Сильного страха у нее не было. Вернее, был, конечно, — естественный, за свою жизнь. Но это дежурный страх, без обреченной паники. Вероятность того, что я окажусь беспредельщиком и сейчас ее порешаю, она, конечно, осознавала. Но чернокожая мадам, надо отдать ей должное, держалась прямо и с достоинством. — Мне показалось, что ты меня оскорбила и у нас есть повод подраться. — Don’t understand, speak…[5] Резкий удар мыском в голень, чуть пониже коленной чашечки, и почти сразу в лицо, уже кулаком. Небрежно и не очень сильно — даже не кулаком, а пистолетной рукоятью. С чавканьем лопнули полные губы, и дева рухнула на колени. — Any problem, madam? Can I help you?[6] — с наигранным участием поинтересовался я. — No, thank you. No problem,[7] — с трудом сплюнув густую кровь, ответила знойная мадемуазель. — Enjoy yourself,[8] — коротко поклонился я, прощаясь. Отходил спиной, соблюдая осторожность. Эмоции знойной мадам читались без труда, но, к моему удивлению, ее разочарование — видимо, своей ошибкой — явно преобладало над направленной на меня злостью. Все стандартно — если ты привык бить незнакомых, случайно встреченных на улице людей, будь готов, что и самому прилетит. Дальнейшая поездка прошла без приключений, но с активным самокопанием. В прошлой жизни я родился и вырос с осознанием того, что нельзя поднимать руку на женщин. Здесь, в этом мире, ситуация совершенно иная. И в нижнем, и в самом высшем обществе девушки этого мира вполне обычный, часто смертельный противник. Служба в армии стран первого мира до сих пор прерогатива мужчин. В Британии, России и чуть меньше в Европейском союзе по-прежнему сильны устои традиционного общества начала двадцатого века. И порядок, при котором в семье работать должен один мужчина, обеспечивая семью, а женщина — заниматься чем-то лишь для своего удовольствия, не только сохранился, а значительно приумножился благодаря техническому прогрессу и росту общего благополучия. Но это касалось только среднего класса первого мира. В протекторатах и среди одаренных аристо женщины участвовали в разделе власти и влияния наравне с мужчинами. На территории корпораций это было связано с низким, почти животным уровнем жизни — когда границы между людьми стирались настолько, что бал правила нелюдь. В обществе аристо также женщины уже во многих областях выходили на первый план. Этому была совершенно другая, и очень простая, причина — мужчины оказались менее способны к овладению стихийной магией. При этом на каждого одаренного мужчину приходилось не менее трех способных к магии женщин. Вот среди одержимых, наоборот, преобладали мужчины, но одержимых и было намного меньше, чем адептов элементарной магии. Невидящим взглядом смотря на яркие огни Западных районов, проплывающих за окном поезда, об убийстве трех ганста-бичей я уже почти забыл. Зато избиение знойной мадам все не давало мне покоя. Не скажу, что вот прямо сам себе противен стал, но тяжело. Плюс осознание, что надо привыкать — дуэли даже между школьниками разного пола здесь в порядке вещей. И это не первая и далеко не последняя женщина в этом мире, которую я ударил. Когда за окном мелькали яркие огни последних Западных кварталов Града, мысли перешли на другую тему. Понемногу привыкая к новому миру и новому телу, я постепенно осознавал всю глубину замысла Астерота. Дьявольски расчетливого — пусть даже он и назвался всего лишь архидемоном. Но дьявол ведь кроется в деталях, причем малейших — и раз за разом я натыкался на них. После гибели физической оболочки и воскрешения слепком души каждому чернокнижнику приходится осознавать себя заново, свыкаясь с новым телом. Все зависит от уровня наложения слепка души, но даже при самом сильном — в воскрешенном теле остаются лишь мышечная память базовых движений и базовые же рефлексы. Поэтому не приходится по новой учиться держать чашку и ложку. При этом память о наработанных навыках остается лишь на уровне подсознания — тело к ним сразу еще не готово и старые знания необходимо будить. Здесь уже играет роль уровень умения наложившего слепок. День за днем акцентируясь на воспоминаниях жизни и программы обучения Олега, я постепенно понимал, что парень был нагружен подготовкой и учебой раз в пять больше, чем обычный подросток. Для него — ничего не видевшего, кроме протектората, это было не таким очевидным, а я вот, вспоминая обстоятельства его юности, осознал, что Войцех готовил просто вундеркинда-терминатора. Я, как наблюдатель, находился в теле Олега почти сутки перед его смертью. После воскрешения целую ночь сживался с его памятью. Занятия с фон Колером помогали мне узнавать об этом мире что-то новое, а тренировки с Мустафой — вспомнить, осознать и «заново» овладеть умениями чужого тела. Забитые в меня (в Олега) на уровне рефлексов навыки обращения с оружием, как и умение рукопашного боя, в ходе недавнего безумного марафона тренировочного трипа проснулись, вернувшись полностью. Были, правда, некоторые