Уютная, светлая комната, высокие потолки, старый пол. В центре стоит широкий письменный стол, в стене за ним гигантское окно. Между дверью и столом три красивых старых кожаных кресла. – А, Ханна, ведь так? Входи, садись, пожалуйста. Пить хочешь? Директор приветлив, выйдя мне навстречу, проводит меня к креслам. – Спасибо, что пришла. Я хотел кое-что с тобой обсудить. Он внимательно и с интересом изучает меня, взгляд кажется доброжелательным. Одет просто, никакого костюма или чего-то официального. Он не похож на директора и все-таки внушает уважение. Сидя в кресле, заламываю руки. Не то чтобы я чувствую себя не в своей тарелке, просто не знаю, зачем я здесь, и это заставляет меня нервничать. – Меня зовут Бенедикт или просто Бен. До лагеря мы уже имели возможность поздороваться на ходу, – по его лицу проскальзывает едва уловимая приветливая улыбка. – Надеюсь, тебе там хоть немного понравилось. Забросив ногу на ногу, он складывает руки на коленях. Взгляд его по-прежнему сосредоточен на мне. – Тебе наверняка интересно, зачем я тебя позвал. Не хочу, чтобы ты сейчас сломала себе пальцы, поэтому сразу предупреждаю, что ничего страшного нет, – он показывает на мои руки с выступающими побелевшими костяшками. Я быстро прячу их. – Заезжали твои родители и привезли кое-какие личные вещи. Они собирались, когда лагерь закроется, забрать Мо. Я всего лишь хотел лично сообщить тебе, что сумел убедить твоих родителей не делать этого. Мои глаза расширяются сами собой, а сердцебиение учащается до предела. Мо разрешают остаться. – С этой минуты Мо считается официальным гостем «Святой Анны», хотя я рассматриваю его, скорее, как наш талисман. Кто знает, возможно, он им и станет. Тебе предоставят все необходимое по уходу за ним. С твоими родителями все согласовано. Кроме того, я вижу в этом шаг навстречу. Здесь нет ничего, с чем бы вы не могли прийти ко мне. И если ты когда-нибудь захочешь и сможешь, пожалуйста, называй меня Беном, – он наклоняется ко мне. Голос у него не строгий, но решительный. Он смотрит мне прямо в глаза так, будто мне нужно понять еще кучу всего, о чем он скажет. Но нет. Внезапно улыбнувшись, он опять откидывается на спинку кресла. – Спасибо, что пришла. Думаю, мы еще много раз увидимся. И все? Я в растерянности, мне требуется несколько секунд, чтобы встать и пожать ему руку. Словно в трансе, с пустой головой и все-таки с тысячей хаотичных мыслей в ней, я иду к двери. – Ханна? Я оборачиваюсь. – У Леви комната номер десять. Бен кивает мне и, пока я выхожу из кабинета, снова садится за письменный стол, словно ничего не произошло. Зачем он мне это сказал? Откуда он знает, что мы с Леви знакомы? Меня волнует столько вопросов, но в голове все крутится и крутится только одна фраза: у Леви комната номер десять. Комната Леви в другой стороне, во флигеле мальчишек. Я не знаю, хочет ли он видеть меня, не знаю, что он думает и думает ли вообще что-нибудь. Нет, не так. Я ведь даже не знаю, хочу ли сама туда идти. Со вздохом делаю шаг в сторону и съезжаю спиной по каменной стене вниз, до самого пола. Руки вынуждены подпирать голову, она слишком тяжелая. Есть такие дни, когда всего чересчур, когда все кажется невозможным и слишком трудным. Когда нет сил этому противостоять. В последнее время таких дней было много. Слишком много. Мне нужно к нему. Отталкиваюсь от стены, встаю и лечу прочь. Ноги несут меня из коридора в коридор, по лабиринту, который мне еще незнаком и все же кажется родным. Главный корпус наконец заканчивается, я добираюсь до одного из флигелей. Тут, поблескивая металлом, красуется слегка поблекшая табличка с надписью «Спальни мальчиков». Я даю себе две секунды, чтобы восстановить дыхание, а затем бегу дальше. Здание расположено зеркально нашему. На каждой двери есть номера, и я мчусь все быстрее. Три, четыре, пять, шесть. Сворачиваю за угол, семь, восемь, девять. Десять. Запыхавшись, я останавливаюсь и перевожу дух. Сердце у меня так и несется дальше. Думаю, из-за того, что сейчас предстоит разговаривать с Леви. Мне придется разговаривать, не говоря? Как это будет? Убрав с лица волосы, подавляю слезы, которые так и грозят пролиться от ярости и разочарования. Поднимаю руку медленно, мне хочется постучать, но я просто стою с поднятой, сжатой в кулак рукой. Я жду. Из-за двери глухо доносятся голоса. Мне бы уйти. Но я не двигаюсь. Я стою как парализованная, и тут дверь распахивается, и меня чуть не сбивают с ног двое незнакомых мальчишек. – Елки-палки! – восклицают оба в один голос, потому что пугаются не меньше меня. – А ты