Спокойная рассудительность это маленького человека заставила меня собраться. Убедившись, что на улице ни души, я осторожно отодвинул железную решетку, приоткрыл дверь и протиснулся в магазин. Внутри было темно, как в могиле. Сквозь плотно закрытые ставни не пробивались даже отблески уличных фонарей. Немного постояв, я начал на цыпочках пробираться между коврами, ящиками и столами. Затем остановился и прислушался. Тишина. Ни единого звука ни внутри, ни снаружи. Тогда я зажег фонарик и замер, затаив дыхание. По-прежнему ничего. Я начал подозревать, что дом пуст – это меня приободрило, и я приступил к осмотру. Помещение магазина оказалось даже меньше, чем мне показалось вначале. Вскоре я уперся в стену. Рядом был навален всякий хлам. Дверь, из которой появилась упитанная дама, располагалась справа от меня, и через нее я попал в небольшое помещение, похожее на кухню. Здесь находились кровать, газовая плита, пара комодов и раковина, словом – типичное жилье смотрителя дома, который сдается внаем. Я различил довольно высоко расположенное окно, но никаких других дверей, кроме той, через которую я сюда попал, не было. Поэтому я вернулся в магазин и двинулся по коридору, уходящему влево. Здесь я не обнаружил ничего, кроме запертых дверей и, опять же, дряхлых комодов. Но одна из дверей оказалась открытой. Посветив фонариком, я увидел за ней деревянные ступени очень крутой лестницы – в старых домах такие обычно ведут на чердак. Опасаясь, что ступени окажутся скрипучими, как часто бывает, я попробовал самую нижнюю ногой и убедился, что она, как и остальные, совершенно новая. Не могу сказать, что я прямо-таки горел желанием лезть в эту мышеловку, но иного выхода не было – сдаваться я не собирался. Наверху я обнаружил еще одну дверь, и как только я собрался ее толкнуть, как по другую сторону послышались шаги. Я замер, втиснувшись в какую-то нишу, ожидая, что случится дальше. Мужчина – шаги были явно мужские – подошел к двери и повернул ручку. Если бы он открыл ее, я был бы немедленно обнаружен, потому что у него имелся какой-то источник света – лампа или фонарь, и тогда одному богу известно, чем бы все это кончилось. Однако он всего лишь подергал ручку, словно проверяя, заперто или нет, после чего повернул ключ в замке, и я услышал удаляющиеся шаги. Это меня обескуражило – теперь я был отрезан от той части дома, которую мне еще не удалось обследовать. Выждав пару минут, пока все затихнет, я тоже на всякий случай повертел ручку двери, и та, к моему удивлению, внезапно открылась. Выходит, незнакомец не запер ее, а наоборот – отпер. Объяснений этому могло быть только два: либо он собирался выйти через эту дверь позже, либо кого-то поджидал и оставил дверь открытой для гостя. С этой минуты ко мне окончательно вернулось самообладание. Я протиснулся в дверь и увидел за ней довольно длинный проход. Его длина и направление объяснили мне те странности архитектуры этого здания, которые озадачили меня днем. Старый дом на Литл-Фарделл-стрит имел необычайно узкий фасад, шириной всего в одну комнату, однако он был пристроен вплотную к другому, более солидному и гораздо более новому зданию, в котором я теперь и оказался. Проход был высоким и довольно широким, на полу лежала толстая ковровая дорожка, а в начале и конце на стене имелись выключатели. Это меня встревожило: если кто-нибудь сюда войдет и включит свет, тут и таракану негде спрятаться. Поразмыслив, я решил, что безопаснее всего действовать быстро и решительно. Бесшумно ступая на носках, я прокрался в конец прохода. За поворотом обнаружился еще один коридор, такой же пустой и расположенный перпендикулярно к первому, но в нем виднелись несколько дверей. Я бесцеремонно распахнул первую