– Вряд ли. Не знаю, что там задумала Лиза, но в записке она настаивает на моем присутствии. – Лин, ты уже почти два года не виделся с Карлой. – Я знаю. – Но… в сердечных делах, в делах любви… – Я знаю. – …эти два года всего лишь – как два удара сердца. – Я… – Прошу, дай мне закончить мысль! Лин, ты сейчас… в более темной зоне, чем был два года назад. Твоя душа потемнела за то время, что ты живешь в Бомбее. Я никогда тебе этого не говорил, но теперь скажу: мне стыдно, что какая-то часть меня была даже рада этому первое время. Мне было приятно сознавать, что ты скатился до моего уровня, что мы с тобой, так сказать, одного поля ягода. Он говорил торопливым полушепотом, из-за чего речь его больше напоминала бормотание заученной молитвы или заклинания, чем душевный монолог старого друга. – О чем ты, Дидье? – Карла дорога мне, быть может, не меньше, чем тебе, хотя и на иной лад. Но ты стал таким из-за расставания с ней. Тебя загнала в эту тень потеря любимой, эта потеря сделала твою душу темнее, чем ей было предписано Господом. – Ты поминаешь Господа, Дидье? – Я тревожусь за тебя, Лин. И тревожит меня то, что может открыться в твоей душе при новой встрече с ней. Иногда мосты в прошлое лучше оставить сожженными. Иные реки лучше не переплывать. – Все будет хорошо. – Может, составить тебе компанию? Мало кто может потягаться в играх разума с Карлой, кроме меня. Я ей еще и фору дам. Это общеизвестный факт. – Спасибо, я как-нибудь справлюсь. – Что ж, раз ты твердо решил с ней встретиться, есть другое предложение: хочешь, я устрою Ранджиту несчастный случай, который помешает ему явиться на встречу? – Никаких несчастных случаев! – Ну тогда, может, просто непредвиденная задержка? – Пусть все идет своим чередом, Дидье. – Именно этого я и опасаюсь, – вздохнул он, – если ты снова увидишь Карлу. – Все будет хорошо. – Ну-ну… – пробормотал он и опустил взгляд на свои наручные часы. – Спасибо за подарок. Я буду беречь эти часы как зеницу ока. – Присмотри за Абдуллой, а то он, похоже, слишком увлекся той девицей в углу. – Присмотрю. Мы, бойцы по натуре, влюбляемся быстро – и до самозабвения. Такова история всей моей жизни. Я хорошо помню то время, когда… – Как и я, брат, – сказал я со смехом, прощаясь. – Как и я. Подойдя к двум тощим туристам, которые заказали еды на четверых и теперь наворачивали за обе щеки, я положил перед ними фотоаппарат. – Такой стоит тысячу баксов в здешних магазинах, – сказал я. – Любой уличный перекупщик в Бомбее получит за него шесть сотен, и если он вдруг окажется честным, то пять из них отдаст вам. – Этот дал нам сотню, но обещал принести еще, – сказал один из туристов. – Он ошивается неподалеку, – сказал я, – и наверняка придет получить свою сотню обратно. Здесь есть один официант, зовут Свити. Он тоже проворачивает делишки по этой части. Доброго слова вы от него не дождетесь, но доверять ему можно. Продайте фотик ему, потом верните сотню Салеху, и останетесь в приличном плюсе. Удачи! – Спасибо, – хором сказали бедолаги. Выглядели они как родные братья. Не знаю, что им довелось пережить в Индии, но проголодались они после пережитого просто зверски. – Не присоединитесь к нам? – Я как раз отправляюсь на ужин, – сказал я. – Но все равно спасибо за приглашение. Выйдя на улицу, я повернулся и через окно «Леопольда» разглядел в глубине зала Абдуллу и Дидье, махавших мне на прощание. Потом Дидье поднес к лицу воображаемый фотоаппарат и, судя по саркастической гримасе, «сделал снимок героя, только что оказавшего помощь двум незнакомцам». Я подошел к своему мотоциклу и взглянул на проезжую часть, где назревал затор из-за автобуса, перегородившего сразу полторы полосы. Дидье и Абдулла, такие разные люди, во многих отношениях являлись братьями. Я задумался о поступках, вместе и по отдельности совершенных нами – тремя безрассудными изгоями – с тех пор, как мы встретились в этом городе. Были вещи, о которых мы сожалели, и были такие, о которых мы старались не вспоминать. Но случались и радостные, светлые дни. Если один из нас попадал в беду, двое других были тут как тут с ножами и пушками. Если один страдал от несчастной любви, другие прижигали его страдание саркастической шуткой, как прижигают рану. Если один терял надежду, другие заполняли образовавшуюся пустоту своей верностью. И я ощутил эту верность как дружескую руку на плече, когда еще раз оглянулся на них – с надеждой на лучшее для всех нас. Страх подобен волку, посаженному на цепь: он опасен только тогда, когда ты спустишь его с цепи. Горе можно одолеть забвением. Гнев, сколь бы ни был он яростен, можно победить улыбкой. И только надежда неистребима, потому что