кто вообще? – спрашивает один. Он плотнее, тогда как другой, пожалуй, даже слишком тощий, спрашивает, не могут ли они мне чем-то помочь. У них на лицах одинаково дружелюбное, но хитрое выражение. – Перестаньте уже ругаться и валите наконец! – Раздается из глубины комнаты, и я с шумом втягиваю в себя воздух. Эти двое переглядываются и скалят зубы. – Леви, к тебе гости! – Меня, кстати, зовут Йош, а это вот – идиот! Руку можешь опустить, дверь уже открыта. – Меня зовут Макс, сам ты идиот. Они начинают ругаться, но я слушаю их лишь вполуха. Пытаюсь заглянуть за их спины, но для этого мне не хватает роста. Поколебавшись, опускаю руку, и мысль о том, что прийти сюда было чертовски неудачной идеей, звучит во мне все громче. Я делаю шаг назад, еще один… – Вы оба бесите меня! Что там опять случилось? Что вы… – Выйдя к Максу и Йошу и увидев меня, Леви останавливается на середине фразы. Встретившись со мной взглядом. Тихо, все так тихо. – А кто она вообще такая? Это твоя… Йош, черт тебя задери! – Мы уходим! – Йош, ущипнув Макса, тащит его за собой, а я так и продолжаю стоять, не в состоянии объяснить почему. Леви прислоняется к дверному косяку, на голове у него вечная бейсболка, руки скрещены на груди. По нему видно, что он взвешивает, предложить мне войти или прогнать. Двадцать, двадцать одна, двадцать две. Не в силах удержаться, считаю секунды. Леви пошевельнулся, и я замираю. Когда он, оставив дверь открытой, отступает в сторону, я готова опуститься на колени и разрыдаться от облегчения. На свинцовых ногах вхожу в комнату. Она устроена наподобие нашей, но намного уютнее – более обжитая. Прежде всего более захламленная. Повсюду валяются CD, DVD и игры для Playstation. Там пакетик с чипсами, тут упаковка печенья. Комната захламленная, но не грязная. Мне очень плохо, при этом я совершенно не понимаю, что происходит. Но, может, догадываюсь. – Я спросил бы, что тебе тут надо, но ты ведь все равно не ответишь, поэтому лучше промолчу, – он говорит так резко и холодно, что каждое слово настигает меня как удар молота. Пройдя мимо меня, Леви садится на диван и показывает на кресло рядом. Я сажусь, хотя лучше осталась бы стоять. Леви нужно несколько минут, чтобы собраться. Голос его становится тихим, таким, каким я его знаю. Теплым и ломким и все же сильным. Настоящим голосом Леви. – Моя семья наделала много глупостей. Мать, брат и все остальные, будь они неладны. Но я всегда любил их. И сейчас все еще люблю, пусть даже это их вовсе не интересует. Я никогда не причинил бы им боли. Я думал… я думал… – он запинается, нервно проводя рукой по затылку. А затем смотрит на меня. – Тебя зовут Ханна, это твой первый год в «Святой Анне», и ты любишь кошек. Ты потеряла сестру-близнеца при пожаре. И все по твоей вине. Я думала, что потеряла только тебя и еще в каком-то смысле себя. Но я замечаю, что потери никогда не закончатся. Они остаются частью меня. Случилось то, что случилось, и поэтому я всегда буду что-то терять… Спрашивается только, смогу ли я с этим смириться. Глава 37 Леви БЕССТРАШНЫЕ, ОНИ БЕССТРАШНЫЕ И ЕСТЬ. НО СТРАХ МОЖЕТ ПЕРЕРАСТИ В МУЖЕСТВО, И ТОГДА БОЯЗЛИВЫЕ ПРОЯВЛЯЮТ ПОРОЙ САМЫЕ РАЗНЫЕ КАЧЕСТВА В ее глазах лишь ненадолго вспыхивает потрясение, но, думаю, она уже догадалась, что я все знаю. После всего, что произошло, мне требовалось какое-то время побыть одному, не уверен, что это мне все еще нужно. Я не знаю, проклинаю ли Пиу за то, что она мне сказала, и с тех пор каждую минуту спрашиваю себя, зачем она это сделала. Под конец она, возможно, и сама заметила, что зашла слишком далеко. Но было уже поздно. Ханна не двигается. Она сидит неестественно прямо. Только нижняя губа у нее подрагивает. – Значит, это правда. Ей удается кивнуть. – Ты подожгла? Еще кивок. На этот раз она закрывает глаза, ее охватывает дрожь, по щеке скатывается первая слеза. Я судорожно сглатываю. – Это ведь был несчастный случай, так? – Я не жду ответа. Результат все равно один: ее сестра умерла. – Твои родители пошли в кино. Пожарные приехали, когда верхний этаж был охвачен огнем. Они вытащили вас обеих, вы были без сознания. Иззи не выжила. Вы надышались дымом во сне. Огонь распространился быстро. Сказать мне больше нечего. Проклятие, я совершенно не понимаю, зачем это делаю. Ханна плачет, и я поражаюсь, что только плачет. Подумав о днях в лагере, о ее реакции на все, я начинаю понимать. Она несет огромный груз, и уму непостижимо, что она еще не сломалась под ним. По счастью, не сломалась. Она встает, вытирая слезы, и идет к двери. Что, черт побери… Я подскакиваю.