Эндрю с разворота нанес режущий удар, но вновь промахнулся, потерял равновесие, и моя подножка отправила его на пол. Я прыгнул на него сверху и ткнул острием дважды: в грудь и в район почек. – Еще шесть очков! – сказал Хатода. – Раунд окончен. Перерыв. Я поднялся и шагнул назад, однако Эндрю, проигнорировав слова тренера, вскочил и ринулся в атаку. – Стой! – закричал Хатода. – Перерыв! Но Эндрю продолжал наносить удары с явным намерением пролить мою кровь. Вопреки правилам тренировочных боев, он метил в лицо и горло. Отбиваясь, я начал пятиться в тупик, но всякий раз, когда он открывался в атаке, встречал его ударом деревянного острия или кулака. Через несколько секунд кровь уже струилась по нашим рукам, а также из царапин и колотых ран на плечах и груди. Мы натыкались на стенки коридора и вновь бросались друг на друга, тяжело дыша и обмениваясь ударами. Наши ноги начали скользить на каменном полу, и наконец мы оба упали. К счастью для меня, при падении я оказался за спиной Эндрю, что позволило мне сдавить его шею удушающим захватом. Он извивался, пытаясь вырваться, но я сжал ногами его бедра, ограничив подвижность настолько, что ему теперь удавалось лишь дергаться из стороны в сторону, чуть-чуть смещаясь на скользком полу. Захват был крепок, и он уже не мог меня сбросить или как-нибудь вывернуться. – Сдаешься? – Хрен тебе! – прохрипел он. Внутри меня подал голос древний инстинкт: «Это волк в капкане. Если ты его сейчас отпустишь, рано или поздно он снова придет за тобой». – Лин! – прокричал рядом уже другой голос. – Лин, братишка, отпусти его! Это был Абдулла. Мои руки и ноги разжались, и я позволил Эндрю повернуться на бок. Он хрипел и кашлял, хватая ртом воздух. Хатода и кое-кто из молодых гангстеров протиснулись мимо меня и начали приводить его в чувство. Абдулла схватил меня за руку и поднял с пола. Отдуваясь, я последовал за ним к вешалкам, где перед схваткой оставил свои вещи. – Салям алейкум, – сказал я ему. – Ты откуда взялся? – Ва алейкум салям. Похоже, прямо с небес – и как раз вовремя. – Прямо с небес? – По крайней мере здесь точно был бы ад, если бы ты его прикончил, Лин. Тогда совет послал бы кого-нибудь вроде меня, чтобы с тобой разделаться. Я взял свою рубашку, ножи, часы и деньги. Потом обтер влажным полотенцем лицо, грудь и спину. Пристроил ножи за спиной, накинул рубашку и кивнул Абдулле. – Давай прокатимся, брат, – сказал я. – Надо проветрить мозги. Я уже был у выхода на улицу, когда из зала появился Эндрю да Силва, остановившись в двух шагах от меня. – Мы на этом не закончили, – сказал он. Я подошел к нему почти вплотную и сказал вполголоса, так чтобы никто посторонний не мог услышать: – Энди, за спортзалом есть укромный закуток. Давай отправимся туда вдвоем и покончим с этим. Только кивни, и мы все решим прямо сейчас. Без свидетелей. Только ты и я. Ну же, кивни своей башкой, трепло вонючее! Я чуть отстранился и посмотрел ему в лицо. Он не шевельнулся и не издал ни звука. Я снова приблизил к нему лицо: – Так я и думал. Мы оба знаем, что у тебя кишка тонка. Так что проваливай и не мозоль мне глаза! Собрав остальные вещи, я покинул зал вместе с Абдуллой, отлично понимая, что сделал глупость, под конец еще раз унизив Эндрю, пусть даже и не публично. Волк ускользнул из капкана и теперь готовился взять реванш – возможно, в самый неудобный для меня момент. Глава 19 В молчании мы доехали до «Леопольда». Абдулла принципиально не посещал заведения, торгующие спиртным, но на сей раз изменил своим принципам и, припарковав байк, вместе со мной вошел внутрь. Дидье, по своему обыкновению, сидел за столиком у небольшой двери в северной стене зала, лицом к фасадным окнам, за которыми бурлила Козуэй. – Лин, слава богу! – вскричал он, когда мы приблизились. – Я сижу тут в полном одиночестве! А пить в одиночестве – это все равно что в одиночку заниматься любовью, как считаешь? – Тут не бери меня в расчет, Дидье, – сказал я. – Тебе бы проповедовать с амвона отказ от удовольствий, друг мой, – рассмеялся он. Дидье обнял меня, пожал руку Абдулле и подозвал официанта: – Пиво! Два бокала! И гранатовый сок для нашего иранского