попавшуюся, и слава богу, комната, которая за ней находилась, оказалась совершенно пустой. А это значило, что я смогу использовать ее в качестве наблюдательного пункта. То была спальня, обставленная со вкусом и, к тому же, женская. Об этом свидетельствовал зеркальный туалетный столик со множеством щеток, расчесок, флаконов с духами и коробочек с пудрой. Обширный шкаф, дверца которого оставалась приоткрытой, был полон платьев. Очевидно, хозяйка спальни покинула ее совсем недавно и довольно поспешно: на кровати валялась одежда, под туалетным столиком были брошены комнатные туфли. Тут-то я и почувствовал себя так, будто ни с того ни с сего вломился во вполне добропорядочный дом, да еще и проник в женскую спальню. Мне уже чудился грязный скандал с моим участием, который ляжет мрачным пятном на мою репутацию. Мистер Эйбел с его шалашиком казался мне сейчас таким далеким, словно меня отделяли от него мили препятствий и преград. Я решил, что пора возвращаться, причем, чем раньше, тем лучше, и уже двинулся было к двери, как вдруг произошло нечто такое, что заставило меня буквально окаменеть. Входя, я оставил дверь спальни приоткрытой и, конечно же, выключил фонарь, как только осмотрелся. Теперь меня окружала глубокая темнота, но в коридоре я увидел полосу света. Это наверняка хозяйка спальни, черт бы ее побрал! Душа моя ушла в пятки, но потом я сообразил, что верхний свет в коридоре выключен, и тот, кто там находится, так же, как и я, пользуется фонарем. И человек этот двигался тем же путем, а следовательно, это был тот, для кого отперли дверь, ведущую на лестницу. Прильнув к щели в двери, я заметил мужскую фигуру, которая быстро и почти бесшумно проскользнула мимо, но кроме темной куртки с поднятым воротником и черного кепи, так ничего не смог рассмотреть. Мужчина торопливо прошел по коридору, а в самом его конце, помедлив мгновение – как бы в нерешительности, свернул в дверь, находившуюся слева от него, и исчез из виду. Оставалось только ждать. К счастью, ожидание не затянулось, потому что нервы у меня уже начали пошаливать. Мужчина снова вышел в коридор, неся что-то в руке и светя фонариком, и теперь я сумел разглядеть его лицо. Узнал я его мгновенно: передо мной был тот сутулящийся малоприметный человек, которого я видел в библиотеке Медины во время своего первого «гипнотического» визита. По какой-то причине его лицо запечатлелось в моей памяти: унылое, но вовсе не отталкивающее. От мысли, что я на верном пути, неуверенность и страх окончательно покинули меня. Мое чутье не подвело – это место принадлежит Медине, это те самые «Поля Эдема» из таинственного шестистишия! Пройдя мимо моей двери, мужчина повернул в соседний коридор. Я прокрался за ним и успел заметить, что свет фонаря ненадолго задержался у выхода на лестницу, а затем исчез. Я еле удержался от опрометчивого желания: последовать за ним, перехватить в магазине и выбить из него всю правду. Эту соблазнительную идею я тут же отбросил – она могла свести на нет все мои усилия. Я должен был продолжать обследовать дом и первым делом выяснить, что собой представляет та комната, в которую заходил мой знакомец. Я вышел из спальни и остановился в коридоре, прислушиваясь. Ничего угрожающего. Впрочем, один звук я все-таки различил: он доносился откуда-то извне – словно в отдалении играл небольшой оркестр или орган. Я решил, что где-то рядом находится церковь, и сейчас там, несмотря на позднее время, репетирует хор. Комната, в которую я вошел, оказалась довольно странным местом – то ли музей, то ли офис, то ли библиотека. Магазин внизу был забит грошовым хламом, но здесь я увидел великолепные итальянские декоративные тарелки – в этом я немного разбирался, потому что подобные