– Анья, ты… – Я делаю это не для того, чтобы что-то там доказать, – хрипло сообщила она, – а потому, что, кажется, не в силах удержаться. Я должна. Твой вкус… Хочу узнать… не может быть таким чудесным, как я себе представляла. – С этими словами она приняла его в рот, полностью, абсолютно, до конца, скользя до упора и чувствуя, как он ударяется о ее глотку. Странное ощущение, но ей понравилось. Люсьен зарычал от наслаждения, и звук изысканной лаской разлился по ее коже. Он запустил пальцы ей в волосы. – Анья. Не надо. Мне не следовало… Анья. Она водила ртом вверх, вниз и снова вверх, как в порнофильмах, которые иногда смотрела. – Ты же не… ты не… О, боги, Анья! Не останавливайся. Прошу, не останавливайся. От приказов к мольбам. Анья упивалась своим могуществом и его нуждой. Нуждой, что заполняла и ее, вознося собственное удовольствие на новый уровень. «Мой». Она продолжала двигаться вверх и вниз, непрерывно вращая языком, оглаживая все, к чему он прикасался. Она сжала тяжелые яички. Люсьен выгнулся, погружаясь глубже к ней в рот, напрягая мускулы. Анья ощущала пульсацию страсти в его крови и хотела большего. Должна получить большее. – Я передумал. Анья, остановись! Хватит! Она не остановилась, не зная жалости, продолжая дразнить языком его тугую головку. Всасывая. Царапая зубами. Она проделывала с его членом все то же, что и со своими любимыми леденцами на палочке. Только его вкус ей нравится больше. Такая страсть … ох, его страсть. Он затвердел для нее, и только для нее. – Я сейчас… Анья! – проревел он ее имя, сотрясаясь в пароксизме страсти и выстреливая горячим семенем ей в рот. Она проглотила все до капельки и даже слизала самую последнюю, инстинктивно догадываясь, что ему это будет приятно. Она выпрямилась, а Люсьен продолжал биться в судорогах оргазма, хотя все уже закончилось. Глаза его были закрыты, а губы приоткрыты от изумления. «Я сделала это», – с гордостью подумала она. Никогда еще она не чувствовала себя более могущественной и не видела более эротичного зрелища. Ее собственное желание достигло нового уровня: она была такой мокрой, что хоть трусики выжимай. Она оседлала Люсьена. Его веки медленно поднялись, и он посмотрел на нее снизу вверх. На лице его ясно читалось удовлетворение. – Анья. Ты не обязана была это делать. – Я хотела, – пояснила она. – И хочу тебя. Больше никогда в этом не сомневайся. Его лицо осветилось нежностью. – Что же тогда ты от меня скрываешь? Почему я не могу раздеть тебя? Эта нежность… Анья вдруг почувствовала себя очень уязвимой, потому что никогда и никто, кроме родителей, не смотрел на нее так. Словно она бесценное сокровище. У нее защемило в груди. Люсьен протянул руку и погладил ее по щеке. Анью охватила дрожь. – Почему, Анья? Я пытался сопротивляться тебе с тех пор, как впервые ощутил твой клубничный аромат, – признался он. – Как видишь, ничего у меня не получилось. Даже сейчас его плоть наливалась, восставала от возобновляющегося желания. Ее глаза расширились, и ей приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы не поддаться его чарам. Если он сказал правду, значит, хотел ее с самого начала и боролся с собой. Каждое недоброе слово и действие было направлено на то, чтобы держать ее на расстоянии. Он намекал на подобное ранее. Теперь же, когда он распростерт под ней… Неожиданно Анья испытала внутренний конфликт, поскольку не знала, что теперь делать с Люсьеном. Вот дерьмо! Это по-настоящему все усложняло, потому что основа ее – вынужденной, черт подери! – неприязни и гнева оказалась разрушенной. А вот Люсьен не оставит попыток убить ее. Не сможет. Если только не выберет ее вместо «всего, что ему дорого». Как эгоистично с ее стороны просить его об этом, когда нечего дать взамен. – Анья. – Что? – Часто заморгав, она посмотрела на Люсьена. Его губы изогнулись. – Сосредоточься. – Ой, прости. Ты что-то сказал? Он выгнул бедра и потерся членом о ее клитор. – Я спросил, почему ты хочешь оставаться в одежде. На тебе есть шрамы? Она покрылась гусиной кожей. – Нет. – По крайней мере, не в физическом