она принадлежит не нам, а небольшой (от силы несколько сотен) группе наших древнейших предков, чья отважная преданность и любовь друг к другу подарили нам почти все хорошее, что есть в нас поныне. Именно надежда, это заложенное в нас древнее семя, питает наши сердца и возвращает им силу. С тех давних пор сознание каждого из нас балансирует между двумя вещами, которые предлагает на выбор надежда: между тенями прошлого и светлой, чистой, еще не заполненной страницей грядущего дня. Глава 20 Прошлое – это написанный Судьбой роман, в котором сплетаются извечные темы: любовь и даруемое ею счастье, ненависть и ее пленники, человеческая душа и ее цена. Мы формируем ткань повествования своими каждодневными решениями, не подозревая, как они отразятся на главной сюжетной линии. Но в настоящем времени, в моменты принятия решений и возникновения связей, Судьба лишь наблюдает за развитием сюжета, оставляя нас наедине со своими ошибками или озарениями, потому что только наша собственная воля ведет нас к тем или другим. В тот день и час, стоя рядом со своим мотоциклом, я привычно всматривался в лица окружающих людей. И на одном из этих лиц мой взгляд задержался. Это была молодая голубоглазая блондинка, которая стояла на тротуаре перед «Леопольдом», нервно переминаясь с ноги на ногу, – без сомнения, кого-то ждала. Она была испугана, но притом настроена решительно: смесь отваги и страха в равных пропорциях. Я достал из кармана медальон, приобретенный у Билли Бхасу, раскрыл его и посмотрел на фотографию. Это была та самая девушка. На каждой нехорошей улице можно увидеть сотни хороших девчонок в ожидании своих парней, которые в большинстве случаев этого не заслуживают. Эта девчонка явно ждала, когда ее приятель вернется с дозой. Она не могла быть наркоманкой – хоть и худая, но слишком здоровая с виду и слишком осознанно воспринимающая этот мир. А вот ее парень уже наверняка подсел по-крупному, раз ей пришлось продать свой медальон Билли Бхасу, чтобы дружок смог прикупить дури. Я достаточно долго крутился на этих улицах, чтобы с первого взгляда определять степень зависимости человека, даже если он в данный момент и не под кайфом. Я и сам прошел через все это, и я видел такое же понимание в глазах людей, меня любивших. Судя по тому, что девчонка стояла перед «Леопольдом», а не сидела внутри, эта парочка уже прошла через первую туристскую стадию – с охлажденными напитками, горячими блюдами и многочасовым времяпрепровождением в ресторанах. Факт ожидания на улице, а не в отеле мог означать, что им уже нечем платить за номер. И вот она стояла и ждала, когда ее милый друг вернется с дурью, приобретенной ценой ее медальона, – а там еще, может, останутся деньги на оплату ночлега. Я вдоволь навидался девчонок, подобных этой, когда они, после сравнительно недолгого пребывания здесь, покидали островной город, как пепел, сдуваемый ветром с ладони. Они были красивы, как все юные девчонки, но эта часть их жизни была загублена далеко не столь красивыми поступками их парней. Я вполне мог уехать, не сказав ей ни слова. Я поступал так изо дня в день, проезжая мимо чужих горестей, одиночеств и несбывшихся мечтаний. Не прыгать же, в самом деле, через каждый обруч, который Судьба поднимает перед тобой, как укротитель перед дрессированным зверем. Но сейчас был нетипичный случай: на улице стояла ожившая фотография из купленного мною медальона. И я подошел к ней. – Кажется, это ваше, – сказал я, протягивая на ладони медальон с цепочкой. Девчонка застыла, вытаращив глаза от ужаса. – Нет проблем. Забирайте. Она робко протянула руку и взяла медальон: – Что… что вам… – Ничего мне не нужно, – оборвал ее я. – Эта вещица оказалась у меня по случайному стечению обстоятельств, скажем так. Вот и все. Девчонка растерянно улыбнулась. – Будьте здоровы, – сказал я, разворачиваясь. – Должно быть, я ее потеряла, – выпалила она, пытаясь укрыться за примитивной ложью. Я задержался вполоборота. – Когда мой друг вернется, мы выплатим вам вознаграждение, – сказала она и выдавила из себя улыбку. – Вы не теряли медальон, – сказал я. – Вы его продали. – Что? – И тот факт, что вы продали его, даже не вынув фотографии, говорит о спешке вашего бойфренда. А спешил он потому, что находился под сильным давлением. Единственное давление, безотказно действующее на людей вроде нас в этом городе, – это наркотики. Девчонка отшатнулась, как от удара. – Людей вроде нас?.. – переспросила она с певучим скандинавским акцентом, который как-то плохо вязался с тоской и страхом в ее глазах. Я пошел прочь. Через несколько шагов я оглянулся. Она стояла в той же позе, съежившись, словно в ожидании удара.