коллекционировала Мэри, и полдюжины китайских ваз из зеленого фарфора, явно подлинных. Кроме того, там имелась картина – великолепный голландский пейзаж, возможно, принадлежавший кисти Хоббемы[46], а также несколько внушительного вида сейфов. Нигде не было видно никаких бумаг, а все ящики письменного стола оказались запертыми. При мне не было никаких инструментов, поэтому я не смог бы взломать ни сейфы, ни ящики, даже если б и захотел. Я не сомневался, что где-то здесь находятся чрезвычайно важные улики, но не знал, как их добыть. Уже собираясь уходить, я вдруг осознал, что отдаленная музыка, которую я слышал в коридоре, здесь слышна гораздо громче. И это явно не было репетицией церковного хора – музыка была самая что ни на есть светская, скорее, танцевальная. Может ли это здание примыкать к какому-то танцевальному залу? Я взглянул на часы – еще нет и одиннадцати, значит, я провел внутри всего двадцать минут. Мне-то казалось, что намного больше, однако я решил продолжать свое путешествие во мраке. Окна комнаты, в которой я находился, выходили на Уэллсли-стрит, и это свидетельствовало, что при осмотре этой улицы я что-то упустил. Скорее всего, где-то между автосалонами втиснулся крохотный танцевальный зал. Мне отчаянно хотелось выяснить, что находится дальше за этой комнатой, тем более, что в нее можно было попасть не только из антикварного магазина – это мне уже было ясно. И я не ошибся – между книжных шкафов обнаружилась дверь, скрытая под тяжелой портьерой, а за ней – очередной коридор. Там музыка звучала еще громче, я как будто оказался за кулисами театра. Дверь, обнаружившаяся в конце нового коридора, оказалась запертой, а другая – ее мне удалось открыть – вела на площадку еще одной деревянной лестницы. Спускаться я пока не стал, а проверил еще одну дверь и тут же осторожно ее прикрыл. Комната, в которую она вела, была освещена, и у меня появилось ощущение, что там находятся люди. К тому же, как только образовалась щель между дверным полотном и косяком двери, в нее волной хлынула музыка. Секунду я пребывал в нерешительности, но потом все-таки открыл эту дверь и вошел в небольшое пустое помещение, низкое, пыльное и унылое. Одна его стена оказалась сплошь застекленной, а сквозь эти давно немытые стекла сюда вливалось сияние расположенных где-то ниже уровня остекления десятков мощных ламп. С величайшей осторожностью я сделал несколько шагов и остановился только тогда, когда смог рассмотреть, что находилось внизу за стеклами. Впрочем, еще до этого я понял, что увижу. Передо мной открылась панорама танцевального зала, в котором я побывал с Арчи Ройленсом несколько недель назад. Псевдокитайский декор, режущий глаза свет, темнокожий джаз, дешевый блеск. Правда, людей в зале на этот раз было гораздо больше. Гомон и взрывы смеха, грохот оркестра, атмосфера буйного веселья, вульгарного, но вместе с тем живого и яркого. Вдоль стен зала, как обычно, располагались посетители, потягивающие ликеры и шампанское. Тут и там можно было заметить жирных биржевиков, итальянских торгашей, разгоряченные лица молодых людей из казарм и колледжей, воображающих, что перед ними настоящая жизнь. На мгновение мне почудилось, что я заметил Арчи, но это оказался просто похожий на него мужчина – его худоба и ярко-рыжие волосы странным образом подчеркивали мертвенную бледность женщины, рядом с которой он сидел. Танцы были более энергичными и воодушевленными, чем в прошлый раз. В здешних марионетках сейчас чувствовалось больше жизни, и я был вынужден признать, что свое дело они знают. Все пары на паркете были профессионалами, и если в их группу вклинивался какой-нибудь неумелый простофиля, долго он там не задерживался. Девушку в зеленом, которая так