Слабость в ногах начала постепенно проходить, и он присел на полу напротив старика, с любопытством разглядывая бесстрастные тонко очерченные, сухие черты. Седая редеющая шевелюра, прямой нос, узкие губы. Лицо, которое увидев в толпе, потом и не вспомнишь. Старик слабо шевельнулся в кресле. — Все, что вам надо знать, я расскажу позже. Сейчас же во избежание недоразумений, я попрошу вас просто довериться мне и выполнять все мои указания. Вы нужны мне настолько, насколько я нужен вам. А сейчас ваша жизнь под угрозой. Вы не осознаете этого, так как не видите всей картины целиком. Хариг усмехнулся: — Во-первых, я за эту жизнь, как вы успели заметить, не особенно и цепляюсь. Во-вторых, кто вы и зачем здесь? В-третьих… — Времени нет препираться, — старик грубо прервал Харига. — Я же сказал, потом объясню. Сейчас сюда могут зайти люди, чтобы проверить насколько вы труп. И если они увидят вас живым, да и меня в придачу, повешение покажется вам детской забавой. Так что помолчите и просто выполняйте мои инструкции. Все остальное — потом. Тон голоса старика был настолько серьезным и приказным, что Хариг повиновался. Страха не было. Было любопытство, замешанное на беспричинной эйфории. — Ладно, так что мне делать? — Оденьте петлю на шею и ложитесь на спину. Поверните голову ко мне, чтобы вошедший не увидел ваших глаз, и не двигайтесь, что бы ни произошло, пока я вам не разрешу. Кресло, на котором сидел старик, находилось сбоку от двери, и Хариг сделал все, что от него требовалось. Через несколько минут послышался тихий щелчок замка входной двери, и Хариг замер. Впервые, с момента воскрешения, чувство страха закралось к нему в душу. Он смотрел на неподвижно сидящего в кресле старика и ждал, что же будет дальше. Скрип отворяемой за спиной двери провозгласил, что в комнату входят. Открывшаяся дверь скрыла старика от вошедшего, а тот застыл, как изваяние. Казалось, что он даже не дышит. Легкие шаги приближались, и Хариг во все глаза смотрел на старика. Вдруг рука того резко дернулась, послышались два чмокающих звука, а секундой позже позади он услышал грохот падения. Тяжелое тело свалилось на Харига, и что-то горячее все быстрее закапало и потекло по щеке. Старик неожиданно легко для своего возраста вскочил на ноги и подошел к журналисту. 5 Чье-то тело скатилось на пол, и на меня уставились остекленевшие глаза молодого парня с аккуратной дыркой во лбу. Я ошарашенно скосил глаза на лужицу чужой, уже застывшей крови под своей щекой и в ужасе резко попытался приподняться. — Не вставать! Лежите, как лежали, если хотите жить! — ледяной голос старика пригвоздил меня к полу. В его руке угрожающе блеснул ствол пистолета с навинченным глушителем. — Слушайте меня внимательно и выполняйте все, что я скажу. Медленно отползайте вдоль стены к входной двери. Старик стал тоже пробираться к двери, обходя окна. — Кто вы? — сдавленным шёпотом, прохрипел я. — …Вы убили парня! … — Потом все объясню. Если хотите, чтобы у вас и вашей семьи был шанс выжить, делайте так, как я скажу. Я ничего не понимал, и единственное, что мне оставалось — это делать так, как мне приказывал этот безумный старик. Под его внимательным взглядом я стал медленно отползать к двери, размазывая чужую кровь со своей щеки по старому паркету. — Быстрее! У нас очень мало времени! — поторопил меня старик. — Где ключ от входной двери? — В прихожей, — прохрипел я, почти доползая до двери. — Медленно вставайте и проходите в прихожую. Держитесь подальше от окон. Сотрите кровь со щеки, берите ключи, и выходим. Я на автомате, не сводя глаз от руки с оружием в кармане плаща старика, вышел за ним на лестничную клетку. — Закройте дверь на ключ и следуйте за мной. Быстрее! … Я послушно запер дверь, зачарованно вглядываясь в старческие черты. Все происходило ужасающе стремительно, но кроме страха, постепенно нарастающего во мне, была еще и доля какого-то отстраненного любопытства. Кроме того, мою послушность стимулировала еще и наглядная демонстрация владения стариком огнестрельным оружием и то, как без всякого замешательства и сомнений он им пользуется. — Теперь вдоль стены подъезда спускаемся вниз. Избегайте проемов подъездных окон. За мной… Старик мягко, бесшумно и одновременно по-будничному, стал спускаться вниз. Я следовал за ним. Если бы кто-то поднимался наверх, то на него не обратили бы никакого внимания «кто-то спускается, просто вежливо прижался к стене, чтобы уступить дорогу…» У подъездной двери старик остановился, быстро достал из кармана мятую кепку с длинным козырьком (по-видимому прихватил из прихожей) и протянул мне: — Наденьте и надвиньте козырек поглубже на глаза. Снимите куртку и оденьте ее наизнанку. Я