— Стой! — рявкнул один из них, заметив нас вдалеке. — Кто идет? — Свои! — Я помахал рукой и, повернувшись к Маме и Папе, негромко добавил: — Позвольте мне говорить, ваше высокоблагородие. Они нас пропустят. Ротный не стал спорить, но явно без особой охоты. Да чего уж там — мне и самому отчаянно не хватало уверенности, что я смогу заболтать караульных так, что они без шума и пыли дадут пройти паре сотен вооруженных молодчиков… пусть даже одетых в штатское. — Это какие? — осторожно поинтересовался бородатый мужик на баррикаде. — Сейчас своих нет, любезный — все чужие. — Да ладно тебе, дядька! — отозвался я, не сбавляя шага. — Сейчас как раз все свои и есть, кто за народную волю. Большинство караульных такой ответ, похоже, устраивал полностью. Они опустили винтовки, закивали, кто-то рассмеялся… И только старший продолжал внимательно разглядывать приближающуюся толпу. Наверное, получил сверху строгие указания — а может, просто вредничал. — А ты сам откуда такой голосистый будешь? — проворчал он, когда я подошел чуть ли не вплотную. — Не молод еще командовать? — Может, и молод. — Я пожал плечами. — А буду с фаб… Договорить я не успел. Шагавший рядом со мной Мама и Папа вдруг бросился вперед и, одним прыжком долетев до баррикады, вогнал в живот бородатому штык. Караульный с хрипом согнулся пополам и начал заваливаться на нас. И даже раньше, чем его тело перестало дергаться на асфальте, офицеры и унтеры перебили остальных. Кололи мужиков, стаскивали вниз и расшибали головы прикладами. Только один успел вскрикнуть, поднял оружие — но тут же затих. Кто-то — кажется, Иван — швырнул винтовку с нескольких шагов, как копье, и граненая игла штыка вошла караульному прямо между ключиц. Баррикада пала — без единого выстрела. Юнкера тут же принялись растаскивать завалы, чтобы пройти дальше, но я не сдвинулся с места. Наверное, в моем взгляде было столько недовольства, что ротный даже посчитал нужным объясниться… хоть как-то. — А как иначе? Не дело миндальничать, ваше сиятельство. — Мама и Папа опустился на корточки и вытер штык об одежду убитого. — Много чести — князю с этой падалью разговаривать. Я только молча покачал головой, закинул винтовку за спину и направился к дыре в баррикаде. Товарищи уже дожидались меня с той стороны: все, как один, прилипли к перилам моста, вглядываясь в ночную темноту и огни вдалеке. — Вроде стоят еще наши, — негромко проговорил Богдан. — Слышишь, княже? Я слышал. Далекий шум доносился даже до Васильевского, откуда мы пришли, но только здесь, на середине моста, я смог понять, что это такое. Выстрелы сливались в монотонный громыхающий гул. Густой и недобрый, похожий то ли на ход десятка груженых составов разом, то ли на грозу где-то на окраине города. Но сегодня тучи собирались прямо над Зимним. Не так уж и далеко от нас — всего в километре-полутора. Разглядеть ничего с такого расстояния в темноте я, конечно же, не мог. Только слышал выстрелы: винтовочную и пистолетную трескотню, а иногда и что-то калибром посерьезнее — похоже, кто-то додумался подкатить полковую артиллерию. Но жуткое молотилово пулеметов к ним пока не примешивалось. То ли Куракинские панцеры еще не успели добраться до центра столицы, то ли выжидали своего часа. Значит, жандармы и верные короне солдаты держались, защищая стены Зимнего. И сдаваться, похоже, не спешили, хоть и уступали народникам числом раз в пять — если не в десять. Впрочем, меня сейчас куда больше интересовал “Бисмарк” — темная громадина, пришвартованная перед Дворцовым мостом у Адмиралтейства. Почти две сотни метров брони так и остались на своем месте, вытянувшись вдоль гранита. Там, на набережной, кто-то куда-то спешил, мельтешили автомобили и крохотные людские фигурки — а крейсер выглядел настолько безжизненным, что казался чуть ли не частью местного архитектурного ансамбля. Грозные орудия на носу наверняка так и смотрели в сторону Зимнего и площади, но молчали. Если бы не горящие на корме и трубах огни, я бы и подумал, что “Бисмарк” попросту бросили. Но впечатление было обманчивым. Если я не ошибся, если чертову “глушилку” действительно как-то прикрутили к броне корабля — его наверняка стерегли, как зеницу ока. От всех. — Стоит, зараза железная… — пробормотал я. — Попробуй подойди. — Не нагнетай, княже. — Богдан ткнул меня острым локтем под ребра. — И без тебя поджилки трясутся. Пойдем уже. В самом деле — Мама и Папа вовсю выстраивал господ юнкеров организованной толпой, и задерживаться на мосту не было никакого смысла. Скорее наоборот — стоило убраться подальше прежде, чем следующий отряд с Васильевского обнаружит исколотые штыками тела караульных. Так что мы двинулись дальше, вытянувшись