– Ну… триста восемьдесят тысяч километров примерно. Я не знаю, вчера Селена была в апогее или в перигее. – Ясно, – сказал отец. – Помочь могу? – Всё уже нормально, – ответил я. Вот за что я папу очень люблю – он не лезет с ненужными расспросами. – Тогда спрашивай. Я помолчал. Вот как тут спросить? – Пап, я нормальный? – Что-что? – поразился отец. – Ну, странностей со мной каких-то не было в детстве? – Когда тебе было три года, ты ел лимоны, – сказал папа. – Брал лимон и сгрызал, словно яблоко или мандарин. – Фу, – меня аж перекосило. – А еще что-нибудь? Отец прищурился. – Если ты хочешь спросить, родной ли ты нам, – да, родной. – Папа, я вовсе не это хотел спросить! – выпалил я с облегчением. – Но все-таки, какие-то особенности у меня были? Почему на меня всё это сыплется? – С Дариной поссорился? – спросил отец. Я промолчал. Покачал головой. – Та девушка, что у тебя жила несколько дней… Милана, верно? – продолжал отец. – Теперь хоть понимаю, в кого я такой умный, – пробормотал я и заговорил тише: – Слушай, вот как в такой ситуации поступать? Мне они обе нравятся и… ну, понятно. Я им тоже. И я про обеих думаю. Засыпаю – думаю, просыпаюсь – думаю. Значит, они мне обе важны. Но так нельзя… наверное. – Долго – нельзя, – вздохнул отец так же негромко. – Скажи, когда ты с Миланой, – ты думаешь о Дарине? – Да. – А когда с Дариной? Думаешь о Милане? Я молчал. – Останешься обедать? – спросил отец как ни в чем не бывало. – Нет, наверное, – ответил я. – Спасибо, пап. Да, этот прием и здесь работает. Важно не то, что есть. Важно то, чего нет. – Обращайся, – улыбнулся отец. Не знаю, почему я пошел в «Рэдку». Есть я и впрямь не хотел, а то поел бы маминого супа. Наших там днем немного, больше случайных посетителей. Но меня будто потащило туда. Я прошел по Столовому переулку мимо своей старой школы – она по-прежнему работала, даже осталась «испанской», свернул на Малый Ржевский. У мелких как раз кончились уроки, меня чуть не смело потоком галдящей детворы, затеявшей шутливую потасовку у памятника героям-учителям и героям-ученикам. Ну, памятник – это слишком громко, наверное, пять маленьких фигур на выступе, над бронзовой доской с перечислением имен… Имен было много. В давней войне, которой скоро сотня лет исполнится, погибли десятки миллионов. Я вдруг подумал, что для Прежних эта война могла быть ничего не значащим пустяком, который они же сами и затеяли. Например, на каких-то галактических фронтах дела шли плохо. Им потребовались не миллионы Измененных в год, а десятки миллионов. Ну а что может быть лучшим прикрытием для изъятия из человеческого общества огромного количества здоровых детей, чем мировая война, непрерывные бомбардировки, движущиеся туда-сюда обратно по Европе и Азии армии? Или не надо приписывать Прежним наши собственные, человеческие зверства? …Но все-таки, зачем я решил зайти в «Рэдку»? Надо было мне догадаться, наверное. Но я как-то расслабился после разговора с отцом. И только увидев за столиком Ивана и Виталия Антоновича, понял, что пришел сюда не по своей воле. Больше никого из серчеров в кафе не было. И персонал, несмотря на теплый солнечный день, весь попрятался внутри. Уверен, если их спросить, никто не ответит, почему на столиках стоят таблички «Зарезервировано», а они толкутся в помещении. Вот захотелось им так сделать – и всё тут… Виталий Антонович сидел мрачный, напряженный, начисто лишившийся всей своей ироничности и лоска. Немудрено – в присутствии Ивана он выглядел как бледная копия рядом с оригиналом. Я молча подошел к ним. В этот момент на церкви Большого Вознесения напротив зазвонили колокола. – Как эффектно, – сказал Иван, дождавшись, когда звон стихнет. – Умеешь ты появляться, Максим! Прямо с Божьим благословением! – Можно подумать, вы в Бога верите, – ответил я и сел рядом с Виталием Антоновичем. – Можно подумать, ты веришь! – обиделся Иван. – Будешь кушать? Заказать тебе? Перед ним на тарелке лежали остатки люля-кебабов. Я смолчал. – Как угодно, – сказал Иван. – А церковь симпатичная, зря ты так, и перезвон красивый. Я люблю и уважаю все традиционные религии. – Еще скажите, что были тут на венчании Пушкина с Гончаровой, – буркнул я. – Нет, я не в России тогда