Нечасто мне доводилось видеть человеческое существо, столь прекрасное и одновременно столь отталкивающее. Но эти красота и первобытная жуть, смешиваясь, производили впечатление беспощадной силы. Я вполне скептически относился и к этому образу носителя тайного знания, и к гипнотическим способностям Медины, но, глядя на этот сумрачный лик, не мог не ощутить, что за ним стоит целый мир таких вещей, которые недоступны моему уму. Мощь, исходившая от него, была чем-то сродни мощи сокрушительного урагана или эпидемии чумы. Я невольно вспомнил рассуждения Сэнди во время обеда в клубе «Четверг» о том, что истинная угроза для мира заключается во влиянии одной личности на другие. Этот смуглый дикарь был истинным жрецом такого непотребного господства, и у меня возникло острое желание прямо здесь размазать его по стене. Он тут же взглянул на меня с немым вопросом, на который поспешно ответил Медина. Полагаю, он сказал, что я – «чела»; именно так в тех краях называют лишенного собственной воли и во всем следующего за учителем ученика. Потом Харама неожиданно заговорил на хорошем английском с характерным индийским акцентом. – Ты далеко ушел по дороге знаний, брат мой. Я не думал, что сын Запада сможет преодолеть столь длинный путь так быстро. Ты обрел два из трех ключей власти, если сумел заставить человека забыть прошлое и начать новую жизнь согласно твоей воле. Но третий ключ, что с ним? В голосе Медины послышалось разочарование. – Именно его я и ищу, о повелитель! Какой смысл стирать прошлое и утверждать свою власть, если это всего лишь временное состояние. Мне нужен третий ключ, который запирает дверь подземелья, где пленник останется навсегда. Существует ли он? – Существует, но отыскать его непросто. Любая власть слабеет со временем и может быть разрушена случайным событием или происшествием, исключение – малолетние дети, некоторые женщины и люди с поврежденным умом. – Это мне известно, – с едва заметным раздражением отозвался Медина. – Но я не хочу делать своими учениками детей, идиотов и женщин. – Я сказал – некоторые женщины. Среди наших женщин, возможно, почти все, но среди женщин Запада, которые во многом подобны мужчинам, – лишь те, что мягче и слабее душой. – В том-то и беда. Я хочу властвовать вечно, и чтобы мне не требовалось постоянно присматривать за ними. Я занятой человек, мое время драгоценно. Скажите, владыка, есть ли способ? Я слушал этот разговор, испытывая неподдельный ужас. Намерения Медины открылись мне во всей полноте, и я осознал, что именно он, он один стоял за похищением юноши, девушки и мальчика. Кроме того, я понял, что он сделал с заложниками и что намеревался предпринять теперь. По сравнению с этим убийство выглядело лучше, потому что убийца отнимает жизнь, а он вознамерился отнять их души. В один миг я возненавидел и его, и этого темнокожего демона так, как еще никогда никого не ненавидел. Лишь отчаянным усилием воли я подавил желание схватить обоих за глотки. Три истории, наполовину стершиеся в памяти из-за череды событий, снова вспыхнули передо мной с невероятной отчетливостью. Я снова увидел изможденное лицо Джулиуса Виктора, услышал срывающийся голос сэра Артура Уорклиффа. Внутри у меня все кипело, я задыхался. Должно быть, эти чувства отразились на моем лице, но, к счастью, оба негодяя на меня не смотрели. – Способ есть, и самый надежный, – наконец произнес индус, и по его лицу скользнула мимолетная улыбка. – В моей стране им легко воспользоваться, но в твоей могут возникнуть трудности. Мне объяснили, что ваша полиция довольно назойлива, к тому же, существует такая вещь, как репутация в обществе, о которой необходимо заботиться. Есть иной способ, он требует больше времени, но столь же надежен, если применить его без страха. Гуру наконец открыл глаза, и мне почудился в них матовый блеск, характерный для тех, кто постоянно принимает наркотики. – Того, кого ты хочешь сделать своим рабом, ты сперва лишаешь памяти, потом подчиняешь своей воле. Чтобы привычка к подчинению не ослабела, ты должен как можно чаще находиться рядом с ним и постоянно усиливать свое влияние. Однако это довольно обременительно. Но укрепить эти узы можно иначе. Покажи тому, над кем ты собираешься властвовать, их прежнюю жизнь и там, среди привычных для них вещей, внезапно прояви свою власть. Так она станет для него чем-то привычным, ибо если сознательная память стирается, подсознательная остается с человеком навсегда и со временем становится его второй натурой. – Понимаю, – рассеянно