друга! Без льда! Живо! – Слушаюсь, сэр. Я помчусь со всех ног, не щадя себя и рискуя получить инфаркт, лишь бы вам услужить, – саркастически пробурчал Свити и удалился, демонстративно волоча ноги. Свити входил в пятерку лучших официантов, каких я знавал на своем веку, – а я знавал многих. Свити не только и не столько прислуживал посетителям. Он контролировал перемещение товаров с черного рынка, которые попадали в «Леопольд» через одну дверь и утекали отсюда через другую без ведома хозяев заведения. Он брал комиссию за перепродажу со всех магазинчиков по соседству, не брезговал сводничеством и организовал небольшой, но прибыльный тотализатор. И всеми этими делами он ворочал с неизменной угрюмостью и неизбывным пессимизмом. Мы втроем уселись в ряд спиной к стене и стали смотреть на зал и на улицу за его пределами. – Как поживаешь, Абдулла? – спросил Дидье. – Давненько я не видел твоего прекрасного и устрашающего лица. – Хвала Аллаху, – ответил Абдулла. – А как твои дела? – Не жалуюсь, – вздохнул Дидье. – Я никогда не жалуюсь. Это одно из моих полновесных качеств, как говорят англичане. Имейте в виду, если бы я вдруг начал жаловаться, я превзошел бы в этом деле всех лучших жалобщиков мира. – Минутку… – Абдулла озадаченно наморщил лоб. – Означают ли эти слова, что у тебя все в порядке? – Да, мой друг. У меня все в порядке. Прибыли напитки. Свити бесцеремонно брякнул бокалы с пивом передо мной и Дидье, а затем с демонстративным тщанием стер капельки с наружных стенок стакана с гранатовым соком для Абдуллы, бережно опустил стакан на столешницу и положил рядом целую стопку бумажных салфеток. Пятясь от Абдуллы, он с каждым шагом назад отвешивал легкий поклон, как будто покидал могилу святого после молитвенной церемонии. Дидье негодующе скривил рот, а затем взглянул на меня в поисках сочувствия, и тут уж я, не удержавшись, фыркнул – да так, что пена с моего пива разлетелась по всему столу. – Честное слово, Лин, эти люди находятся за пределами моего понимания! Я торчу здесь каждый день и каждый вечер уже много лет подряд. Я пролил реки мочи в их сортирах, я подвергал себя невообразимым – с точки зрения француза – гастрономическим истязаниям, и все это ради того, чтобы дать им хоть какое-то представление об утонченном и – не сочтите меня нескромным – блистательном декадансе! Но они продолжают относиться ко мне как к самому обычному туристу. Абдулла появляется здесь всего раз в год, и они готовы целовать ему ноги от счастья. Это уже не лезет ни в какие ворота! – За те годы, что ты здесь провел, – сказал Абдулла, глотнув свежего сока, – они тебя хорошо изучили. Они знают предел твоего терпения. Но им неизвестно, когда и как может быть перейден мой предел. Только в том и разница. – Но если ты перестанешь здесь появляться, Дидье, – подхватил я, – они будут скучать по тебе сильнее, чем по кому-либо еще в этом заведении. Дидье, успокоенный, заулыбался и протянул руку к пиву. – Разумеется, ты прав, Лин. Мне неоднократно доводилось слышать от самых разных людей, что я – совершенно незабываемая личность. Предлагаю тост! За тех, кто заплачет по нас, когда мы уйдем! – И пусть им будет радостно, пока мы здесь! – сказал я, и мы чокнулись. Только я приложился к бокалу, как на стул напротив меня плюхнулся мелкий жулик по имени Салех, при этом так толкнув стол, что из стакана Абдуллы выплеснулась часть сока. – Что за кретины эти долбаные туристы! – заявил Салех без предисловий. – Встань, – сказал ему Абдулла. – Что? – Встань, или я сломаю тебе руки. Салех посмотрел на Дидье и на меня. Дидье взмахом пальцев дал понять, что ему лучше повиноваться. Салех перевел взгляд на Абдуллу и медленно встал. – Ты кто такой? – спросил Абдулла. – Салех, босс, – ответил тот, начиная нервничать. – Меня зовут Салех. – Ты мусульманин? – Да, босс. – Разве так мусульмане здороваются с людьми? – Что? – Еще раз скажешь «что?», и я сломаю тебе руки. – Виноват, босс. Салям алейкум. Меня зовут Салех. – Ва алейкум салям, – ответил Абдулла. – Чем ты здесь занимаешься? – Я… я… но… Видя, что он вот-вот ляпнет злополучное «что?», я его опередил: – У тебя какое-то дело, Салех?