жил, – ответил Иван. – Ну, чего дуешься? – Как вы меня сюда притащили? – спросил я. – А, вот ты чего напрягся… – Иван кивнул. – Считай, что это вроде Призыва. Заставить тебя сплясать на столе я бы так не смог. А вот сделать то, что ты и сам не против, – зайти в «Рэдку», к примеру… Я кивнул. Сказал: – Думал, вы меня с утра расспрашивать станете. – Зачем? – удивился Иван. – Я приехал в Представительство минут через пять после того, как ты удрал. Поговорил с Лихачевым, он всё рассказал. Думаю, каких-то деталей не знает, но мне хватило. Так что ситуацию я представляю. – Ну и… что тогда вам нужно от меня… от нас, – я глянул на Виталия, тот кивнул. – Хочу вас нанять, – улыбнулся Иван. – Вас двоих, но вы же дружный коллектив… привлечете товарищей. Очень хотелось сказать какую-нибудь гадость. Но я молчал. – Давайте так, – Иван развел руками. – Вначале я чуть-чуть расскажу про нас. Про то, что вообще происходит. А то я уверен, тебе уже каждая сторона конфликта наплела всякого-разного, да еще и наград посулила. Я начну с правды, потом коснемся и наград. Готовы выслушать? Виталий Антонович кивнул, как-то болезненно улыбнувшись. Да чего это с ним? – Он уже в курсе своей награды, – небрежно сообщил Иван. – И хочет ее заслужить, от чего страдает. Итак… мои дорогие юные подопечные. Человечество гораздо старше, чем учат в ваших школах. И в космос мы вышли не в двадцатом веке. Иные миры покорять стали еще семь тысяч лет назад. Врать не стану, сам в ту пору не жил, мало таких старожилов… Очень быстро люди наткнулись на Инсеков. И если ваш многоногий приятель ответит правдиво, то признает – мы предлагали мирное сосуществование. Окучивать свои зоны космоса, получать требуемое, даже держать союз против иных культур. – Всё ради смыслов? – спросил я. – Да, Инсеки любят этот термин. Мы чаще говорим «суть», но пусть будут «смыслы». Что нужно любому разумному существу, любой цивилизации? – Всё, что нам нужно, – это любовь, – мрачно сказал Виталий Антонович. – Ответ неверный, – усмехнулся Иван. – Всем нужно только одно – вечность. Бессмертие. Ваши чудесные религии, ваши научные мечтания – всё это об одном: как бы прожить подольше, а в идеале вообще жизнь вечную поиметь. Потому что умирать, дорогие мои, никто не хочет. А выход только один – переход в постсингулярную стадию. Но для этого надо создать много, много смыслов. Никакое обычное долголетие, никакие исследования пространства и времени, никакие эксперименты с материей этого не дают. Сознание невозможно перенести в электронную форму, как мечтают ваши трансгуманисты. Живой организм не может обновляться вечно, да и кардинально это ничего не меняет, что бы ни придумывали биологи. Все разумные формы жизни, нажравшись от пуза и удовлетворив свое первичное любопытство об устройстве Вселенной, стремятся перейти в высшую форму существования. – Допустим, – сказал я. – И что, самим мирно жить и плодить смыслы нельзя? – Можно, но сожрут по дороге. Все жрут всех, потому что боятся, что сожрут их. Замкнутый круг. Инсекам не понравилась наша экспансия, нам не понравилась их заносчивость… Несколько сотен лет мы конфликтовали, несколько сотен лет мы воевали активно. Они делали ставку на киборгизацию и псевдоразумные машины, мы – на биологическую изменчивость и создание специализированных форм людей. У обоих подходов были свои плюсы и минусы. – Что за цивилизация у вас была? – спросил Виталий Антонович. – Просто интересно. – Самая обычная цивилизация, – усмехнулся Прежний. – Население, мечтающее продвинуться повыше; элита, стремящаяся сохранить власть. Военные, ученые, рабочие. Миры были разные, попади вы в некоторые – решили бы, что это коммунистическая утопия, попади в другие – приняли бы за мрачный мир тоталитарной диктатуры. Земля и тогда оставалась на особом положении, все-таки прародина. Самый населенный, зеленый, обитаемый мир. Не слишком загаженный производством, для этого была Венера. Не слишком военизированный, для этого был Фаэтон. – Да ладно… – сказал Виталий с негодованием. – Мне совершенно безразлично, верите вы или нет, – ответил Иван. – Итак, шла война. Достаточно жестокая. Если будете общаться с Инсеком, Максим, спросите его про Фрадар и Леле. – Это имена? – уточнил я.