Он с досадой махнул рукой. — У нас остались нерешённые вопросы? — Парсонс покосился в сторону запертого ящичка. — Небольшой, — решительно ответил Алекс. — Но важный. — Слушаю. — Я готов отказаться от гонорара за расследование, но мне нужна будет ваша помощь. Сжато он обрисовал ситуацию, сложившуюся вокруг Макса и показал снимок письма, пришедшего утром. — Друиды, значит, — Парсонс потёр подбородок. — Да уж, связались вы… с осиным гнездом, сунули в него палку и хотите, чтобы вас не укусили. Скажите, господин сыщик, вам эти люди кто? Родственники, близкие друзья? Любовница? Вы знакомы с этой семьёй неделю, и вдруг влезаете ради них в большую и грязную драку. Почему? — Так уж получилось, — Алекс помедлил. — Неожиданно они стали много значить для меня. Ладно, я понял так, что вы… — Тише, молодой человек, тише. Я еще не сказал: «Нет». И в конце концов, у нас в контракте прописана помощь… В больничной палате повисло молчание. Парсонс постучал пальцами по укрытому пледом колену, достал всё тот же блокнот и перелистал к началу, прочитал записи и снова запер тетрадку в ящик. Наконец, откинувшись на подушки, он сказал: — Значит, господин Гребнев, Павел Викентьевич… И вы хотите, чтобы ему велели сидеть ровно и забыть о существовании единственного внука мужского пола? — Именно так. — Я посовещаюсь с… коллегами и дам вам ответ через два часа. Устроит? — Спасибо. — Не прощаюсь. Когда Алекс от двери обернулся, Парсонс уже был погружён в свои записи и вычисления. Еще раз изучив обе половины списка, Суржиков обратил внимание, что привлекший их внимание Майкл Шорн живёт в частном доме в Замоскворечье, в Пыжёвском переулке. А совсем поблизости, буквально за углом, в Старомонетном — резиденция семьи Воскарёвых. Соседи…Ну, те-то в родовом гнезде размещаются, а вот интересно, давно ли там поселился господин из Нового света? — Надо посмотреть, — сказал Владимир сам себе, и стал одеваться для роли. Для начала он прогулялся по Старомонетному. Дом Воскарёвых был хорош: белый особняк с колоннами в самом классическом стиле, ни грамма дурновкусия. «Впрочем, — подумал наш актёр, — дурной вкус как раз требует много денег, а их у семейства, как мы знаем, мало». Он повернул за угол и побрёл по Пыжёвскому, разглядывая дома — особняки, новопостроенные кирпичные коттеджи, старые домики, укрытые от взглядов ветвями яблонь… Дом номер шесть явно был разделён на две половины: правая радовала глаз яркой яично-жёлтой свежей краской и зелёными наличниками, левая сиротливо серела неухоженными досками. — Интересно… И в какой же половине дома живёт господин Шорн? — спросил сам у себя Владимир, и постучал в левую калитку. Никто не откликнулся. Правда, где-то за домом взлаяла собака, но тут же и заткнулась, будто цыкнул на неё кто. Суржиков огляделся — нет, более никаких способов вызвать жильцов не наблюдалось, не висел у двери колокольчик и не стояла кнопка модного и дорогостоящего сигнального амулета. Он снова постучал. Дверь неохотно приоткрылась, и из неё выглянуло сморщенное личико, непонятно даже, старухи или старика. — Чего надо? — всё-таки это существо было мужского пола, судя по голосу. — Не подаём. Самим есть нечего. — Батя, я и не прошу ничего. Говорили мне, что тут комнату снять можно, был я рядом, вот и зашёл спросить. — Комнату? — старик спустился, кряхтя, с двух ступенек крыльца, и подошёл поближе к калитке. — А кто говорил тебе? — Да тётка на ближнем рынке, которая творогом и молоком торгует. Суржиков даже и не очень соврал. Во всяком случае, свою прошлую квартиру в Дегтярном переулке он нашёл именно таким образом. — Матвеевна, что ли? — насупился старик. — Вот чего не знаю, того не знаю. Толстая, лет под пятьдесят, в белом платке… — Она, точно, — пожевав губами, хозяин дома, наконец, решился и откинул щеколду на калитке. — Проходи. Только ты того… имей в виду, у меня собака злая, да и стражник местный скоро обходом пойдёт! — Я — человек законопослушный, — развёл руками Владимир. — Собаки меня не кусают, стражники не интересуются… Дом и внутри был серый и какой-то пыльный. В прихожей стояли никчёмные вёдра, прикрытые поржавевшими крышками, валялось тряпьё, и пахло сыростью и старостью. Комната, куда дед провёл незваного гостя, отличалась от прихожей лишь аскетичностью обстановки — железная кровать, стул и пять гвоздей, вбитых в стену. Правда, окошко выходило в сад, и, если бы его вымыть — а заодно убрать паутину, протереть пол и стены и постелить свежее бельё — можно было бы тут и жить. «Матерь Великая, как же мне повезло, что я тогда встретил Алекса!» — привычно подумал Суржиков, припомнив большую и чистую спальню, где ночевал вот уже неделю. — И сколько ты хочешь за комнату? — Тридцать дукатов в неделю, — прищурился старик. — Девок не водить, огонь не разжигать, чаю