Часть 36 из 38 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Носовое орудие “Бисмарка”. Главный калибр.
Крейсер открыл огонь — но по кому?.. Или — по чему? И я сам, и Багратион с Мамой и Папой, и две с лишним сотни юнкеров за моей спиной замерли в ожидании второго выстрела, третьего… но так и не дождались. Мгновение шло за мгновением, могучее эхо уже укатилось вдоль Невы и затихло вдали, со стороны площади не стихала винтовочная трескотня — но орудия “Бисмарка” молчали.
Впрочем, даже один выстрел имел эффект — да еще какой! Набережная перед нами будто ожила: взорвалась ревом десятков и сотен глоток и пришла в движение. Народники — даже те, что или шагали без особой спешки, или вовсе ждали на гранитном берегу с папиросами в зубах — подхватили винтовки и направились в сторону Зимнего. Судя по гулу, на мгновение заглушившему даже пальбу с площади, им ответили другие — на соседних улицах, вдалеке, у стен дворца… везде. Вряд ли просто так совпало: похоже, выстрел с “Бисмарка” был особым сигналом.
Для народников? Или?..
— Нужно идти, ваша светлость! — Я шагнул вперед и бесцеремонно схватил Багратиона за рукав. — Другого шанса не будет!
— Выступаем! — рявкнул Мама и Папа.
Не дожидаясь ни приказа от старшего по чину, ни хотя бы объяснений. Видимо, уже успел сообразить, что теперь мы можем хотя бы выйти на набережную — в такой суматохе никто уже не обратит внимания на две с половиной сотни юнцов в штатском. Мы спокойно пройдем до причала и — если повезет — рядом с крейсером останется совсем немного людей.
А если не повезет — уже совсем скоро все закончится. Для всех.
Я сбросил ремень винтовки с плеча и двинулся следом за ротным. Из уютной тени под деревьями парка к кое-как освещенной фонарями и мокрой от моросящего дождя набережной. И потом направо — к возвышающейся над гранитом громадине “Бисмарка”.
С каждым шагом крейсер казался все больше — и все страшнее. Бронированное морское чудовище, ощетинившееся стволами пушек, казалось спящим — но уж точно не безжизненным. И сама мысль о том, что нам предстоит сейчас с боем подняться туда, а потом лезть в тесное и темное стальное брюхо “Бисмарка” искать чертову “глушилку”, заставляла сердце колошматить в ушах так, что стихал даже грохот винтовок на Дворцовой. Да чего уж там — я попросту боялся.
И, похоже, не я один.
— Представления не имею, чем все это может закончится, — негромко проговорил Багратион и похлопал винтовку по прикладу. — Сто лет не держал в руках эту штуковину…
Его светлость шагал слева от меня. А справа Мама и Папа уже вовсю раздавал приказы остальным офицерам: разделиться на две группы, сходни со стороны носа, со стороны кормы… Разумно — никаких других вариантов попасть на пришвартованный у причала “Бисмарк” все равно нет. На наше счастье, на набережной почти не осталось народу, и затея пробиться на корабль из невыполнимой понемногу превращалась…
Превращалась в просто безумную.
— Пустите нас вперед, господин штабс-капитан. — Багратион поймал Маму и Папу за плечо. — Незачем рисковать юнкерами… попытаемся заговорить им зубы.
— Если так — я с вами. — Я чуть ускорил шаг. — И не спорьте, ваша светлость. Болтать и стрелять я умею уж точно не хуже любого из ваших людей.
Багратион не стал спорить — только молча улыбнулся, и даже у ротного не нашлось никаких возражений. Он чуть отстал, а мы — напротив, вырвались вперед, с каждым шагом подбираясь все ближе к сходням.
И с каждым шагом происходящее все больше напоминало какой-то сумасшедший аттракцион. Стрельба у Зимнего. Толпы народников с винтовками. Панцеры, уже готовые устроить на площади мясорубку. Две с половиной сотни юнкеров в штатском за спиной и сходни впереди.
Деревяшка шириной меньше метра, на которую я ступил следом за Багратионом, казалась чуть ли не бесконечной. Нас уже давно должны были окликнуть — а то и вовсе расстрелять в упор, но мгновения шли — и я сам шел, стуча ботинками по доскам, поднимался…
— Куда прешь, зараза? — рявкнул караульный. — Сюда входа нет!
Похоже, нас приняли за ненароком заплутавших народников — и неудивительно. Вряд ли кому-то вообще пришла бы в голову мысль, что толпа вооруженных людей на набережной могла оказаться кем-то еще.