смысле. – Если и есть, мне все равно. Клянусь. Я покрою их поцелуями, – хрипло пообещал он. В животе у нее запорхали бабочки. Какой восхитительный мужчина! Положив ладони ему на грудь, она ощутила сильное биение сердца сквозь порванную рубашку и решила ему рассказать. После всего, через что они прошли, он заслуживает узнать правду. – Я проклята, – наконец призналась она. Если он плохо отреагирует, она сможет его по-настоящему возненавидеть. Ее одержимость может растаять. Он нахмурил брови. – Ты тоже одержима демоном? – Нет. Мое проклятие куда более тривиально. – Ах да. Рейес о чем-то таком упоминал, но не смог ничего толком выяснить. – Это потому, что о нем известно лишь нескольким избранным, которые в настоящее время скрываются, чтобы Кронос не заточил их. Ну, и еще той, что наложила его, но эта фригидная сучка за решеткой. – Кто проклял тебя и почему? – В голосе Люсьена звучал гнев, будто бы он намеревался убить виновного, кем бы тот ни оказался. – Рейес говорил, что это могла быть Фемида. Бабочки у нее в животе запорхали еще интенсивнее. – Все верно. Моя мать сошлась с Тартаром, мужем Фемиды, и девятью месяцами позже – привет, малышка Анья. Фемида не знала, пока не увидела меня, потому что я, так сказать, женская копия своего отца. – Помню Тартара, – сказал Люсьен. – Я, бывало, приводил ему заключенных. Почтенный мужчина, даже красивый, но у меня никогда не возникало желания его раздеть. – Люсьен только что пошутил, – усмехнулась Анья, не в силах сдержаться. – Когда Фемида смекнула, что произошло, она совсем слетела с катушек. Последствия ее проклятия я поняла не сразу, а только через несколько дней, когда спало оцепенение. Боги, как же мне хотелось снести ей башку! В глазах Люсьена сверкнуло и тут же пропало вожделение, краткое, но неоспоримое. – Не знаю почему, но меня заводит, когда ты так выражаешься. Анья полагала, что знает почему. Он ведь Смерть и каждый день становится свидетелем человеческой слабости и бренности, а она женщина, которая, если ее обидят, в долгу не останется. Сильная. Целеустремленная. И это должно быть желанным отличием. По крайней мере, она на это надеется – потому что она такая, какая есть, и отчаянно жаждет, чтобы ему это в ней нравилось. – Расскажи мне о проклятии. – Его взгляд опустился к поясу ее брюк, и пальцы последовали за взглядом, оглаживая их верхний край. Силы небесные. Итак, признание. – Если я когда-нибудь позволю мужчине проникнуть в себя, то буду связана с ним навеки. Ни один другой мужчина мне больше не понравится. Люсьен снова нахмурил брови. – Это… – Ужасно бояться утратить свободу из-за мужчины. – Разве что с Люсьеном эта мысль не казалась такой кошмарной. – Я никогда не смогу оставить его, что бы он со мной ни делал. Влюбись он в другую – я буду только наблюдать, томиться по нему и не получать желаемое. Чем больше она говорила, тем сильнее он сопереживал. – Очень долго моя воля была скована Смертью. Я делал все, что он хотел, не в силах его остановить. – Значит, ты знаешь, как ужасно это может быть, да? – Да. Именно потому я никогда не поставлю свою волю превыше твоей свободы. Не в таком важном деле. – Он облизнул губы, оставив блестящий след, который ей захотелось попробовать. – Так ты никогда… – Нет, – процедила она сквозь зубы, коротко мотнув головой. Довольно долгое время Люсьен не двигался и не произносил ни слова, а просто смотрел на нее. Анья не знала, что за мысли роятся у него в голове. Выражение его лица снова сделалось непроницаемым. Наконец он произнес: – Я резко осуждал тебя и покорно прошу меня за это простить. Анья… – Он собирался еще что-то сказать, но передумал. Помолчал. Потом произнес надтреснутым шепотом: – Ты когда-нибудь испытывала оргазм? Она и сама не знала, какой реакции ожидала от него. Но точно не такой. Извинение? Поразительно! – Только если сама его себе устраивала, – призналась она без тени стыда. – Я не уверена, считаются ли пальцы проникновением, поэтому ни одному мужчине не позволяла спускаться ниже талии. – Ты поверишь, если я пообещаю, что не проникну в тебя?