сейчас выйду и буду ждать вас снаружи. Досчитайте до десяти и выходите после меня, не торопясь, но и не мешкая. Не оглядывайтесь, держите голову прямо и чуть опущенной. Выйдя из подъезда, поверните направо и идите, не останавливаясь, вдоль Макдоналдса, там много людей. Идите прямо, не спеша, пока не услышите мой голос. Услышите голос, не реагируйте — просто выполняйте инструкции. При ходьбе не спешите, не привлекайте к себе внимание. Все было сказано быстрой, но четко акцентуированной и не оставляющей никаких двояких толкований скороговоркой. Произнеся все это, старик исчез в дверях, а я в уме стал отсчитывать до десяти… Где-то на задворках сознания красной лампой пульсировала гремучая смесь паники, ужаса и, что удивительно, любопытства вперемешку с азартом. Было такое ощущение, как будто я раздвоился, и одна личность была в ужасе от всего происходящего, а вторая — с холодным любопытством следила за разворачивающимися событиями. … ДЕСЯТЬ. Я открыл обшарпанную дверь подъезда, вышел наружу, повернул направо и сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег, пошел вдоль Макдоналдса. Людей как всегда было много, и я практически сразу затерялся в толпе. Молодые, старые, бомжи и студенты, омываемые мощными волнами запахов жаренной картошки и бургеров, при каждом открытии и закрытии дверей кафе, создавали тот бесшабашно-безумный сюрреалистичный колорит, который характеризовал Москву после дефолта 1998 года. Вдоль стен Макдоналдса сидели и лежали, облокотившись о брусчатку пьяные бомжи, а между ними стояли группами то ли студенты, то ли просто бездельники, переговариваясь друг с другом, оживленно жестикулируя руками с зажатыми между пальцами сигаретами. Их обтекал послушный поток людей (вниз-вверх), туристов, работяг или просто зевак с бутылками пива в руках. Рядом, в вечных московских пробках Садового кольца, пыхтели, урчали, блюя недопереваренным дымом из выхлопных труб, машины, медленно ползущие вниз. Как ни странно, с другой стороны Тверского бульвара, движение в противотоке было оживленнее, и машины резво ехали мимо чинно расположившегося на другой стороне гастронома «Армения» и безумно дорогого, по-купечески декорированного, под аристократические запросы московских нуворишей, ресторана «Кафе Пушкинъ». Даже пешеходы на этой стороне улицы ходили степенно, и не видно было ни одного бомжа. Я поглубже натянул кепку на голову и стал спускаться по Большой Бронной, приноравливаясь к скорости людского потока. В голове пульсировали вопросы (…а не слишком ли быстро я иду?!.. а если старик не окликнет, что мне делать дальше?!..), и я продолжал свой вынужденный променад, чутко прислушиваясь к голосам за спиной, пытаясь вычленить знакомый из потока разноголосья. Паника начала нарастать, когда я прошел мимо кафе «Чебуречная СССР» и дошел до перекрестка. Старика все не было. Он приказал идти прямо, пока не окликнет… Я дождался зеленного света светофора и с огромным усилием воли, заставив себя не оглядываться нервно назад, пересек Сытинский переулок и продолжил свое путешествие вниз по Большой Бронной. Народу стало значительно меньше, и я замедлил шаги, чтобы не бросаться в глаза. Дойдя до узкой улочки, которая сворачивала направо в задворки здания, я почувствовал огромное желание свернуть туда и стремглав броситься бежать, спрятавшись между домами. Но старик сказал «прямо, не сворачивая», и я продолжал идти прямо, хотя нарастающая паника и чувство безысходной обреченности все больше овладевали мной. «…а если он не придет?! Что тогда делать?! Идти в милицию?!.. И что мне там говорить? … Как объяснить, что я сбежал?!.. Кто поверит про какого-то безумного старика?!..» — Направо по переходу. За мной. Держите дистанцию. Не торопитесь! — отчетливый громкий голос раздался у меня прямо над ухом, прервав горестные мысли, когда я уже дошел до следующего перекрестка, и фигура в знакомом мятом плаще, обогнав меня на переходе, старческой походкой засеменила по Богословскому переулку в сторону уединенно стоящей церкви Иоанна Богослова. Церквушка представляла из себя неопрятное ветхое строение и как-то умудрялась существовать, сожительствуя с театром имени Пушкина. В ней даже находились его театральные мастерские. В тот момент из обшарпанных и неопрятных дверей церквушки одновременно вышли какой-то церковный служка в черной, сомнительной чистоты, ризе и одетый в дорогой клубный пиджак, гламурный щеголь, который бесцеремонно оттолкнув попа, сел в свой «BMW», припаркованный прямо в саду церкви. В красноречивом взгляде служки, брошенном на своего богемного сожителя, сквозили далекие от церковного смирения чувство ненависти напополам с завистью… Мятый плащ не без доли