— Не дрейфь, браток, — улыбнувшись, подбодрил солдат. — Здесь все свои. — Это я, дядя, Вовка… — хрипловатым басом представился козопас и тут же добавил: — Мне бы к самому старшему начальнику… — К самому старшему? К коменданту, значит? Иди по дорожке прямо; слева за бензобаками — вон там, видишь? — фанерный домик… А для чего тебе комендант? — поинтересовался часовой. — По хозяйственному делу, — объяснил Вовка. — Я пойду? — Ну иди! — сказал солдат и приложил руку к пилотке. Вовка шел осторожно, как по кочкам, подтягивая на ходу штаны, чтобы они не очень-то шуршали. Возле первой палатки, на автомобильных скатах, сидели двое. Наверное, танкисты, потому что на них были засаленные комбинезоны и черные шлемы. Пахло машинным маслом. Танкисты перетирали паклей какие-то блестящие втулки. Но сейчас их заинтересовал мальчуган. Не сговариваясь, они отложили работу и снизу вверх уставились на Вовку. — Откуда будешь, орел? Вовка вежливо поздоровался, даже фуражечку для приличия снял, путано рассказывая, кто он и откуда. — У вас здесь много всякого… — Вовка обвел глазами технику. — Вроде к бою готовитесь… А трактора случайно не будет? — Трактора? — прищурился курносый танкист, сдерживая улыбку. — Вот они, наши тракторы. «КВ» — слыхал о таких? — «КВ», — прочитал мальчуган буквы на борту приземистого танка с круглой башней, который стоял на деревянных колодках. — «Клим Ворошилов». Гроза. Стену начисто сносит. — Не-е… Нам такие не нужны. Нам чтоб землю пахали… Бабы наши выходят в поле, возятся, возятся лопатами, а земля как камень. Танкисты закурили, и голубой дымок, как печаль, окутал их суровые, задумчивые лица. — Это еще надо подумать, кому тяжелее: мужчинам на войне или женщинам в тылу. Курносый танкист с глубоким шрамом на лице, погасив каблуком окурок, быстро вскочил. — Знаешь, Николай, — обратился он к своему другу, — пойду к майору. Пусть дает машину, на которой «букварей» стажируем. Чего напрасно гонять ее по степи?.. — Валяй, тезка. Я бы с тобой пошел, если бы не дежурство. Вовка остался с одним Николаем, а второй, курносый, глухо застучал сапогами, направляясь к фанерному домику. Через минуту он уже птицей выскочил оттуда и, на ходу застегивая шлем, веселый и взволнованный, окликнул Вовку: Давай за мной! Вы когда-нибудь ездили, друзья, в боевом танке? В настоящем знаменитом «Т-34»! Вы знаете, как вздрагивает его могучее тридцатипятитонное тело, как гремит горячая сталь, как несется он по степи и земля ошалело бросается ему под гусеницы? Вы знаете, что человек в такие мгновения чувствует себя нацеленным снарядом, способным пробить, проломить любую преграду? Если вы не ездили на танках, то представьте себе, что творится в душе двенадцатилетнего парня. Танкист легко вскочил на борт, быстро открыл люк и, согнувшись, так сильно дернул Вовку за руку, что тот только мелькнул в воздухе. «Залазь!» — и втащил его в темный глубокий колодец. От запахов бензина, горелых масел, раскаленного железа у Вовки защекотало в горле. Он нащупал круглую твердую подставку, сел на нее, как на иголки. «За что тут держаться?» — пошарил рукой. Водитель-механик нырнул куда-то вперед, наверное к рычагам управления. Машина стояла неподвижно. И вдруг заревела, как раненый зверь, и, обдавая густым дымом, отбросила Вовку назад. «Прощай, жизнь!» — закатил мальчишка глаза. А его трясло и подбрасывало, а над ним, и под ним, и вокруг него что-то трещало, гремело, скрежетало. Вовка поджал живот, затаил дыхание, как будто боялся, что