произнес Медина. – Я догадывался об этом. Скажите, повелитель, может ли власть, однажды установленная, быть сброшена? – Только по воле того, кто этой властью пользуется. Только повелитель может отпустить раба на волю. После этого они снова перешли на хинди, продолжая обсуждать уж невесть какую чертовщину. В какой-то момент мне показалось, что мудрец начинает уставать от разговора. Наконец он встряхнул колокольчик, лежавший у него под рукой, и, когда бесшумно возник слуга, отдал ему какое-то короткое распоряжение. Медина поднялся и поцеловал протянутую руку, а я, разумеется, последовал его примеру. – Надолго ли вы в Лондон, владыка? – спросил он. – Всего на два дня. У меня дела в Париже и в некоторых других местах. Но я вернусь в мае и снова тебя призову. Благоденствуй, брат мой! Да пребудут с тобой божества мудрости! Мы спустились в сверкающий зал, где как ни в чем не бывало продолжались танцы и застолье. Встреча ветеранов близилась к концу, и Том Мэхен в холле увлеченно беседовал с группой увешанных наградами друзей. Я понимал, что должен хоть что-то сказать Медине, и разительный контраст между этой шумной суетой и тем, что происходило в номере гуру Харамы, подсказал мне слова. Когда мы надевали плащи, я как бы вскользь заметил, что все это напоминает мне выход из света во тьму. Он тут же согласился: – Вернее, низвержение из истинного мира в мир теней… Ему явно требовалось обдумать результаты нашего визита, поэтому он даже не предложил мне пройтись с ним, как обычно поступал. У меня тоже хватало пищи для размышлений. В клубе меня ждало письмо, подписанное «Спион Коп». Почтовый штемпель оказался английским, чему я искренне обрадовался. «Найдешь меня двадцать первого апреля, – говорилось в нем, – в таверне „Сайлент вумен“ на дороге, которая ведет к твоему Фоссе. Это между Колном и Виндрашем. Многое надо рассказать». Слава богу, подумал я, что Сэнди вернулся, хоть и выбрал для встречи какое-то совсем уж неожиданное место. Мне тоже было что порассказать, ибо в тот вечер я заглянул в мозги Медины. Больше того – в голове у меня забрезжили проблески плана действий. Глава 10 Тайный разговор в придорожной таверне Первым моим импульсом было сообщить Магиллври об этом Хараме, который, в чем я не сомневался, замыслил недоброе. Я подозревал какую-то политическую интригу – иначе зачем бы ему понадобилось блуждать по европейским столицам, останавливаясь в самых дорогих гостиницах? Но, поразмыслив, я решил не касаться политики. Я не мог говорить о Хараме, не упомянув Медину, а я не должен был делать ничего такого, что могло вызвать хоть малейшие подозрения против него. Но у меня имелось предписание врача с рекомендацией недельного отдыха, подписью и печатью, и утром девятнадцатого апреля я отправился с ним к Медине. Там я поведал, что уже целую неделю скверно себя чувствую, и мой доктор велел мне возвращаться домой и некоторое время провести в постели. Это явно не пришлось ему по вкусу, поэтому я показал предписание и пожаловался, что мне и самому это совсем не с руки, но я не могу разорваться между своими желаниями и неважным состоянием здоровья. Между прочим, ему понравилось, что я принес записку, как какой-нибудь младший лейтенант, ходатайствующий об увольнительной. Во всяком случае, Медина сменил тон на сочувственный. – Как жаль, что вы уезжаете, – сказал он. – Ведь вы мне так нужны! Но с недомоганиями шутить не следует, а неделька постельного режима, надеюсь, поставит вас на ноги. Когда вас ждать обратно? Я ответил, что двадцать девятого во что бы то ни стало буду в Лондоне. – Ухожу в монастырь, – пошутил я. – Никаких писем и газет, для всех знакомых меня не будет дома, в остальном – сон и еда. Словом, как сыр в масле, к тому же, под присмотром жены. После разговора с Мединой я разыскал Арчи Ройленса. Он пребывал в отличном настроении и тут же сообщил, что повидался с Хансеном, и, как выяснилось, на острове Флаксхольм, расположенном у самого входа в Мюрдальфьорд, действительно есть ровная площадка, подходящая для приземления. Это сравнительно большой остров с озером в центре, совершенно необитаемый, если не считать фермы на южной оконечности. Кроме того, Арчи раздобыл аэроплан «Сопвич», которому, по его словам, можно было доверять, и мы решили, что он должен прибыть на Флаксхольм не позднее двадцать седьмого апреля, как следует обустроиться и ждать прибытия моторной лодки из Мюрдальфьорда. Я настоятельно посоветовал ему взять побольше провизии, на что Арчи только ухмыльнулся и