Ким резко убрал руку. Ее глаза широко раскрылись, из пересохшего рта вырвался крик. Такая реакция называется «симптом раздражения брюшины», как раз ее-то Ким и боялся. Она четко указывала на перитонит — воспаление тонкой пленки, выстилающей стенки брюшной полости. Такое могло произойти только по одной причине. Ким выпрямился. — У нее прободение! — закричал он и, протолкавшись к изголовью каталки, освободил колеса. — Кто-нибудь, возьмитесь за другой край, ее нужно в операционную! — Мы должны подождать доктора Стивенс, — спокойно сказала Кейтлин. — К черту доктора Стивенс! — рявкнул Ким. — Необходимо хирургическое вмешательство, надо действовать. Кейтлин взяла Кима за руку, не обращая внимания на сумасшедший блеск в его глазах. — Доктор Реггис, пожалуйста… Ким, находившийся на грани безумия, оттолкнул ее так, что она чуть не упала на прикроватный столик. Трейси подскочила к нему: — Ким, прекрати, — зарыдала она, — пожалуйста! Подоспели несколько медсестер во главе со старшей и один мускулистый медбрат. Общими усилиями они оттащили Кима от кровати, а он кричал, что все они некомпетентны и не понимают чрезвычайности ситуации. — Как они меня усыпят? — спросила Бекки уже сонным голосом. Ей сделали укол, и боль стихла, но она волновалась из-за предстоящей операции. — Просто добавят немного лекарства в капельницу, — ответил Ким. — А потом ты проснешься и будешь чувствовать себя гораздо лучше. Бекки лежала на каталке в анестезионной, а Ким стоял рядом. На нем было его хирургическое облачение. После той сцены в палате прошло некоторое время, он успел опомниться и долго извинялся перед Кейтлин, которая великодушно сказала, что понимает его. Затем появилась Клэр и подтвердила необходимость немедленного хирургического вмешательства. — Папа, они меня вылечат? — спросила Бекки. — Конечно. Они тебя расстегнут, как молнию, зашьют внутри маленькую дырочку, и все. — Это, наверное, мне наказание за то, что я отказалась ехать на чемпионат, — сказала Бекки. — Ты ведь хотел, чтобы я поехала. Ким с трудом сдержал слезы, ему даже пришлось отвернуться, чтобы успокоиться. — Не волнуйся насчет соревнований, мне на них наплевать, лишь бы с тобой все было в порядке. — Ладно, Бекки, — раздался бодрый голос, — пора тебя чинить. Ким поднял голову. К каталке подошли анестезиолог Джейн Флэнаган и гастрохирург Джеймс О'Доннел. Джейн встала у изголовья и освободила колеса. Бекки на удивление сильно сжала руку Кима. — Будет больно? — спросила она. — Нет, если с тобой Джейн, — весело ответил Джеймс. — Она у нас прямо Оле-Лукойе. — Мы закажем тебе приятный сон, — пошутила та. Ким знал обоих и восхищался их профессионализмом. Они повезли Бекки в предоперационную. Ким шел рядом, Бекки продолжала держаться за него. Джеймс взял его за руку. — Мне рассказали, что произошло в палате. Думаю, будет лучше, если вы не пойдете в операционную. — Черта с два, — сказал Ким. — Это моя дочь. — В том-то и дело. Или вы останетесь здесь, или я не берусь ее оперировать. Ким покраснел от смущения и почувствовал, что попал в тупик. Ему ужасно хотелось, чтобы оперировал именно Джеймс, и в то же время он боялся оставить Бекки. — Решайте быстрее, — сказал Джеймс. — Чем дольше вы тянете, тем хуже для нее. Ким отпустил руку Бекки, развернулся и зашагал к раздевалке. Он был слишком расстроен, чтобы обращать внимание на людей в комнате отдыха, но сам не остался незамеченным. В раздевалке он подошел к умывальнику и плеснул в лицо холодной воды. В зеркале через плечо он увидел кислую физиономию Форрестера Биддла, начальника отделения кардиохирургии. Тот смотрел на него с высокомерием пуританского проповедника. — Мне нужно поговорить с тобой, — сказал Форрестер надтреснутым голосом. — Говори, — ответил ему Ким, наскоро вытирая