— Тише, тише, мил человек! — Багратион закинул винтовку за спину и поднял обе руки. — Нас к начальству отправили…
Мог бы соврать и поизящнее. В караул на такое место явно отрядили не валенка: рослый мужик на борту перед нами носил штатское, но в его выправке угадывался человек с военным прошлым… а скорее — с настоящим. И, судя по возрасту, не солдатского чина.
— Какое, на хрен, начальство?.. — пробормотал караульный.
И уже начал поднимать оружие — видимо, сообразил, что целая толпа собралась у сходней явно неспроста. Я чуть отвел винтовку назад, целясь штыком в горло, но Багратион оказался быстрее: прыжком махнул на борт, ухватил караульного за ворот и одним движением скинул в воду. Выстрелить тот не успел — зато заголосил так, что услышали даже в Зимнем.
Вот тебе и “тайная операция”.
— Вперед! — заревел Мама и Папа откуда-то с причала. — Пошли, пошли!!!
Багратион поймал меня за свободную руку, силой втянул на борт — и швырнул на палубу. Вовремя: буквально в нескольких шагах в темноте впереди засверкали вспышки выстрелов, и над нами засвистели пули. Вряд ли люди на корабле ожидали нападения — но среагировали тут же.
Но и нам уже подоспела подмога: юнкера взлетали по сходням один за другим и тут же рассыпались по палубе, стреляя на ходу. Несколько человек свалились, но остальные огрызнулись, задавили огнем караульных и даже как будто заняли неплохую позицию.
— Вставай! — заорал Багратион мне в ухо. — Надо идти дальше!
Я не стал спорить — наугад пальнул в темноту пару раз, отлип от холодных и мокрых досок и метнулся вперед — к укрытию. И только там позволил себе чуть выдохнуть и, засовывая в скользкую от дождя винтовку патроны, оглядеться по сторонам.
На палубе дела, похоже, шли неплохо — наши уже вовсю поджимали местных. И с этой стороны, и на корме — судя по звукам. Но грохотало и на набережной: то ли Мама и Папа оставил часть юнкеров на берегу для огневой поддержки — работать по бортам…
То ли нашему воинству крепко доставалось — прямо сейчас.
— Не думай! — Багратион будто прочитал мои мысли. — Там ты уже ничем не поможешь! Прорываемся!
— Куда?! — отозвался я. — Вы знаете, где глушилка?
— На капитанском мостике… Я бы поставил там!
Его светлость плюхнулся рядом и тоже принялся перезаряжать винтовку. А я осторожно высунулся, выискивая глазами рубку.
Которая оказалась совсем недалеко — возвышалась над палубой всего в десятке-двух шагов впереди. Но пройти туда предстояло буквально по трупам: я насчитал не меньше дюжины тел, и примерно столько же бойцов еще держались, отбиваясь из темноты огнем из винтовок и пистолетов.
Караульный, которого Багратион скинул в воду, носил штатское — видимо, для маскировки — но на остальных я разглядел форму Измайловского полка. Похоже, на самые ответственные задачи Куракин отрядил преданных ему гвардейцев.
А о судьбе немецких моряков оставалось только догадываться.
— Вперед! — Багратион первым поднялся из-за укрытия. — Давим!
— Юнкер-р-ра — вперед! — загремел где-то за спиной зычный голос ротного. — За государыню!
Я вскочил, чуть ли не в упор выстрелил в зазевавшегося гвардейца и, рванув затвор, прыгнул вперед. Снова выстрелил, снес кого-то плечом, с разбегу вогнал штык в податливое мягкое тело — и тут же свалился сам. Чуть отлип от палубы, вбил локоть в нависающее сверху усатое лицо, скинул, откатился… и едва не получил по лбу открывшейся слева бронированной дверью.
Выручил Багратион: пальнул из винтовки в показавшуюся в проеме фигуру в мундире, упал, увернулся от загремевших в ответ выстрелов, прокатился на спине по мокрым доскам, ударом ноги захлопнул дверь — и со всей силы уперся, сдерживая рвущихся наружу гвардейцев.
— Давай, Саша… — простонал он, залезая рукой куда-то под куртку. — Там справа лестница… Беги!
Пистолет провернулся, скользнув по палубе, и ткнулся мне в локоть. Американский “кольт” — сорок пятый калибр, семь зарядов запредельной убойной мощи. Не так много — но уж точно не самый худший вариант для штурма капитанского мостика.
Особенно когда время уже поджимает.
Я подхватил пистолет и, не обращая внимания на свистящие вокруг пули, бросился за угол центральной рубки. Всадил половину магазина прямо в ошалевшие лица гвардейцев и ломанулся на лестницу. Ударил кого-то головой в живот, перебросил через себя вниз — и снова помчался, прыгая через ступеньки. Расстрелял остатки патронов в притаившегося за оградой рубки офицера… Кажется, промахнулся — добивать пришлось рукояткой.