его растрясет. Водитель быстро повернул голову к парнишке: — Ну как? Здорово? — и весело сверкнул зубами. — Красота! Даже не страшно! — соврал парнишка и гордо выставил онемевшую грудь. Его трясло и качало, но он уцепился руками в сиденье и нашел в себе силы открыть глаза. Бегло осмотрелся вокруг. Перед ним дрожала узкая светлая полоска. «Смотри, щель! Наверное, для того, чтобы наблюдать за дорогой». Вовка припал к ней носом (оттуда потянуло свежим воздухом) и забыл о себе, о своих страхах. Он изумлялся, глядя, как все кружилось и мелькало впереди. Вот проскочили мимо крытые грузовики, рванулись на танк ворота, отскочил часовой, и они вылетели за лагерь, и поплыла назад зеленая равнина. Совсем обезумевший танк рычал, давил гусеницами бугры и бугорочки и, подминая под себя кусты, с разгона перескакивал окопы. — Здорово! — восхищался Вовка, и радость переполняла его гордое мальчишеское сердце. — Сейчас бы на фронт. И сразу в бой! Три танкиста, три веселых дру-га — Экипаж машины бое-вой! — громко запел он. Полный вперед! Пусть летит земля невесть куда. А Вовка будет смотреть, что творится внутри танка. Если приглядеться, здесь не так уж и темно. Вон и перед водителем узенькая щель, совсем как между досками в заборе. Мелькают тени. А руки водителя крепко сжимают рычаги. И весь он словно прирос к сиденью — покачивается вместе с танком. На мгновение танкист отрывает руку от рычага, торопливо шарит по ящику, что-то задел, и оно упало под ноги. («Эх-эх! — напрягся весь Вовка. — Хлеб. Буханка».) Танкист небрежно положил хлеб на место. Достал папиросу и закурил. — Ну а тебя чем угостить? — Если вы так добры, то дайте… хле… хлеба. Хоть ломтик. И вкус, ей-богу, забыл. — Чудак! Чего же ты молчишь? Держи! — И буханка шлепнулась прямо на Вовкины колени. От мотора тянуло жаром, как от духовки; грохот не утихал, но ухо уже немного привыкло к нему. Разморенный, обмякший, успокоив первый голод, Вовка неторопливо пощипывал хлебную корочку, чувствуя на языке душистые крошки. Ему казалось, что он сидит на печке, а мать достает румяные булочки, испеченные на капустном листе, и в хате кружится сладкий запах теплого хлеба. «Куда? Ехать куда?» — не голосом, а скорее взглядом спросил танкист. — Прямо. Видите людей на поле? — сказал Вовка и снова прилип к щели. Вороньей стаей летело под гусеницу вскопанное поле, женщины бросились врассыпную. Танк заглох, хотя у него внутри все еще бурлило. Мальчуган, как суслик, выглянул из люка: — Мама, не бойся! Это я, Вовка. — И он выпрыгнул из танка на мятую пашню. Земля под ним еще качалась, расходилась кругами, убегая неизвестно куда. Он, конечно, упал бы, если бы его кто-то не поддержал и, прижав к себе, шершавыми руками не обхватил бы за шею. «Мама!» — сразу догадался Вовка. Мальчишка протянул ей буханку: — Ешь, это тебе. — Спасибо, сынок. Спрячь. Сгодится на ужин тебе и Ольге. Так они и стояли; прижавшись друг к другу, а женщины тем временем собрались и, как сороки, застрекотали вокруг танкиста. — Ох и напугали, дяденька, дай вам бог здоровья! Танкист улыбался, о чем-то расспрашивая повеселевших колхозниц и не без гордости показывая пальцем на мощный «Т-34», который блестел в ярких лучах солнца; срезанная башня и сплюснутый лоб придавали машине хищный вид. Длинный ствол пушки, будто разыскивая себе добычу, грозно смотрел в степь. — Оксана! — позвала одна из женщин, без умолку щебетавшая с танкистом. — Знаешь, какого спасителя привел твой сынок? Степь пахать