– Да, конечно, у меня есть фотик, – сказал он и выложил на стол дорогой фотоаппарат. – Не понимаю, – озадачился Абдулла. – Мы тут беседуем, освежаемся напитками. Зачем ты нам это сообщаешь? – Он хочет его продать, Абдулла, – пояснил я. – Откуда он у тебя, Салех? – От этих кретинов-туристов, что сидят позади меня. Два тощих блондинчика. Я подумал: может, вы захотите его купить. Мне срочно нужны деньги, понимаете? – Не понимаю, – сказал Абдулла. – Он обманом выманил у туристов фотоаппарат и хочет сбыть его здесь же, – сказал я. – Развел их, как детей сопливых, – похвастался Салех. – Долбаные кретины! – Если ты еще раз выругаешься в моем присутствии, – сказал Абдулла, – я выброшу тебя отсюда под колеса машин. Салех уже понял, куда вляпался, и теперь очень хотел улизнуть. Он потянулся к фотоаппарату, но Абдулла предостерегающе поднял палец. – Не трогай, – сказал он, и Салех убрал руку. – По какому праву ты нарушаешь покой других людей, приставая к ним со всякой ерундой? – П-право? – переспросил Салех. – Это ничего, – сказал я. – Люди часто обращаются ко мне по таким поводам, Абдулла. – Это неправильно, – проворчал он. – Как ты можешь общаться с теми, у кого нет ни достоинства, ни чести? – Ч-чести? – пролепетал Салех. – Салех, видишь ли, в чем дело, – сказал я. – Ты смотришь на туристов как на жертв, которых можно надуть и обобрать. А мы считаем, что к ним следует относиться с пониманием и заботой. – Что? Абдулла молниеносным движением схватил его за кисть. – Простите, босс! Нечаянно вырвалось! Абдулла разжал руку. – Какое самое дальнее место, куда ты выбирался из Колабы за всю свою жизнь, Салех? – спросил я. – Однажды я ездил посмотреть на Тадж-Махал в Агре, – сказал он. – Это далеко отсюда. – Кто был с тобой в поездке? – Моя жена. – Только твоя жена? – Нет, Линбаба, еще сестра моей жены, и мои родители, и мой двоюродный брат с женой, и все наши дети. – Так вот, Салех, каждый из сидящих там людей достоин уважения больше, чем ты. Он один, без толпы родственников, отправляется на другой конец света с рюкзаком за спиной, забирается в самую дикую глушь или ночует среди людей, чужих ему по языку и религии. – Но… это всего лишь туристы, обычные бродяги. – Будда тоже был всего лишь бродягой, носившим все свое имущество с собой. Иисус был бродягой, Он провел годы в странствиях. Мы все бродяги, Салех. Мы приходим в этот мир с пустыми руками, потом несем по жизни какие-то вещи, но уходим все так же ни с чем. И когда ты отнимаешь радость у такого бродяги, ты отнимаешь ее у меня. – Но я… я просто деловой человек, – промямлил он. – Сколько ты им заплатил, Салех? – Этого я не могу вам сказать, – пошел в отказ он, скорчив хитрую рожу. – Но могу сказать, что дал им не больше двадцати процентов. Готов отдать за двадцать пять, если возьмете. Абдулла вновь цапнул его за руку. Я знал его хватку. Сначала это очень больно, потом станет намного хуже. – Ты отказываешься сказать нам правду? – спросил его Абдулла и повернулся ко мне. – И с такими подлыми людишками ты имеешь дело, брат мой Лин? Я вырву и подарю тебе его лживый язык. – Мой язык?! – пискнул Салех. – Помнится, мне рассказывали, – молвил Дидье, – что одна воистину мерзкая женщина по имени мадам Жу использовала человеческий язык в качестве пуховки для пудры. Абдулла позволил Салеху выдернуть руку, и тот кинулся прочь, забыв на столе фотоаппарат. Возникла пауза, во время которой мы, поочередно хмыкая, обдумывали этот инцидент. – Пожалуйста, Абдулла, – сказал я, – не отрезай ему язык. – А что ты предлагаешь ему отрезать? – Ничего. Наплюй на него и забудь. – Я считаю так, – сказал Дидье, – если ты не можешь сказать о ком-то ничего хорошего, совсем ничего, тогда ограбь его, а потом пристрели, и все дела. – Мудрые слова, – рассудил Абдулла. – Неужто? – усомнился я. – Это же очевидно, Лин, – сказал Дидье. Абдулла кивнул в знак согласия. – Только потому, что у тебя не нашлось для него хороших слов? – Разумеется. Я вот о чем: если ты не можешь вспомнить ни единой приятной вещи, хотя бы пустячной, связанной с каким-либо человеком, этот человек наверняка полнейшая скотина. А все мы, имея немалый жизненный опыт, прекрасно знаем, что полнейшая скотина при первой возможности непременно причинит тебе вред, или горе, или то и другое вместе. Это просто разумная предосторожность – надо грабить и убивать плохих людей, пока они не ограбили и не убили тебя. Превентивная самозащита, я так считаю. – Если бы эти официанты знали тебя так же хорошо, как знаем мы, Дидье, – сказал Абдулла, – они бы относились к тебе с гораздо большим уважением. – Так и есть, – охотно согласился Дидье. – Это давно известная истина: чем лучше кто-то знает Дидье, тем больше он любит и уважает Дидье. Я отодвинул бокал и поднялся. – Эй, ты ведь не уходишь? – забеспокоился Дидье. – Я пришел сюда только затем, чтобы сделать тебе подарок. Мне нужно ехать домой и переодеться. Сегодня мы ужинаем с Ранджитом и Карлой. Я расстегнул стальной браслет и снял с руки часы, на секунду ощутив сожаление от утраты вещи, которая мне самому так нравилась. Я протянул часы Дидье. Тот внимательно их осмотрел, прочел надписи на задней крышке, поднес к уху и послушал тиканье механизма. – Ого, да это же прекрасные часы! – заключил он. – Высший класс! И что, они в самом деле мои? – Конечно. Примерь их. Дидье защелкнул на кисти браслет и повертел рукой так и этак, любуясь подарком. – Они как будто созданы для тебя, – сказал я, собираясь уходить. – Ты тоже идешь, Абдулла? – Знаешь, брат мой, там за угловым столиком сидит красивая женщина, – сказал он серьезно. – И она смотрит на меня вот уже пятнадцать минут. – Да, я тоже это заметил. – Пожалуй, я задержусь тут с Дидье еще на какое-то время. – Официант! – мгновенно среагировал Дидье. – Еще один гранатовый сок! Без льда! Прихватив со стола фотоаппарат, я уже было двинулся к выходу, но Дидье вскочил и резво меня догнал. – Значит, ты сегодня встречаешься с Карлой? – спросил он. – Есть такие планы. – Это твоя идея? – Нет. – Идея Карлы? – Нет. – Но тогда кто затеял эту дьявольскую игру? – Все устроила Лиза. Я узнал об этом только час назад. Получил от нее записку, когда сидел в баре «Эдвардс». А в чем проблема? – И ты не можешь отказаться под каким-нибудь предлогом?