Дверь, ведущая на мостик, сама распахнулась мне навстречу, и я едва успел ухватиться за высунувшийся наружу ствол. Изо всех сил дернул, врезал локтем, сбросил вниз через бортик обмякшее тело. Влетел внутрь, развернулся на пятках, захлопнул дверь и крутанул колесо гермозатвора.
Теперь не достанут… точнее — достанут не сразу.
Выдохнув, я принялся разглядывать внутреннее убранство “Бисмарка”. Света было немного — только дежурная лампа над лестницей вниз — но все же достаточно, чтобы разглядеть приборы. Здоровенный штурвал посередине, рукоятку с надписью на немецком — кажется, это называется “машинный телеграф” — карту с какими-то линейками, компас… Есть!
Среди окружавшей меня германской лаконичности здоровенная металлическая коробка, выкрашенная армейской “зеленкой”, смотрелась явно чужеродным элементом: она не только стояла на полу криво, но еще и распускала во все стороны щупальца проводов в два пальца толщиной… Вряд ли аккуратные немцы позволили бы устроить подобное в святая святых чуть ли не флагманского крейсера.
Я не стал разбираться, куда тянется вся эта требуха или искать рубильник. Просто подскочил к коробке и сорвал крышку. Внутри конструкция государыни всех “глушилок” оказалась даже изощреннее, чем снаружи, но зачарованный сердечник я узнал сразу: вряд ли здоровенный брусок желтоватого металла мог оказаться чем-то другим. И мне оставалось только вырвать его и…
— Постой… Осторожнее с этим, ладно? Не дури, парень.
Если бы человек, появившийся невесть откуда буквально в нескольких шагах, попытался напасть или крикнул — я бы, пожалуй, тут же разнес “глушилку”. Но его голос, напротив, звучал мягко и вкрадчиво… почти что с заботой.
— Не трогай.
Я поднял глаза и встретился взглядом с высоким мужчиной в парадном мундире с генеральскими погонами. Его превосходительство выглядел потрепанным… и, похоже, остался без оружия — иначе наверняка бы просто застрелил меня вместо того, чтобы болтать. Возможность у него явно была: я понятия не имел, откуда он подкрался — то ли с левой стороны, то ли поднялся с лестницы снизу — но сделал это тихо и незаметно.
И все же нас разделяло несколько шагов. Вполне достаточно, чтобы я успел отключить чертову машину. А значит, генерал никак не мог чувствовать себя хозяином положения. Хоть и явно пытался убедить меня в обратном — вид у него был спокойный и уверенный, с чуть ли не отеческой заботой в глазах.
Прямо как в тот день, когда он поднимал меня с пола во дворце Юсупова и звал к себе под крыло. В Измайловский гвардейский полк… сразу после того, как в считанные мгновения изрубил в капусту всех террористов-народовольцев, то ли не сумев, то ли не пожелав брать пленных.
И теперь я, кажется, догадывался — почему.
— А я тебя помню, воин. — Усатый генерал осторожно шагнул ко мне. — Ты парень смелый. И толковый.
Не знаю, как именно он собирался меня убалтывать. Угрожать уж точно не было особого смысла. Я и так прекрасно понимал: отключу глушилку — и магия в столице снова заработает. Все Одаренные разом вернут себе силы, и их, пожалуй, хватит и отбить Зимний, и разогнать народников… даже справиться с панцерами.
А я окажусь заперт на ставшем вдруг до тошноты тесным мостике “Бисмарка” с машиной убийства четвертого магического класса.
— Сообразил. Вижу, что сообразил, молодец. — Еще маленький шажок вперед. — Давай мы с тобой…
— Да пошел ты на хрен, — выдохнул я.
И рванул сердечник, одним движением разворотив все хрупкое нутро “глушилки”. Железка поддалась неожиданно легко, почти без усилия — и я, размахнувшись, швырнул ее на лестницу. Тяжелая болванка гулко ударила по ступеням раз, другой — и затихла.
Где-то очень далеко внизу.
Снаружи гремели выстрелы, уже полыхали боевые заклятья, кто-то вопил, колошматил прикладом в дверь, ломясь внутрь… Но здесь, на мостике, время будто остановилось. В целом мире остались только мы двое — я и усатый генерал.
— Отважный ты парень… даже жалко, — вздохнул он.
И шагнул вперед, поднимая руку, из которой с негромким шипением уже росло полыхающее лезвие Кладенца.
book-ads2