— С Новогодьем, малыш! Четыре месяца назад Я вернулась к машине. Клим уже сидел на водительском месте и неторопливо курил. Китель лежал на заднем сиденье, а рубашка и волосы были мокрыми от дождя. Потоптавшись немного на месте, но расценив, что внутри все равно лучше, чем под ливнем, села на пассажирское сиденье, сцепив руки в замок. — Отставить панику, мой храбрый друг, — послышалось с усмешкой. Я вздрогнула. — Малыш, — продолжил он уже мягче, — неужели ты думаешь, что я мог... Но я не дала ему договорить. Дотронулась до жилистой руки, накрывшей мое колено, провела пальцем вдоль изящного, для мужчины, запястья. Коснулась металлического браслета с номером жетона. Клим замер, а я потянулась вперед, медленно касаясь уголка его рта губами. — Малыш, — прошептал он. — Ты уверена? — Конечно нет… Клим усмехнулся… горько. И на мгновение я почувствовала укол совести. Со стороны наша с ним история действительно представляла хождение по краю. И за эти годы никто так и не осмелился сделать решающий шаг. Тогда, после разговора в часовне, мы сразу же уехали в город. В подвенечном платье, легких туфлях и егерском кителе я настолько восхитительно смотрелась на «Зиде», что патруль на КПП чуть не забыл активировать выданный напульсник. Хорошо, что шлем скрывал мою шальную улыбку. Иначе в город нас просто бы не пропустили. В его квартирке мы затаились на несколько дней. Уже потом я узнала, что, планируя срыв церемонии, Клим предусмотрительно взял увольнительную. Просыпаясь утром от запаха свежесваренного кофе, мне хотелось мурлыкать от удовольствия. Я в прямом смысле тонула в его заботе, внимании, ненавязчивой ласке. Ни одного лишнего слова, ни одного движения. Почти целомудренный поцелуй в краешек губ перед сном, пожелание доброй ночи, и Клим удалялся в соседнюю комнату. Каждый вечер. А каждое утро встречал меня с улыбкой, нежно обнимал за талию, притягивая к себе, касаясь колкой щетиной моей щеки. И все. Он был безупречен. Он был безупречен во всем. От платиново-белой идеально косой челки, скрывающей бездонно-синие глаза, до кончиков начищенных высоких ботинок. У меня замирало сердце, когда мой взгляд останавливался на тонких длинных нервных пальцах, и я представляла, как они касаются моего запястья, скользя выше, пробираясь под край рукава. Я мечтала о том, чтоб набраться смелости и не скрывать своего желания, но… Он вел себя безупречно. И я могла лишь вспоминать, как усадив меня на диван, он снимал с моей ноги сиреневую свадебную туфельку, как нежно касался сначала одной лодыжки, потом второй, стягивая чулки. Как плавно расстегнул молнию на платье и замер на мгновение, провел костяшками пальцев по позвоночнику, нежно поцеловал затылок у основания шеи. А потом ушёл. Шепнув: — Клянусь. Ты будешь моей. Но не сегодня. И не завтра. И не послезавтра. Он выжидал, я медленно сходила с ума. Возможно, от счастья. Тим приехал спустя пару дней и привез хорошие новости. В общине приняли наше объяснение и посчитали верным отмену церемонии. Он даже налог уже уплатил за нас, и теперь я могла вернуться в свою маленькую квартиру в одноэтажном доме, куда переехала после окончания школы. За неделей пролетел месяц, за месяцем — осень. Я жила одна. И рисовала. Заказчиков у меня прибавилось. Иногда выбиралась к родителям и в город. Непременно с Климом. Он был рядом. И только. Первое время мы еще старательно отыгрывали роли разлученных влюбленных, а потом Клим ушел на дежурство, а когда вернулся, уже наступила весна, и я приняла его правила игры. Мы вместе появлялись на субботних ужинах в общине, вместе заглядывали к маме на чай. Ездили в город. И гуляли по пляжу, держась за руки. Но чувства между нами лопнули, как до предела натянутая стрела. В тот день я проснулась в отвратительном настроении. Чувство беспросветной тоски не покидало меня уже достаточно давно. Вспомнила, что вчера Клим оставил у меня свою машину. Вечер был тёплым, и ему захотелось прокатиться