себе можешь сварить вон, в кухне. И он кивком показал направление. — Ладно, — помедлив, согласился Влад. — Беру. Я тут по соседству на работу надеюсь устроиться, но они с проживанием слуг не нанимают, вот и пришлось искать. — Задаток давай, за месяц! — Погоди, старый! Как зовут-то тебя? — Николай Карлович, — приосанился старик. — Ты мне вот что скажи, Карлыч, кто там за стеной-то живёт? А то я так приду, спать лягу, а они там танцы устроят или на скрипке скрипеть будут… — Не-не-не! — замахал лапками Николай Карлович. — Ту половину я продал одному молодому господину, уж лет десять как. Он важный чиновник, дома строит и продаёт… Через полчаса Суржиков, заплатив старику сто двадцать дукатов, уходил в твёрдой уверенности, что Майклом Шорном надо поинтересоваться уже всерьёз и глубоко. Информация, вываленная на него соскучившимся по собеседникам Николаем Карловичем, была обширна и позволяла заподозрить молодого человека в чём угодно, от желания испортить репутацию собрату по профессии до участия в ритуальных убийствах. Оставалось лишь отсеять лишнее… Поразмыслив слегка, он решил, что на местный рынок и в самом деле надо наведаться, попробовать собрать информацию о Воскарёвых. А вдруг повезёт, и он сумеет узнать, когда приходит за покупками их кухарка? Главного Хранителя библиотеки Московского университета звали Михайло. Не подумайте странного, он был, как и все библиотечные хранители, духом, совершенно классическим — антропоморфный, с желтоватой кожей и жёлтыми глазами без белков, всегда облачённый в белый балахон и тонкие шёлковые перчатки. Имя же взял в честь первого ректора университета, с которым вместе и начинал. Итак, Хранитель глянул в лист запроса, отложил его в сторону и уставился в лицо инспектору Никонову. Тот непроизвольно поёжился: он отлично помнил выволочку, устроенную ему на втором курсе хранителем библиотеки юридической академии. После того случая ни разу в жизни Никонов не задержал взятую книгу, не испачкал её, не сделал пометки на странице… Словом, усвоил, что с печатной продукцией следует обращаться как с тухлым яйцом, то есть, бережно и осторожно. — Значит, вас интересует история книги Льва Выготского о Шекспире девятьсот шестнадцатого года издания? — переспросил Хранитель. — Да, — подтвердил инспектор, стараясь казаться суровым. — Именно. — Могу ли я поинтересоваться, зачем? — Тайна следствия, — развёл руками Никонов. Михайло хмыкнул. — Н-ну, хорошо… Предположим. Он повёл правой рукой, как-то по-особому покрутил ладонью, и на ней вдруг оказалась тонкая брошюра в бумажной, слегка пожелтевшей обложке. Поверх книги лежал лист с несколькими напечатанными строками. Всё это по воздуху медленно проплыло к удобному столу чуть в стороне и мягко легло на его поверхность. Ещё один жест — и на столе зажглась лампа зелёного стекла, появились листы бумаги, карандаш и стакан с чаем. Совершенно зачарованный Никонов аж рот приоткрыл, наблюдая за действом, и очнулся только после того. как Михайло сказал ему: — Чай с сахаром, карандаш очинен, книга в вашем распоряжении на два часа. А меня прошу извинить, у меня дела. Глеб посмотрел на него: глаза Хранителя смеялись вполне по-человечески. Инспектор сел за стол и первым делом раскрыл книгу… Сегодня Алекс неожиданно для себя обнаружил, что главный вход в особняк князей Фейн охраняют не только чугунные львы, но и грифоны. Только вот если у львов вид был весёлый и немного комический, то грифоны на своих орлиных физиономиях ухитрялись удерживать выражение свирепости. Пользуясь тем, что никого у входа не было, Верещагин погладил встопорщенный хохолок на птичьей голове и ухмыльнулся. Поджидавший за дверью лакей, поклонившись, провёл его на второй этаж и распахнул двери гостиной. — Господин Верещагин, ваша светлость, — доложил он. — Да, спасибо! Проходите, Алексей Станиславович, — госпожа Фейн сидела в кресле и листала какой-то журнал. С некоторым изумлением Алекс опознал обложку «Вестника строительства и архитектуры». Поклонившись, он поздоровался и сел напротив хозяйки. — Агнесса Генриховна, я просил вас принять меня, поскольку, кажется, никто больше не сможет или не захочет мне помочь. — Хм, это интересно, — княгиня отложила журнал и откинулась на спинку кресла. — А в засаде сидеть будем? С парализатором? — В следующий раз непременно, а пока речь идёт всего лишь об информации. — Хорошо, тогда спрашивайте. Попробую ответить. — Ко мне обратились с просьбой расследовать… м-м-м… причины недавнего остракизма господина Казьмина… — Да-да, я в курсе. Это и в самом деле было сделано по моей рекомендации, — кивнула госпожа Фейн. — Но я нигде не смог выяснить, что же говорили в свете об этой семье. Какие слухи ходили, почему от них так резко отвернулись знакомые? Агнесса Генриховна прикусила нижнюю губу.