заявил, что он не настолько глуп, чтобы не позаботиться о собственном брюхе. Он уже наведался в «Фортнум энд Мейсон» и запасся спиртным и кучей деликатесов. – Бери с собой всю теплую одежду, какая найдется, Дик, – прибавил он. – В это время года там еще адски холодно. Кроме того, он договорился через Хансена, чтобы в Ставангере приготовили моторный катер для мистера Бранда, который прибудет пароходом из Халла утром двадцать третьего апреля. В случае, если мои планы изменятся, я должен связаться с ним немедленно. Вечером я с легким сердцем отправился в Фоссе. Истинное блаженство – вырваться из Лондона, дышать чистым воздухом и знать, что как минимум неделю я буду заниматься делом, куда более полезным чем тупое шатание по улицам. Питера Джона я застал в отменном здравии, а сад был усыпан первоцветами и нарциссами. Мэри я сообщил, что доктор прописал мне неделю полного отдыха. – Дик, – немедленно встревожилась она, – ты болен? – Нет, просто слегка переутомился. Но официально я должен валяться в постели неделю напролет, и ни одну живую душу нельзя ко мне даже близко подпускать. Прошу тебя, предупреди служанок и скажи повару, пусть готовит как для больного. С Пэддоком я сам поговорю, он поможет мне с этим спектаклем. – Спектаклем? – Да. Видишь ли, мне необходимо на неделю съездить в Норвегию. Если, конечно, Сэнди не воспротивится. – Но я думала, что полковник Арбутнот все еще за границей!.. – Так оно и есть… По крайней мере, официально. Но послезавтра обедаю с ним в «Сайлент вумен» – помнишь эту таверну, где мы ужинали, когда я рыбачил на Колне? – Дик, – нахмурилась Мэри, – не пора ли тебе рассказать, чем ты вообще занимаешься? – Думаю, пора, – согласился я, и вечером после обеда рассказал ей все как есть. После этого она задала мне кучу вопросов, очень проницательных, потому что Мэри, вообще-то, вдвое умнее меня. Потом она долго сидела, подперев щеку кулаком, и размышляла. – Я бы хотела встретиться с мистером Мединой, – наконец проговорила она. – Тетушка Клэр и тетушка Дориа знакомы с ним… Я боюсь его, отчаянно боюсь, и, думаю, я бы меньше боялась, если б хоть раз его увидела. Это ужасно, Дик, что ты воюешь с таким странным и страшным оружием. И твое единственное преимущество – это то, что ты такая непробиваемая дубина… Тем не менее, мне ужасно хочется тебе помочь. Невыносимо сидеть здесь и ждать, изнывая от страха за тебя и все время думая об этих несчастных пленниках. Особенно мальчик не выходит у меня из головы. Я часто просыпаюсь и поднимаюсь в детскую, чтобы взглянуть на Питера Джона – на месте ли он. Няня, наверное, думает, что я спятила… Норвегия… Ох, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. – Я не вижу другого выхода. Мы знаем, где может содержаться один из заложников. Не знаю, кто именно, но я просто обязан действовать. Если я найду одного, это может вывести меня на остальных. – Все равно останутся еще двое, – вздохнула она, – а время уходит. Но ведь ты один. Тебе нужны помощники. Может, Магиллври? – Нет. У него свое дело, не менее важное. Если его втянуть еще и в мое, развалятся оба. – А полковник Арбутнот? Чем он занят? – О, Сэнди не сидит сложа руки, и, слава богу, наконец-то вернулся в Англию. Я узнаю, что он накопал, когда встречусь с ним. Пока я буду в отъезде, Сэнди будет продолжать то, что я начал. – Может, пока тебя не будет, я могла бы с ним повидаться, хотя мы до сих пор даже не представлены друг другу? Так мне было бы спокойнее. И все-таки, Дик, я могу чем-то помочь тебе? У нас никогда не было тайн друг от друга, даже когда мы еще не были женаты, и тебе известно, что на меня можно положиться. – Знаю, дорогая, – сказал я. – Но я не вижу вариантов… пока. Если б видел, я бы сразу тебя подключил, потому что я всегда предпочитаю иметь рядом тебя, чем целый полк кавалерии. – Бедный мальчик!.. Я все могу выдержать, но от мысли о нем я просто схожу с ума. Ты видел сэра Артура? – Нет, я старался держаться от него подальше. Джулиуса Виктора и герцога я еще способен выносить, но в лицо сэру Артуру смогу посмотреть только тогда, когда верну ему сына. Мэри порывисто встала. – Это необходимо сделать! – горячо воскликнула она. – Дик, я сердцем чувствую: мы на верном пути. О, как бы я хотела… Как бы я хотела, хоть что-нибудь сделать!.. Не думаю, что в ту ночь Мэри смогла уснуть. Утром она была бледна и немного подавлена, а в ее глазах появилась какая-то необъяснимая отстраненность: такой взгляд у нее я видел, когда в марте 1918 года уезжал в действующую армию.