на байке. Машиной он обзавелся сравнительно недавно, выкупив списанную «Амфибию». И последние несколько дней мы жили с ним в предвкушении хорошей погоды, когда можно будет испытать ее в деле на Ледяной. Однако сейчас накрапывал дождь, от тёплого асфальта поднимался туман. Я достала из кофеварки кофе, но он вдруг сделался до невозможности горьким. Схватив ключи, я подошла к машине. Спустя несколько минут я мчалась в сторону города, открыв окна и врубив музыку. Глаза застилали злые слезы обиды на весь мир за несправедливость и на себя за отсутствие выдержки. За этими слезами, да и за дождём, я не заметила, что из-за поворота перед мостом на меня ровным ходом идёт пикап... На вдохе резко вывернула руль и ушла на встречную обочину, на выходе вошла в поворот, чудом не задев опору моста. Моргнула... Машину занесло, я попыталась выйти из поворота, но меня развернуло, я ударила по тормозам. Пройдя приличный отрезок юзом, машина остановилась. Меня заметно потряхивало. Но через пару мгновений я продолжила движение, стараясь не обращать внимание на забрызганное грязью лобовое стекло. На подъездной дорожке стоял мой байк. Затормозив перед коттеджем, вылетела из машины, забыв заглушить двигатель. Клим встречал меня на крыльце, видимо услышал шум мотора. Я подошла вплотную, не желая поднимать на него заплаканные глаза. Провела рукавом куртки по лицу, яростно смахивая слёзы. Клим молчал, я перекатилась с носка на пятку, сунув пальцы в задние карманы джинсов. — Дождь идет, — проговорил парень. — Угу, — буркнула я, и тут меня цепко ухватили за подбородок, заставив поднять, наконец, на него глаза. Бровь Клима скептически поползла вверх, губы изогнула усмешка. — Слёзы? Серьезно? — Серьезно, — огрызнулась я, пытаясь вырваться. — Плохо дело, — хмыкнул Клим, отпуская меня и садясь на водительское сиденье. Я потопталась немного с независимым видом рядом с пассажирской дверью. Посмотрела на небо, снова перекатилась с носка на пятку и с пятки на носок и забралась в машину. Клим рванул с места. Мы ехали долго. Дождь затихал и вновь начинал лить с удвоенной силой. Капли бились о лобовое стекло, дворники непрерывно работали. А по моим щекам непрерывно текли слёзы, щекотали шею и терялись где-то в недрах черной фуфайки. Но я не пыталась больше их вытирать. Клим молчал. Молчал, пока мы ехали. Молчал, когда остановились у ворот старого ангара. Молчал, вытаскивая меня за шкирку из машины. Лишь в тихом сумраке под крышей, когда в нос ударил сладковатый запах перепревшего сена, ослабил хватку на шее, притянув второй рукой за талию, впился сухими тёплыми губами в мой рот, заставляя стонать. Дернул застежку-молнию на моей куртке, пробрался прохладными руками под фуфайку, огладил мой живот. Я тихо всхлипнула под напором его рта, отступая от натиска. Оступилась и рухнула на сено. Клим поцелуй не разорвал. Придавил своей тяжестью. От него шёл еле заметный, такой знакомый терпкий запах сигарет. Жесткая ткань кителя оцарапала щеку. Шершавые пальцы добрались до лифа и коснулись груди. Снова застонала, с трудом соображая, приподняла бедра. Клим глухо зарычал, скользнул языком по губам и отстранился. — Смотри на меня, — скорее прошипел, не разжимая губ. Я вскинула на него глаза, наверное, шальные от охвативших эмоций. Его рука скользнула за пояс моих джинсов, я вновь всхлипнула и подалась вперёд. Едва заметное касание вдоль кромки белья, он улыбается. Наклоняясь, целует шею. Чувствую, как он нетерпеливо стаскивает с меня джинсы, пытаюсь одновременно помочь и не мешать. Слишком много одежды все еще остается между нами. Его рука скользит по внутренней стороне бедра выше и выше, снова как бы невзначай задевая край белья. Пальцы двигаются дальше, и я выгибаюсь навстречу его ласкам… и в этот момент происходит осознание. Дождь. Сарай. Старое сено. И я на нем. Без штанов! С Климом... Он отстраняется, безошибочно улавливая изменения в моем настроении. Улыбается одними