешливые взгляды других девушек ей будет невыносимо. В общем, вместо того чтобы лечь спать, она начала собираться – решила уехать с первым же катером. И уехала, причём самым наглым образом забрала с собой Наследницу – та, по словам Анны Лопес, совершенно не хотела покидать Серпентарию. Но ведь по дороге в порт они волей-неволей должны были пройти мимо нашего дома, и она вполне могла хотя бы постучать в окно, попрощаться, пусть даже и в столь ранний час. Так что Тильда имеет все основания обижаться. А в обед случилась другая странная вещь. К нам в дом пришла делегация актёров труппы «Друзей Фесписа», которые хотели поблагодарить папу за то, что он бесплатно лечил синьору Дередже. Они принесли маме в подарок шерстяную шаль, всю расшитую цветами, золотыми нитями и камнями (не драгоценными, а стеклянными, но очень удачно подобранными). Вечерняя накидка, сказали они. Вышита вручную Мириам Дередже. Пациенты не первый раз делают нам такие подарки – папа часто лечит бесплатно. Обычно приносят еду: сыр, ягнятину, омаров, домашнюю выпечку. Но никогда ещё не случалось, чтобы кто-то читал стихи. Вместе со взрослыми пришла и Адель с букетом роз, вероятно, сорванных во дворе дома, где они живут. (Надеюсь, они спросили разрешения, потому что Нина Рендине очень переживает за свои цветы.) Дедушка взял Аделину под руки, поставил на стул, а она протянула цветы папе и сразу же начала читать стихотворение – будто кто-то на кнопку нажал. Я не помню его целиком, но первые строчки такие: Верни цветенье розе, Что миг назад увяла...[8] Зира и Форика, которые как раз убирали со стола, при виде этой церемонии так и застыли с раскрытыми ртами. Папа смущался и вс` время повторял: «Не стоило беспокоиться. И потом, как я мог поступить иначе, раз ваш мальчик спас близнецов?» Когда они ушли, мама сказала, что шаль ей не нравится и что она такое никогда не наденет. Ещё она сказала, что это редкостная гадость: видно же, что не новая, и неизвестно, кто носил е` раньше. Может, даже на сцену надевали. Папа подхватил: «Конечно, шаль обычно не имеет контакта с кожей, однако она может быть не менее опасной. Если поднести край ко рту, можешь вдохнуть каких-нибудь микробов. Лучше выбросим». И мама, которая обычно смеётся над его боязнью заразиться, на этот раз ничего не сказала. А шаль отдали Аузилии, чтобы та её сожгла. Жаль, она и правда была красивая. Часть шестая Глава первая Теперь, когда Наследница уехала, у Тильды стало больше времени на мучительные размышления о так и не пришедшем письме. А поскольку ей нужно было с кем-то поделиться, она соизволила вернуть Лалаге своё доверие: кузина провела с ней всё утро на пляже, рассказывая о своей жизни в школе, о друзьях, вечеринках, о том, как они однажды ходили в кино и так хохотали, что билетёру пришлось вытолкать их вон. Она говорила о своих любимых книгах и о предвкушении осени, когда пойдёт в гимназию. – Не могу дождаться уроков греческого! Подумать только, я смогу читать «Илиаду» так, как писал её Гомер! Лалага слушала с восхищением. Она снова полностью подпала под обаяние кузины. Это были бы лучшие моменты её жизни, если бы не постоянно возникавшие мысли об Ирен, которые придавали этой неожиданной близости некоторый оттенок печали. Тильда теперь держалась с ней на равных и в отношении более тонких вещей: например, в подробностях объяснила всё о менструации, причём в совершенно иной, куда более полной форме, чем медицинские книги и сплетни подруг по интернату. – Пока что у тебя её нет. Но не волнуйся, в течение года, до следующего лета, она обязательно придёт: в нашей семье у всех это началось до тринадцати лет. Кузина сказала, что глупо придумывать для менструации другие названия, вроде «праздников», чтобы мужчины не поняли, о чем речь, поскольку мужчины дураки и всё равно ничего не замечают. Лалага была слегка озадачена лёгкостью, с которой Тильда рассуждала о таких вещах, – в интернате это всегда делали смущённо, скрываясь за