будем. Слышишь? Па-ха-ть! — Танком?! — А чего ж? — ответил танкист, пуская кольцами дым; чувствуя на себе любопытные взгляды женщин, он покраснел, как мальчишка. — Это же трактор, только в броне. Давайте плуги и сейчас же начнем. — Вон Яшка скачет. Пошли его в кузницу, Оксана. По дороге на Трофейной скакал Яшка Деркач. Отцепил он борону, бросил ее среди поля и понесся напрямик к танку. Где ж это видно, чтобы Яшка упустил такое необыкновенное зрелище?! Не жалел Деркач гнедую, бил ее пятками по животу, летел со свистом, широко раскинув руки. Из села неслись наперегонки ребята, бежал расстегнутый дед Аврам, за ним ковыляла тетка Анисья. — Здравствуйте! — крикнул Яшка, и лошадь сама встала как вкопанная, раздувая взмыленные бока. Но не посчастливилось Яшке ни поздороваться с танкистом за руку, ни словом обмолвиться: приказала Трояниха срочно ехать в кузницу, лошадь отдать Яценко, чтобы тот скорее тащил сюда два плуга, которые он уже отремонтировал. Обидно стало Яшке, только не подал он виду: быстро приложил руку к пилотке: — Слушаюсь! — повернул коня и помчал назад. Бригадирша подошла к танкисту, вытерла потный лоб и устало прищурила погасшие карие глаза. — Пока дело наладится, — обратилась она к гостю, — расскажите, что там на фронте… Простите, как звать-то вас? — Николенька, — хихикнула какая-то девушка из-за спины танкиста. Бывалый солдат еще сильнее покраснел, синим шнурком вздулся рубец на переносице. Как молодой боец перед опытным командиром, так чувствовал себя солдат перед этой уже не молодой изможденной женщиной в тяжелых валенках, в старом поношенном пиджаке из грубого сукна. Не мог отвести он глаз от ее землисто-черных пальцев, потресканных до крови: вот они — спокойные и уверенные руки матери. И сейчас, глядя на них с уважением и жгучим стыдом за себя («В тылу отсиживаюсь! Быстрее бы туда, где дымом пахнет!»), танкист по-военному четко сказал: — На фронте, товарищ бригадир, положение нормальное. За три месяца наши войска здорово продвинулись: пол-Украины вернули и уже подошли к западной границе. Сейчас — на Пруте. И на юге есть продвижение: Одессу и Севастополь освободили; может, слыхали?.. Если так будет и дальше, к осени врага прикончим. — Дай бог, ребята… И обязательно приезжайте к нам на пироги. Чем богаты, тем и встретим. Может, тогда с вами, мужчинами, вместе озимые посеем… Разве это дело? Посмотрите — только землю мучаем. Танкист посмотрел в степь, куда показывала бригадирша. Широкая холмистая равнина тянулась к горизонту, сплошь покрытая степными травами, словно ее никогда и не пахали. Да, вздичала земля. Уже не видно ни дорог, ни межевых полос — все заросло бурьяном. И только здесь, возле танка, чернела небольшая грядка, кое-как вскопанная женщинами. «В самом деле, разве это работа?» — с горечью подумал танкист. И вспомнил он, как наши ребята с гранатами кидались на вражеские танки, но это значительно легче, чем с лопатой поднимать запущенную степь, и без нытья, без отчаяния, на что способна только наша советская женщина. Разговор прервался: подъехал на коне Денис Яценко, волоча два плуга. За ним бежал запыхавшийся Яшка. — Чего гоняешь, окаянный? — коршуном налетела на сына тетка Анисья. — Бегает, толчется! Мало вам, что ли, голов поотрывало? Яшка тряхнул рыжим всклокоченным чубом: — А-а, отстаньте! Дома наслушался! — и как ни в чем не бывало потянул плуги к заглохшему танку. — Это такие, однокорпусные? — сдвинул плечами военный. — Все равно что муху на прицеп слону. Если бы штук десять.