понравилась Арчи, я не заметил, но подобных ей особ там было с избытком. Впрочем, мужчины не нравились мне еще больше – бледные скелеты или малоподвижные туши, затянутые в облегающие костюмы. Один долговязый молодой человек с осиной талией, белым, как мел, лицом и пустыми глазами под наполовину прикрытыми веками выглядел как оживший труп. Губы у него были алыми, словно у хористки, и я готов был поклясться, что алые пятна на его щеках – это румяна. Но, боже, как он танцевал! Словно какая-то адская сила подняла его из могилы и принудила к этой изощренной и блистательной пляске смерти. А в следующий миг я испытал настоящее потрясение, так как понял, что этот манекен – не кто иной, как мой старинный друг маркиз де ла Тур дю Пин. Не успел я опомниться, как последовал новый, еще более жестокий удар. Маркиз танцевал с женщиной, чьи волосы отличались необыкновенным блеском. Поначалу я не мог видеть ее лицо, потому что она двигалась спиной ко мне, зато хорошо рассмотрел ее слишком откровенное и безвкусное платье. Она тоже недурно танцевала, ее гибкая грация бросалась в глаза, несмотря на вульгарный наряд. Потом она повернулась ко мне, и я увидел такие же яркие губы и слой белил и румян, которыми маскируют свои недостатки женщины такого пошиба. Впрочем, особенно маскировать ей было нечего – женщина была хорошенькой… И тут я испытал такой шок, что едва не выпал из окна. В этой размалеванной танцовщице я узнал свою жену и мать моего сына! Глава 14 Сэр Арчибальд Ройленс попадает впросак Спустя три минуты я вернулся в антикварный магазин. Выключил фонарь и осторожно толкнул дверь, ведущую на улицу. Оттуда донесся звук шагов, поэтому я снова прикрыл дверь и подождал, пока припозднившийся прохожий удалится. И только после этого вышел на улицу – к тлеющей жаровне и выглядывающей из шалашика востроносой физиономии мистера Эйбела. – Все хорошо, сэр? – жизнерадостно поинтересовался он. – Просто отлично, – ответил я. – Я нашел, что искал. – Вскоре после того как вы вошли, здесь появился один тип. Хорошо, что я запер за вами. Внутри он провел около пяти минут. Солидного вида, в черном пальто с поднятым воротником, немолодой, смахивает на пастора. Забавно, сэр, но я почти угадал время, когда вы вернетесь и только что отпер дверь для вас… А теперь, если я вам больше не нужен, начну-ка я прибираться. – Как же вы справитесь в одиночку? – спросил я. – Тут полно работы. Он подмигнул мне с самым серьезным видом. – Через час от всего этого и следа не останется. У меня есть свои методы. Всего доброго, сэр, и спасибо! – Он напомнил мне гостиничного чистильщика обуви, провожающего клиента. Была половина двенадцатого, когда я добрался до Тоттнем-Корт-роуд, поймал такси и велел шоферу ехать на Грейт-Чарлз-стрит в Вестминстере. Мэри находилась в Лондоне, и я должен был увидеться с ней немедленно. Она решила вступить в игру, возможно, по наущению Сэнди, и я должен был выяснить, что за роль ей предназначена. Дело затруднялось еще и тем, что Сэнди вел свое расследование независимо, а мне было запрещено вступать с ним в контакт, но если и Мэри подключилась, то мог воцариться такой хаос, который спутал бы все мои карты. Чтобы избежать этого, мне просто необходимо было знать ее планы. Признаюсь, на душе у меня творилось черт знает что. Во всем мире не было человека, чей ум я ценил бы выше, чем ум Мэри. Я бы пошел за ней хоть в преисподнюю, но мне была ненавистна даже мысль о том, что женщина может ввязаться в столь опасное дело. Она была слишком хороша, чтобы иметь дело с отвратительной изнанкой этого мира. Вместе с тем я помнил, что ей доводилось бывать в переделках и похуже, и мне пришли на ум слова Бленкирона: «Ее ничто не испугает и ничто не запятнает». От