губами, протягивая мне джинсы. Поднимается и так же молча уходит. И вот теперь мы сидим с ним в машине, и я вижу в его глазах ту же тщательно скрываемую от всех боль. И тоску. Целую в уголок рта. Шепчет: — Не играй со мной больше. Вместо ответа перебираюсь к нему на колени, убираю непослушную челку за ухо. Обхватываю его лицо руками. Целую в щеки, нос, глаза. Он замирает, отдавшись моему порыву, но потом прижимает меня к себе, не давая возможности пошевелиться. Я утыкаюсь носом в и без того сырую рубашку и начинаю реветь с новой силой. А он хохочет в голос. И от этого смеха становится легко. До его дома мы добираемся уже в сумерках, осенью темнеет рано. Всю дорогу Клим не отпускает мою руку, а я пытаюсь собрать мысли воедино, но выходит не очень. На парковке рывком выдергивает меня из машины, тащит к двери. Одной рукой не сразу справляется с замком, но меня не отпускает. Почти толкает вперёд, закрывая за нами входную дверь и отключая сигнализацию. Прижав к стене, навалившись всем телом, целует шею, щеки, губы. А я пытаюсь отвоевать немного свободы, но теперь меня уже не спрашивают. Только смеется хрипло, перекидывает через плечо и идет в спальню, пинком открывая дверь. Клим практически бросает меня на кровать, я отползаю от края, приподнимаясь на локтях. Наблюдаю исподтишка, боясь спровоцировать еще больше, хотя понимаю. Назад пути не будет. Он уже скинул ботинки, рубашка расстегнута на груди, и он берется за ремень. Но тут поднимает на меня глаза. Мне становится не по себе. — Куртку! — голос его звучит глухо, но я подчиняюсь, трясущимися руками нахожу застежку-молнию. Выпутываюсь из рукавов. Для этого мне приходится поменять положение, и я сажусь на кровати. Клим мгновенно оказывается рядом. Практически вытряхивает меня из куртки, опрокидывает на спину, усаживаясь сверху, перехватывает руки в запястьях и заводит их за голову. Его губы оказываются прямо напротив моих. Но я чувствую только нарастающую панику. Закрываю глаза, пытаясь выровнять дыхание. Проходит минута, возможно две. Но ничего не происходит. Я чувствую его руки на своих запястьях, его тяжесть на своих бедрах, ощущаю его желание даже через слои одежды между нами. Открывать глаза я все-таки опасаюсь, опасаюсь этого темнеющего незнакомого взгляда. — Пожалуйста, — слышу его хриплый голос. — Не отталкивай меня! И я, прижатая к матрасу без возможности пошевелиться, начинаю хохотать. Смех переходит в истерику, и по щекам снова текут слезы. Клим аккуратно собирает их губами, покрывая щеки невесомыми поцелуями. От этих нежных касаний я прихожу в себя, пытаясь вырваться, но он лишь сильнее сдавливает запястья. — Ш-ш-ш, — шепчет мне на ухо. — Все хорошо, моя храбрая девочка. Прошу, дай нам шанс. Ему не нужен мой ответ, он ему известен. Сегодня я не смогу уйти отсюда, не потеряв его навсегда. Если я хочу быть с ним, мне придется остаться. И я остаюсь… Мы засыпаем, когда за окном становится светло. Он оплетает меня руками и ногами, укутывает одеялом, зарываясь носом в макушку, шепчет что-то, но я проваливаюсь в сон. Просыпаюсь, когда солнце уже клонится к закату. Клима нет в комнате, как нет и его вещей. Только сложенный вдвое листок. «Прости, мой храбрый друг! Я мог бы написать ещё много слов, но уверен, что ты даже не станешь их читать. Просто поверь и прости. Поверь, как всегда верила мне во всем. Прости, как прощала меня всегда. Даже когда я был сотни тысяч раз неправ. Меня охватывает ужас от осознания того, что именно ты могла нафантазировать, когда проснулась. Прости, что снова ушёл. Поверь, я слишком долго ждал тебя, чтобы трусливо сбежать. Я не смог остаться, Крис! Это какая-то насмешка судьбы, получить тебя в тот момент, когда пришлось потерять все! Прости». Часть вторая. Глава первая Меня разбудил стук. Настойчивый, требовательный. Так мог стучать только один человек. Прикидываться спящей не имело смысла. Я выбралась из-под одеяла, влезла в теплые тапочки и поплелась к