полотенцем лицо. — Я не стал обращать внимания на твои слова, процитированные Келли Андерсон в пятницу в новостях, хотя фраза о том, что слияние, мол, производилось только для увеличения прибылей «АмериКэр», повредила репутации нашей больницы. Но когда Келли Андерсон опять тебя процитировала в одиннадцатичасовых новостях… Она сказала, что ты считаешь закрытие неотложки в «Самаритянине» еще одним шагом «АмериКэр» к тому, чтобы сократить расходы и заставить всех пользоваться местной перегруженной приемной. — Я этого не говорил, — ответил Ким, — это ее слова. — Она сослалась на тебя, — сказал Форрестер. Ким был в таком состоянии, что не стал возражать. — Я тебя предупреждаю, — заявил Форрестер. — Терпение у меня не безгранично, и у администрации больницы тоже. — Ладно. Считай, ты меня предупредил. — Ким швырнул полотенце в корзину и вышел, даже не взглянув на Форрестера. Он не мог просто сидеть и ждать конца операции, и поэтому отправился в больничную библиотеку, чтобы узнать все, что можно, о кишечной палочке 0157:Н7 и СГУ. Была почти полночь. Ким посмотрел на Бекки и содрогнулся. Прозрачная пластиковая трубка змеилась из ее ноздри к дыхательному аппарату. Темные волнистые волосы обрамляли бледное ангельское личико. Она крепко спала. Трейси сидела в одном из кресел с виниловой обивкой. Глаза ее были закрыты, но Ким знал, что она не спит. Она посмотрела на него. Он выглядел измотанным, волосы спутались, на лице щетина. Свет ночника на полу подчеркивал впалость его щек. Трейси вздохнула. — Ну как Бекки? — Все так же, — ответил Ким. — По крайней мере, пока что операция предотвратила кризис. — Для нее это было сильным потрясением, — сказала Трейси. — И трубка в носу тоже. Ей трудно переносить все это, ведь никто не говорил ей, что такое может произойти. — Ничего нельзя было поделать. — Ким сел в кресло и закрыл лицо руками. Он так устал, что не мог ни о чем думать. Глядя на изможденного Кима, Трейси попыталась посмотреть на ситуацию с его точки зрения — и весь ее гнев улетучился. — Ким, может, лучше домой поедешь, у тебя ведь завтра пациенты. Я останусь здесь, просто не пойду на свои занятия, и все. — Даже если я и поеду домой, все равно не усну, — ответил Ким, не убирая рук от лица. — Я слишком много узнал сегодня. Все то время, пока Трейси ждала в хирургии, Ким в библиотеке читал про СГУ. То, что он узнал, было страшно. Все, сказанное Кейтлин, подтвердилось: последствия СГУ могли оказаться ужасающими, и ему оставалось только надеяться, что у Бекки что-нибудь другое. Однако, к сожалению, все указывало на СГУ. Четверг, 22 января Ким все-таки поехал домой, но, как и ожидал, выспаться не смог. В пять утра он уже снова был в машине. В больнице он нашел Бекки такой же, какой и оставил, — она спала обманчиво-мирным сном. Трейси, сидя в кресле, тоже спала, укрывшись одеялом. Выйдя в коридор, Ким нашел ночную медсестру. — Как Бекки провела ночь? Ничего не случилось? — спросил он. — Нет, состояние стабильное, температура в норме. — Слава Богу, — сказал Ким. Больше ему здесь делать было нечего, и он отправился в свой кабинет, где занялся бумажной работой. Перелопачивая гору бумаг, он поглядывал на часы. Наконец, решив, что время пришло, он позвонил медсестре на этаж, где лежала Бекки, и попросил позвать Трейси. Она взяла трубку. — Кажется, ей чуть получше. — Слушай, ты не возражаешь, если я пока побуду здесь? У меня пациенты, некоторых надо подготовить к завтрашней операции. Я ведь там сейчас не нужен? — Конечно, побудь. Я здесь, с Бекки, так что не беспокойся. Все утро Ким пытался сосредоточиться на своих больных, но с каждым телефонным звонком его сердце сжималось. В середине дня он разговаривал по телефону с кардиологом из Чикаго, когда в дверь просунулась голова Джинджер.