XX. ВОЖДЬ Итак, дон Энкарнасион Ортис остался в лесу, граничившем с деревней, или, вернее, с лагерем гамбусинос. Выбрав удобное убежище, он сошел с лошади, сел у подножия какого-то дерева и, опустив голову, задумался. Это были невеселые мысли. Дон Энкарнасион понимал, что находится в данный момент в очень опасном положении: без дружеской помощи, один, в засаде. Если бы обитателям лагеря пришла мысль (а это было весьма вероятно) устроить в лесу облаву для поисков шпионов, они, конечно, обнаружили бы его и убили. И все же не это предположение, как бы мало приятно оно ни было, тревожило молодого человека; другие мысли мучили его и заставляли проклинать свое вынужденное бездействие. Сейчас, оставшись в одиночестве и трезво взвесив все происшедшее, он горько пожалел, что согласился отпустить своего друга к гамбусинос. Ведь дону Луису, храброму и умному человеку, были почти неизвестны мексиканские нравы. Сумеет ли он обмануть врагов? Сможет ли достаточно убедительно сыграть свою роль? И была еще одна мысль, терзавшая его больше всего. Как мог он, жених доньи Линды, он, которого она любила и считала своим защитником, — как мог он уступить свое место другому! Другому — хотя бы это был такой верный друг, как дон Луис! Не пренебрег ли он своим долгом, не нарушил ли клятву, передав другому право отомстить за оскорбление своей невесты?.. И много других столь же мучительных мыслей вскоре так разбередили молодого человека, что его охватила бешеная ярость. Он вскочил, решив любой ценой проникнуть в лагерь гамбусинос, не думая о последствиях этого смелого, но необдуманного поступка. В тот момент, когда дон Энкарнасион вложил уже ногу в стремя, в кустах послышался легкий шум. Не успел он инстинктивно повернуть голову, как несколько человек с быстротой молнии бросились на него, схватили и лишили возможности защищаться. Дон Энкарнасион понял, что борьба бессмысленна, поэтому решил хладнокровно принять свое поражение. — Чего вы хотите от меня? Почему вы бросились на меня, как взбесившиеся волки? — высокомерно спросил он. — Э! — послышался насмешливый голос. — Кажется, мы ошиблись и, охотясь за лисицей, поймали случайно льва? — Кто вы и что вам от меня нужно? — Сейчас вы это узнаете, сударь мой! Зажгите факелы, друзья!.. Нам надо посмотреть друг на друга. Этот приказ был немедленно выполнен. Молодой человек воспользовался несколькими секундами свободы и выхватил свой мачете. Он решил дорого продать свою жизнь. — А! — вскричал он. — Если мне суждено умереть, я все же оставлю кое-кому из вас свои метки! Чего же вы ждете, приятели? В этот момент лужайка осветилась факелами. Дон Энкарнасион бросил взгляд вокруг себя — его окружало не меньше сотни человек. Кроме того, за деревьями были видны чьи-то черные силуэты. «Ого! — прошептал про себя Энкарнасион. — Их много! Тем лучше! Если суждено умереть, умру с честью!» — Вот так так! — послышался тот же насмешливый голос. — Долой оружие! Я же говорил вам, что мы ошиблись! Мы имеем дело с другом! — Где, черт возьми, я слышал этот голос?.. — пробормотал дон Энкарнасион. Ряды незнакомых людей раздвинулись, и на середину лужайки быстро вышли два человека. Дон Энкарнасион издал крик удивления и радости и, кинув на землю свой нож, бросился к ним навстречу. Один из этих мужчин был дон Рамон Очоа, другой — Великий Бобр, вождь команчей. — Ах! Вот это встреча! Будь благословен бог за случай, который вас привел! — возбужденно сказал молодой человек. — Это не случай, мой мужественный друг! — смеясь, возразил бывший алькальд. — Наоборот, я явился сюда по приглашению Мос-хо-ке, чтобы присоединить мою квадрилью к отряду дона Хосе Морено. — Клянусь честью, вождь, вы действительно неоценимый человек! — весело произнес Энкарнасион, сердечно пожимая руку Мос-хо-ке. — Дон Хосе Морено знает о подкреплении, которое вы ему так кстати привели? — Два дня назад Мос-хо-ке оставил бледнолицего начальника. Мос-хо-ке не говорил ему о своих планах. Белые говорят, а краснокожие действуют. Мой отец Седая Голова будет доволен, когда увидит, что число его воинов удвоилось, и узнает, что это сделал его сын-команч. — Послушайте-ка, мой друг, а что же вы делали тут, с одной ногой в стремени, а другой — на земле? — спросил дон Рамон. — В тот момент, когда вы так неожиданно напали на меня, — ответил дон Энкарнасион, — я садился на лошадь, чтобы на свой страх и риск ехать в лагерь этих бандитов. — У белый людей нет разума, — серьезно сказал Мос-хо-ке. — Что стоит один человек против ста? — Вы правы — ничего! Но я хотел спасти донью Линду даже ценою своей жизни! — Пусть так! — сказал индеец. — Спасти ее нужно. Но и жить нужно. — Это, конечно, лучше всего! — ответил молодой человек, невольно улыбнувшись, несмотря на свою печаль. — Но как это сделать? — Пусть мой