двери. За ней действительно стоял инспектор Лерой. Сияющий и бодрый до такой степени, что у меня заныли зубы. — Тебе внеплановый отпуск дали, да? — буркнула, отворачиваясь. На мгновение представила себя со стороны: чёрная рубашка до пят с розовым единорогом, розовые же тапочки и всклокоченные волосы. Тоже розовые. Местами. — Что с твоими волосами? — вместо ответа спросил Лера. — Вчера был непростой день, — вздохнула я, — и позавчера, и… — И последний месяц тоже, я понял, —Лерой ткнулся мне в щеку носом вместо приветствия и оттеснил от двери, проходя в дом. — Кофе здесь есть? — Если сваришь, — хмыкнула я и отправилась приводить себя в порядок. Со вчерашнего дня мои волосы еле достигали мочки уха, а ещё несколько прядей стали цвета фуксии, или сирени, или… розовыми в общем. Так сказал папа. — Лиловые, — сказала мама, — но я не уверена. Волосы цвета фуксии для одинокой молодой женщины из общины — это чересчур. Профессия иллюстратор в общем-то тоже. Как и сбежавший жених, который давно уже и не жених. Для общины мое «чересчур» давно уже стало привычным. На последнем субботнем обеде, а я ходила на них исправно, даже Лерой уже не был главной новостью, но волосы я подстригла после обеда. И покрасила тоже. А потом покаталась без шлема на «Саве». Поэтому этим воскресным утром из зеркала на меня смотрело нечто… Должна признать, выдержка у инспектора что надо. Постояв в нерешительности перед душевой кабиной где-то с минуту, я стянула с себя рубашку и шагнула под воду. Терпеливо дождалась, пока она прогреется, тщательно промыла волосы. Вода порозовела, и это добавило некий намек на добротный хоррор в мое воскресное утро. Тщательно просушила волосы полотенцем, натянула брюки и фуфайку до колена. Лера пил кофе, рассматривая что-то за окном. Однако при моем появлении сразу обернулся. Я села напротив, ухватив вторую кружку. Кофе был крепкий, и я потянулась в холодильник за сливками и сиропом. — Любишь послаще? — Лерой приподнял бровь. — Не замечал за тобой. — А еще погорячее, ага. — Это можно устроить, — инспектор подмигнул и совсем по-мальчишески ухмыльнулся. — Ну в этом я совсем не сомневаюсь, — сделав первый глоток, ответила я и добавила: — Вкусно. Лерой качнул головой, мол, принято, но промолчал. Некоторое время мы просто пили кофе, наслаждаясь тишиной. А потом Лера произнёс: — Собирайся. Форма одежды спортивная. И тёплая. Две смены. Удобная обувь. Голову, пусть и карминную... — Лиловую, — поправила я. — Лиловую, — не стал отпираться инспектор. — Хоть зелёную, главное, не забудь. Я посмотрела в его темные глаза, осознала, что задавать вопросы бессмысленно, и пошла собираться. Кофе остался остывать на столе. Места в егерском «танке» было много. Я устроилась на пассажирском сиденье, скинула тяжелые походные ботинки и забросила ноги на панель управления. Лера занял место водителя и недовольно покосился в мою сторону. Я сделала вид, что не заметила этого взгляда. Поверх брюк на мне красовались длинные гольфы в разноцветную полоску, каждый пальчик умильно улыбался, а некоторые даже подмигивали. Я пошевелила пальцами для большего эффекта. Лерой сквозь зубы выругался. — Пристегнись, — напомнил. Я потянулась за ремнем безопасности, и наш «танк» тронулся. Я всегда любила длительные поездки на машине. Огромные налоги на личный транспорт, карточки на топливо и отсутствие парковок в городе не позволяли иметь машины большей части населения. Легкие байки были гораздо практичнее даже в нашем прохладном климате. А содержать такой «танк» могли единицы. Инспектор вел его плавно, шоссе позволяло разогнаться до приличных скоростей, но Лера не гнал. Лишь когда последние дома остались позади, прибавил скорости, и мы понеслись в сторону… — Заповедник? — от осознания этого факта я даже вынырнула из дремы. — Заповедник, — подтвердил Лера. — Ты когда-нибудь была там? — Как и все. В первый год учебы в школе. Нас подвезли к стене, провели по дендрарию и зоосаду.