мелкими группами на полторы-две сотни метров. И спокойно прошли и до набережной, и дальше. Благовещенскую площадь перекрыли баррикадами чуть ли не со всех сторон — кроме той, куда мы собирались идти. Мама и Папа провел нас до Конногвардейского бульвара, разделенного зеленой аллеей, и дальше мы шагали уже в тени деревьев. Не то, чтобы темнота скрывала нас полностью — но все жа защищала от чрезмерно любопытных глаз. Прошагав в сторону Исаакиевской площади где-то с полкилометра, я почти перестал нервничать. Нет, вооруженных людей вокруг стало куда больше, но все они были заняты делом. Спешили, несли ящики — видимо, с патронами — туда, где громыхали выстрелы. И плевать хотели на пацанов с винтовками. Может, где-то в другом месте нас бы и тормознул очередной караул, но здесь, в двух шагах от превратившейся в поле боя Дворцовой площади, мы понемногу смешивались с десятками и сотнями людей, которые тоже спешили. Туда же, куда и мы. Баррикады остались за спиной, и теперь ничто не мешало нам идти вперед к цели. До самого конца Конногвардейского, потом — бегом через Сенатскую площадь, по два-три десятка человек зараз — и в Александровский сад. Сюда народники почему-то почти не совались. Дорожки в парке выглядели достаточно широкими даже для большого отряда, но фонарей почти не было — свет давали только огни вдалеке редкие горящие окна Западного флигеля Адмиралтейства. Но для нас темнота оказалась поистине спасительной: под кронами деревьев мы прошли через сад наискосок — туда, где по пути не попадалось уже вообще никого, оставили за спиной Медного всадника и вышли к Неве. Так близко к “Бисмарку”, что я без труда мог разглядеть в паре сотен метров его корму. Буквально за углом на площади грохотали выстрелы, прямо перед нами вооруженные народники спешили на штурм вдоль гранитной набережной — а мы расселись на влажной траве в темноте под деревьями, скрытые и незамеченные никем. Всего в нескольких шагах от цели. Но эти шаги еще предстояло пройти. — Вроде добрались, ваше высокоблагородие. — Я осторожно опустился на землю рядом с Мамой и Папой. — Вот он — “Бисмарк”. Рукой подать. — Ага. Только попробуй подойди, — вздохнул ротный. — Локоть близко — а не укусишь. Их там как муравьев — сами поглядите, ваше сиятельство. Угол Адмиралтейского флигеля мешал мне рассмотреть громадину крейсера целиком, но со стороны кормы народу на набережной было немало. Целая толпа народников с винтовками ждала приказа вновь идти на приступ со стороны набережной. Или вовсе охраняла “Бисмарк”. Я мог только догадываться, в чьих руках сейчас… — Ваше сиятельство? Неужели судьба привела сюда Александра Горчакова собственной персоной? Когда в нескольких шагах со стороны деревьев зазвучал негромкий хриплый голос, я едва не подпрыгнул. Мама и Папа тут же подхватил винтовку и прицелился в темноту — а через мгновение в ту сторону смотрели уже несколько десятков стволов. Я на мгновение даже испугался, что кто-нибудь из господ юнкеров может сделать глупость и с перепугу пальнуть на звук. Но назвавшего мое имя даже это, похоже, нисколько не пугало. Из тени деревьев показалась высокая худощавая фигура. А за ней вторая, третья, четвертая… Все незнакомцы были вооружены — но держали винтовки или дулом вниз, или вовсе на ремнях за спиной. — Спокойнее, милостивые судари. — Предводитель шагнул вперед, поднимая обе руки ладонями вперед. — Не стоит в нас стрелять. Во всяком случае, до того, как мы представимся. — Так сделайте это поскорее, любезный, — буркнул Мама и Папа. — У меня здесь две сотни человек, и не все из них отличаются терпением. — Как пожелаете, ваше благородие. — Незнакомец пожал плечами и, не опуская рук, чуть повернулся в сторону Адмиралтейства. — Уверен, мы уже встречались раньше. Света от далеких окон было немного — но все же вполне достаточно, чтобы разглядеть знакомое лицо. Глава 30 — Вы?.. — только и выдавил я. — А кого ты еще ожидал здесь увидеть? — Багратион усмехнулся и опустил руки. — Сегодняшняя ночь показала, что у ее величества даже меньше верных слуг, чем мы все думали. — Даже если и так — мы все здесь, ваша светлость. — Мама и Папа опустил винтовку и шагнул вперед. — Лейб-гвардии штабс-капитан Симонов. Временно исполняющий обязанности командующего личным составом Владимирского пехотного училища. Багратион лишился и Дара, и должности, и, подозреваю, даже чина — если уж ее величество обвинила его в измене. Но ротный все равно подобрался, разве что не вытянувшись по струнке. — Здравия желаю, ваше высокоблагородие. — Багратион изобразил легкий поклон, но от прочих формальностей воинского приветствия воздержался. — Я склонен думать, что вы — как и все эти