этого у меня немного потеплело на душе и я почувствовал себя не так одиноко. Но каково Питеру Джону? Но так или иначе, я должен был ее увидеть. Скорее всего, Мэри остановилась у своих тетушек, а если нет, в любом случае там я смогу что-нибудь узнать о ней. Обе мисс Уаймондхэм были женщинами недалекими, но их дворецкий сделал бы честь и герцогскому замку. Что касается дома на Грейт-Чарлз-стрит, то он был одним из тех перегруженных архитектурными излишествами зданий, которыми претендующие на интеллектуальность нувориши украсили старые Вестминстера. – Ее светлость дома? – спросил я. – Нет, сэр Ричард, но обещала не задерживаться. Жду ее с минуты на минуту. – В таком случае я, пожалуй, тоже подожду. Как поживаете, Барнард? – Превосходно, благодарю вас, сэр Ричард. Очень рад видеть у нас миссис Мэри, если вы позволите ее так называть. Мисс Клэр все еще в Париже, а мисс Уаймондхэм решила посвятить сегодняшний вечер танцам и вернется поздно. Простите меня за смелость, сэр, но как идут дела в Фоссе? И как там юный джентльмен? Миссис Мэри показывала мне его фото. Очень симпатичный юный джентльмен – вылитый вы. – Вздор, Барнард. Он копия своей матери. Будьте добры, принесите мне что-нибудь выпить. Лучше кружку пива, если найдется – у меня в горле сухо, как в пустыне. Я проглотил пиво и стал ждать в маленькой гостиной. Она могла бы выглядеть очаровательной, если б не ядовитые цвета, которые придали стенам тетушки Мэри. Настроение у меня улучшилось, когда я увидел на каминной полке фотографию Питера Джона, тем более что Мэри могла в любой миг появиться в дверях. Но увидел я ее только в полночь. Я услышал ее голос, когда она заговорила с Барнардом в зале, а потом послышались быстрые шаги за дверью. На Мэри все еще был этот нелепый наряд, но пудру и румяна она, видимо, стерла в такси, и теперь стало видно, как она бледна. – О, Дик, милый! – воскликнула она, стаскивая на ходу плащ и бросаясь ко мне. – Я тебя не ждала. Дома ничего не случилось? – Насколько мне известно, нет, не считая того, что там уже никого не осталось. Мэри, что тебя привело сюда, скажи на милость? – Ты не сердишься, Дик? – Ничуть. Мне интересно. – Откуда ты узнал, что я здесь? – Догадался. Мне это показалось наиболее вероятным. Я сегодня видел, как ты танцевала. Послушай, милая, если ты будешь так отчаянно краситься и пудриться, а потом прижиматься к груди старины Турпина, бедняге будет довольно сложно отстирать манишку. – Ты… видел… как я… как я танцевала? Ты был там? – Ну, не совсем. Я наблюдал за залом с галереи, и мне пришло в голову, что чем быстрее мы встретимся и поговорим, тем будет лучше. – С галереи! Ты был в том доме? Что-то я ничего не пойму… – Я и сам не все понимаю. Я тайком проник в дом на одной тихой улочке – для этого у меня имелись очень весомые причины. Кстати, признаюсь: там я пережил едва ли не самый сильный в жизни испуг. Ну, а после всяких мелких приключений я услышал дьявольскую какофонию, в которой опознал танцевальную музыку, и в конце концов обнаружил маленькую грязную комнатушку с застекленной стеной, за которой увидел танцевальный зал. Я узнал его, потому что однажды побывал там с Арчи Ройленсом. Это, конечно, меня удивило, но представь себе мое изумление, когда я увидел собственную жену, размалеванную, как гейша, отплясывающую с моим старым другом, который, по-видимому, решил изображать персону из музея восковых фигур. Мэри, казалось, почти не слушала меня. – Но ты был в доме! Ты видел там кого-нибудь? – Да. Я видел одного мужчину и слышал другого. Того, которого я видел, я узнал – это один из слуг или приближенных Медины. – А второй? Он вышел оттуда? – Нет. – Меня озадачило ее возбуждение. – Почему тебе не дает покоя этот второй?