обтекаемыми фразами, как будто речь шла о чём-то греховном. Тильда же, напротив, говорила, что бессмысленно стесняться естественных вещей, они ведь происходят со всеми. – Мы что с тобой, в чём-то виноваты? А раз нет вины, нечего и стыдиться. В дюнах Тильда огляделась и, поняв, что они совершенно одни, спросила: – Хочешь, покажу тебе грудь? Я видела: по утрам, когда я умываюсь, ты иногда подсматриваешь. Лалага покраснела, потому что это было правдой. Ей очень хотелось узнать, на что похожа кузина под своим бюстгальтером, насколько она изменилась с тех пор, как они последний раз вместе плескались в бассейне отеля «Модерн» в Серрате. Тогда они ещё купались в одних плавках, потому что Тильда была такой же, как Лалага сейчас, – плоской, как доска. Но это было много веков назад. Тильда неторопливо сбросила лямки и потянула вниз красный купальник, стягивая его к талии. – Смотри, но не трогай, – сказала она и подняла руки, скрестив их за головой, как это делают киноактрисы (пусть и одетые), чтобы на фотографии живот вышел подтянутым. Груди выглядели маленькими мячиками, неестественно белыми на фоне загорелых плеч. Ниже проступали ребра. Лалага оглядела кузину смущённым взглядом. Она была рада, что Тильда ей доверилась, но не знала, что сказать и что сделать. А ещё она боялась, что кто-нибудь может их застать. – Не очень-то большая, правда? Надеюсь, к следующему году немного вырастет, – сказала Тильда, непринуждённо надевая купальник и подтягивая лямки. – Но не как у Джины Лоллобриджиды, мне такие большие не нравятся. В тот вечер, к огромной радости Лалаги, Тильда даже пришла в театр. Давали «Поцелуй покойницы» по роману Каролины Инверницио, который Аузилия читала пару лет назад и потом пересказывала прислуге. Многие зрители, как и она, были знакомы с сюжетом, но плакали навзрыд над судьбой обманутой и отравленной жены. – А она-то, идиотка, ещё и мужа простила! – возмущённо шептала Лугия. Тильда смеялась без остановки. Серьёзно отнестись к подобному спектаклю она не могла: – Никакая это не драма, а настоящая комедия, – говорила она. – Как тебе может нравиться настолько плохая актёрская игра? Тем более, что зимой ты видела Анну Проклемер. Ты что же, не видишь разницы? А вот когда начался «комический финал», она вдруг перестала смеяться. – Мне больно это видеть, – сказала она о Чиччо и Джиджетто. – Подумай только: чтобы заработать себе на хлеб, им приходится получать пинки и оплеухи на глазах у всех. – Эх, красавица, бывает и хуже, – с готовностью прокомментировал Никола Керки, сидевший сзади. – Подумай-ка лучше о тех, кто спускается в шахту. Тильда, которая не была с ним знакома, в ужасе отшатнулась: – Ни за что бы туда не пошла. Лучше уж умереть с голоду. – Просто промолчи, не связывайся! – прошептала Лалага, потянув её за рукав. Ещё не хватало спорить с «парнем» из магазина: у него были готовы ответы на все вопросы мира, а разглагольствовать он мог бесконечно. В воскресенье во время полуденной службы, единственной, которую посещали отдыхающие, дон Джулио объявил, что к празднику в честь святого покровителя острова в театре готовится спектакль, в котором могут принимать участие все дети и подростки Портосальво, как местные, так и отдыхающие. – Это будет очень вдохновляющая, поучительная и трогательная история. Я призываю родителей разрешить своим детей репетировать, а отдыхающих хотя бы в этот раз почтить театр своим присутствием, не забывая про щедрые пожертвования. Дело в том, что билеты на этот спектакль будут распространяться не по фиксированной цене, а именно за пожертвования, причём минимальная ставка составит пятьсот лир. Эта сумма станет подарком Серпентарии «Друзьям Фесписа», которые на следующий день вернутся на «большую землю». Для получения роли, – добавил дон Джулио, – дети и подростки в возрасте до двенадцати лет будут прослушаны синьором Дередже, директором труппы, который и примет решение в соответствии со списком персонажей пьесы.