отважные юноши — здесь с той же целью, что и мы. — Вероятно, — осторожно ответил Мама и Папа. — Его сиятельство князь Горчаков предоставил… важную информацию. Которая, как я понимаю, вам прекрасно известна. — Глушилка Дара на крейсере. — Багратион, похоже, решил не нагнетать таинственности. — Верно… Если одна и та же мысль приходит в две неглупые головы разом — ее определенно стоит рассмотреть в первую очередь. И, боюсь, господа, у нас нет иного выхода, кроме как попытаться захватить корабль. Если еще одна мысль приходит в две неглупые головы… Впрочем, какие еще есть варианты? Мы — и юнкера, и отряд Багратиона — преодолели весь этот путь к “Бисмарку” уж точно не для того, чтобы сдаться в двух сотнях метрах от его кормы. — Связи с Зимним нет. И мы вряд ли сможем прорваться на площадь… хотя бы потому, что в штатском нас примут за народников и перестреляют свои же. — Багратион покачал головой. — Крейсер наверняка неплохо охраняется, но с имеющимися силами мы можем хотя бы попробоваться… Сколько точно у вас человек, господин штабс-капитан? — Двести сорок два… сорок три — считая меня самого и старших офицеров, — отрапортовал Мама и Папа. — Полагаю, я должен передать командование юнкерами вашей светлости, как старшему по чину. Даже если… — Уверяю, в этом нет никакой необходимости. — Багратион махнул рукой. — У меня нет и малейшего опыта командованием большим отрядом. В сущности, без Дара все мои люди здесь беспомощны, как малые дети… Все, что у нас есть — лишь решимость служить Империи до самого конца. Действительно — воинство Багратиона не насчитывало и трех десятков человек. Наверняка все до единого были Одаренными из Третьего отделения… а может, связанными с родом его светлости дружбой или вассальной клятвой. Боевыми магами, прошедшими не одну схватку — из тех, о которых никогда не напишут в учебниках по истории. Но что они могут без своего Дара? Когда им в последний раз приходилось держать в руках оружие для простых смертных, а не раскатывать врагов в блин сверхмощными боевыми заклятиями? Господи, они хоть умеют стрелять? — Ваше светлость здесь давно? — поинтересовался Мама и Папа. — Вам вообще известно, что сейчас творится в городе? — Очень немногое. — Багратион уперся прикладом винтовки в землю. — Где-то с час назад в восточной части Петербурга за Невой появились боевые машины с пулеметами… полагаю, уже поздно разбираться, как они туда попали. Примерно два десятка панцеров в сопровождении пехоты. — Народники? — спросил кто-то за моей спиной. — Солдаты или?.. — Мундиры Измайловского полка. — Голос Багратиона будто охрип еще больше. — Тысяча с лишним человек, может быть, полторы… Об остальном я могу только догадываться. — Предатели. — Мама и Папа сплюнул на землю. — Если уж даже лейб-гвардия… — Одну или две машины уничтожили Одаренные из числа армейских офицеров, — продолжил Багратион. — Но реального сопротивления почти не оказывали… Сейчас не так просто понять, кто на чьей стороне. Панцеры прорвались через мост к Лавре — а там магия уже не работает. Да и баррикады народников вряд ли задержат изменников надолго. — Багратион мрачно усмехнулся. — Броня и несколько рот гвардейцев. Думаю, у нас остался в лучшем случае час. — Меньше… — прошептал я одними губами — так, чтобы не услышали. Вряд ли кому-то еще следовало знать, что на самом деле счет уже давно идет на минуты. И что совсем скоро несколько могучих старцев соберут свой Дар воедино — и оставят на месте центра столицы наполненную водой дыру. В которой исчезнет и “Бисмарк”, и Зимний дворец вместе с государыней императрицей, и чертовы железки Куракина, и несколько тысяч народовольцев, жандармов и простых горожан. И мы — все до единого. Впрочем, даже больше грядущего апокалипсиса в столице меня зацепило другое: гвардейский полк, перешедший на сторону мятежного генерала. Измайловский, Измайловский… где же я это уже слышал? И от кого? — Тогда не будем терять времени, ваша светлость. — Мама и Папа забросил винтовку за спину. — Если сможем подобраться к сходням… — Слишком много народу вокруг, господин штабс-капитан, — тоскливо отозвался Багратион. — Мы здесь уже полчаса — но поверьте, нет ни единой возможности подобраться к крейсеру вплотную. И даже если мы каким-то чудом окажемся на причале… Последние слова его светлости я не услышал — они потонули в раскатистом грохоте. Шум донесся со стороны Зимнего — но не с площади, как показалось сначала — а чуть ближе, с набережной за углом флигеля. То ли артиллерийский залп, то ли одиночный выстрел… причем из чего-то явно посерьезнее и поувесистее полковых пушек. И вариантов определенно было немного — подобной мощью здесь могло обладать только одно.