бледнолицый брат подождет. Сейчас глубокая ночь; ничто не заставляет нас спешить. Завтра надо начать действовать. — Как — ничто не заставляет спешить?.. Ах да, ведь вы ничего еще не знаете, вождь! — Что случилось? — спросил дон Рамон. — Пусть мой брат говорит, — добавил индеец, — уши вождя открыты. По знаку Мос-хо-ке факелы были потушены сразу же после того, как в пленнике узнали дона Энкарнасиона Ортиса. Мос-хо-ке опасался, что гамбусинос могут обнаружить в лесу отряд. Ранчерос, уставшие от длительной езды, растянулись на траве, не выпуская из рук поводьев, готовые вскочить на лошадей при первом же сигнале. Дон Энкарнасион в нескольких словах рассказал о том, что произошло с ним и с его друзьями: как дон Кристобаль Нава повернул обратно, чтобы поторопить прибытие каравана дона Хосе Морено; как дон Луис Морен отправился вперед, надеясь разузнать что-либо о донье Линде; как, наконец, он сам, измученный тревогой, решил ехать в лагерь и разыскать своего друга, а в этот момент ранчерос внезапно набросились на него. — О! — сказал вождь. — Бледнолицый брат говорит, как мудрый человек, а действует как ребенок. Но пусть он не приходит в отчаяние, Ваконда велик, он ему поможет. Бледнолицей девушке с голубыми глазами не угрожает никакая опасность. Вождь точно знает, что белый начальник — гачупин относится к ней с уважением. Сейчас не надо опасаться за нее. Пламенный Глаз не нуждается в помощи, ему ничего не угрожает. Мос-хо-ке пойдет в деревню бледнолицых. — Вождь пойдет один? — Мос-хо-ке — могучий воин. Гачупины боятся его. — Хорошо, пусть будет так, — решительно сказал молодой человек. — Но при одном условии: я пойду с моим братом. Индеец окинул его проницательным взглядом, подумал мгновение, потом ответил: — Мой брат пойдет. — Едем же! — вскричал дон Энкарнасион. — Молодость нетерпелива, — нравоучительно произнес индеец. — Воины моего отца Седой Головы в сопровождении двух воинов моего народа прибудут сюда, прежде чем луна успеет пробежать половину своего пути в небе. Белый начальник со своим отрядом должен ожидать здесь своих братьев и не уходить отсюда в деревню, пока Мос-хо-ке не вернется. А молодой бледнолицый брат мой пусть приготовится следовать за краснокожими воинами, которые пойдут в лагерь гачупинов. При этом вождь два раза подряд громко крикнул, как кричат собаки прерий. Немедленно двадцать пять воинов-команчей появились на лужайке и выстроились позади своего вождя. Дон Энкарнасион был уже на лошади и с нетерпением ждал сигнала к отъезду. Но вождь, холодный и бесстрастный, как все люди его расы, нисколько не спешил. Он внимательно оглядывал воинов-команчей, желая убедиться, что их оружие в порядке. Потом, вложив ногу в стремя, вскочил на лошадь и сказал, обращаясь к дону Рамону: — Мой брат хорошо меня понял, не правда ли? Прежде чем покинуть этот лагерь, он должен ждать возвращения Великого Бобра столько времени, сколько продлится его отсутствие. А главное, ни один из воинов бледнолицего начальника не должен показываться на равнине. — Поезжайте спокойно, вождь, — сказал дон Рамон Очоа и добавил, сердечно пожимая руку дону Энкарнасиону: — Да поможет вам бог, мой друг! — Спасибо! — ответил Энкарнасион, горячо пожав ему руку. — Вперед! — скомандовал вождь. И воины-команчи, пришпорив коней, галопом помчались по равнине. Деревня гамбусинос была темна, улицы пустынны; только иногда тьму прорезал красный свет и слышались нестройные крики. Это были ночные кабачки. Какие-то подозрительные тени быстро и бесшумно скользили во тьме. Команчи пересекли деревню и появились у развалин, не привлекая ничьего внимания. Гамбусинос знали, что часть племени расположилась лагерем на равнине, поэтому они предполагали, что проезжая группа была отрядом воинов, вернувшихся в деревню с охоты. Прибыв к Большому Дому Монтесумы, вождь дал приказ остановиться, а сам спешился; то же сделал и Энкарнасион; краснокожие остались в седлах, с ружьями в руках, готовые каждую минуту к бою. Мы уже сказали, что появление команчей не привлекло внимания; однако Великий Бобр, осторожный, как все краснокожие, принял на всякий случай меры предосторожности. По его распоряжению два воина отправились в находившийся за несколько сот шагов от деревни лагерь краснокожих, с приказом немедленно всем вооружиться и прибыть к Большому Дому. Шесть воинов окружили развалины. Им было точно приказано загородить проход всякому, кто попытается войти в дом или выйти из него. Как только приказания были отданы и выполнены, вождь подошел к дону Энкарнасиону и сказал ему на ухо: — Мой брат видит, что я делаю для него? Он доволен? — Да, вождь, — тихо ответил молодой человек. — Хорошо. Мой брат не произнесет ни одного слова, не сделает ни одного жеста без разрешения Великого Бобра. Пусть он поклянется Вакондой!