изящества прошел между ними и продолжил семенить по Богословскому переулку в сторону Тверского бульвара. Я, сохраняя дистанцию, облегченно выдохнул и последовал за ним вдоль церковного забора. Вдруг маячивший впереди плащ исчез, и я в панике непроизвольно ускорил шаги, чтобы снова найти его. Дойдя до того места, где пропал старик, я обнаружил, что в заборе отсутствуют два прута. К нему прижимался разросшийся неухоженный кустарник, делая щель невидимой. Там, по-видимому, и скрылся мой загадочный спутник. Я, не мешкая, пролез в дыру, обдирая лицо о сучья, которые царапали куртку и затрудняли мой и без того неуклюжий ход. Как только я оказался за забором в кустарнике, меня резко схватили за рукав куртки и потянули в сторону. Я попытался встряхнуть руку с себя, но хватка была мертвая, и передо мной оказался старик. Кроме холодного и непреклонного спокойствия его глаза не выражали ничего. Я еще раз попытался стряхнуть его руку. На этот раз она разжалась, и мы со стариком оказались стоящими лицом друг к другу. Коротко подстриженный, седой и редеющий ежик волос, резко очерченные тонкие черты худощавого лица, внимательный взгляд серых глаз… — Кто вы?! Я больше ничего не буду делать, пока не объясните мне, что происходит! — мой голос прерывался из-за волнения, но я надеялся, что звучал убедительно. Старик внимательно посмотрел мне в глаза. — Я понимаю и расскажу все, что вас интересует, но позже. Сейчас надо действовать, если хотите обезопасить свою семью. Все очень серьезно. Вопрос жизни и смерти … Старик на мгновенье замолк, внимательно посмотрел на меня и тихим, но отчетливым шепотом произнес слова, которые вогнали меня в ступор. — Я — Степан Карташов, или как вы там меня назвали. Тот самый, о котором вы писали… На мгновение я застыл, отказываясь воспринимать сказанное. Сознание сопротивлялось его смыслу, как нереальному. Мы застыли, всматриваясь друг в друга — я и «мой литературный герой». Мелкие лепестки кустов, отбрасывающие подрагивающие тени на наши лица, замерший между ветвями горячий воздух, провонявший отбросами, показались какой-то декорацией и неестественной бутафорией. Как будто наслоились два слайда друг на друга (центр Москвы стал размываться и на мгновенье превратился в джунгли Северного Вьетнама… подрагивающие листочки, полутени… потом снова кусты рядом с церковью Иоанна Богослова…) — Невозможно… — прошептал я, всматриваясь в тонкие черты старческого лица, изборожденного морщинами. Старик резко встряхнул меня. — Возьмите себя в руки, если хотите спасти свою семью. Сейчас нет времени! Потом расскажу вам обо всем! Где в данный момент ваши жена и ребенок? Они в опасности. Я механически взглянул на часы. — Жена вот-вот выйдет с работы и пойдет забирать сына из детского сада. — Работа далеко? Успеете перехватить жену? — В принципе успею. Это на Ленинском проспекте. Она там врачом в Первой Градской работает. Это близко от метро Октябрьская. — Тогда быстро едем туда. За вами был хвост. Я его нейтрализовал. И пока его не обнаружили на лавке Тверского бульвара, у нас есть минут 20–30 форы. Ни в коем случае нельзя, чтобы ваши жена и ребенок зашли домой. Если не успеем, считайте, что вы их потеряли. Последние слова старик произнес уже по дороге к метро, и я механически следовал за ним, с ужасом осознавая услышанное. Я стоял на Ленинском проспекте снаружи от ворот Первой Градской больницы, судорожно высматривая Ольгу и молясь, чтобы мы не опоздали, и Ольга еще была на работе. Старика рядом не было — он контролировал «периметр», как он выразился. Все происходило настолько стремительно, что я не успевал с анализом событий, но был уверен в одном: нам грозит смертельная опасность. По дороге Карташев рассказал вкратце, что происходит, и мне стало понятно, что когда Осилов дал мне рукопись, он смел, как взрывом, мое будущее и будущее моей семьи, мое спокойствие, семейное счастье и, возможно, жизнь моих близких. Степан (я с усилием заставлял себя думать о нем, как о реальном человеке) рассказал мне, что я подписал себе приговор в тот момент, как отправил рассказ в первую же редакцию. Потом я усиливал этот эффект, пересылая рукопись в другие издательства. Скорее всего, с того времени за мной и начали следить. А незначительные мелочи: сдвинутая пачка сигарет, чуть приоткрытый ящик закрытого до этого стола — были результатами лихорадочных поисков оригинала рукописи у меня на работе и дома. И только благодаря тому, что она еще не найдена, я жив. Знали бы они, что в очередном приступе алкогольной ярости я сам ее выбросил в мусоропровод! … Моя стремительная деградация была им выгодна. И, не найдя рукопись, «Лебедь и компания» решили просто убрать меня по-тихому.