проблемы с единением памяти тела и моего разума. Дома, в прошлой жизни, иногда случались ситуации, когда мне не хватало оперативной памяти, причем буквально. Допустим, пытаюсь развернуться в заставленном машинами дворе, на телефоне конференц-связь совещания и вызов от механика на удержании, по радио говорят о результате футбольного матча, который я не смотрел, а подруга, отвлекшись от зеркала в солнцезащитном козырьке, спрашивает, что я ей подарю на грядущую важную знаменательную дату. «А какая у нас знаменательная дата?» — вопрос без ответа, который как пресловутая соломинка, что ломает спину верблюду. Все, синий экран смерти: что я вообще здесь делаю и какую педаль надо нажимать, чтобы машина поехала? В свое оправдание — как правило, зависал я в подобных ситуациях не больше нескольких секунд. «Дорогой, мы ведь уже целых два месяца вместе! Так что ты мне подаришь?» Ребут, и поехали снова — рычаг передачи куда-нибудь вперед, нажимать надо на самую правую педаль, механика сбросить, перезвоню, совещание — на удержание, ставка сыграла, подарю сковородку, что за глупый вопрос, малыш, я сейчас занят немного! Приходил в себя быстро, но состояния подобного ступора отлично помню. При занятии с Мустафой, когда я «вспоминал» свои прежние навыки, подобные казусы, особенно поначалу, случались часто. Но ни подозрения, ни даже удивления со стороны моего мастера-наставника не вызывали, потому что подобное при воскрешении тела слепком души — в порядке вещей. Олег, сам того не осознавая, в детстве выполнял программу подготовки самого настоящего уникума. Причем такая программа обучения — не стандарт для детей аристо, это я понял уже общаясь с фон Колером. Почему так произошло с воспитанием парня и зачем — я не знал. Но решение о плотной подготовке Олега точно принимал не опекун Войцех. Не его уровень. Так что невероятно высокий и загруженный уровень обучения подростка — еще один немаловажный вопрос, который надо записать-запомнить и задать при случае. Плавно затормозив, поезд, подаривший мне столь реалистичную возможность тренировки, остановился, распахивая двери. Вдохнув чистый ночной воздух, я поправил арафатку, открывая лицо, и пошагал по платформе к лестничному маршу. Здесь, на Северо-Западе, район благополучнее Южных, и за перемещение с закрытым лицом вполне можно уехать с дежурным патрулем в участок. Полицейская машина, кстати, у перрона стояла, беззвучно отсвечивая проблесковыми маяками. И поезд стоял долго — патрульные наблюдали, как работники труповозки выносят тела из вагона. Меня никто даже не окликнул. Дикий Запад, как есть. До пятьдесят третьего квартала прогулялся пешком. Здесь, в принципе, по району теоретически гулять также было небезопасно. Но по сравнению с Южными Северо-Запад — просто остров благополучия. Как Южное Бутово или Колпино — тоже ночью и в одиночку можно найти приключения. Вот только в моей прогулке был нюанс — если недавно в вагоне поезда мне, чтобы нивелировать конфликт, достаточно было просто достать и показать оружие, то здесь за меня работала куртка городского охотника. Подойти ко мне вряд ли кто осмелится со сложными вопросами, кроме членов молодежных группировок. Но таких здесь встретишь не часто, к тому же обычно разборки все в Южных происходят. Пока шел к нужному дому прогулочным шагом, мимо, притормаживая, два раза проезжали патрульные автомобили. Но полицейские не останавливались, просто удивленно меня рассматривая. О том, что я Артур Волков, гражданин Конфедерации, они знали: «показал лицо — рассказал о себе». И, наверное, просто хотели вживую посмотреть на неожиданную диковинку. Во втором экипаже, кстати, кто-то из патрульных меня узнал — я почувствовал всплеск самых разных эмоций. Занимательно: видимо, патрульный что-то сказал напарнику, я почувствовал это по новой яркой гамме чувств, а потом машина быстро уехала. Наверняка связываться не захотели: когда от рук аристо погибает патрульный, а затем в протекторате появляется его сын с новой, причем дорогущей личностью, даже дураку станет ясно — дело пахнет керосином и лучше держаться подальше. Одиннадцатый дом пятьдесят третьего квартала ничем не отличался от того, в котором Олег жил последние несколько лет. Пройдя в холл, вместо лифта поднялся по лестнице и уже вскоре забежал на пятый этаж. Первые четыре занимали соты капсул, а здесь располагались небольшие квартиры-студии. Пани горничная отрыла дверь почти моментально, словно ждала у двери. Хотя размер студии настолько мал, что здесь в любом месте будешь находиться рядом с дверью. Едва больше десяти квадратов, в которые уместились кровать, небольшой шкаф, душевая кабина и откидной столик с коробкой пищевого принтера. И с опущенной со стены кроватью в квартирке оставалось совсем немного места для того, чтобы передвигаться по этому великолепию. Но интерьер и размер конуры-студии меня занимал несильно. Пани открыла мне дверь в невесомом пеньюаре, при взгляде на который у меня почти моментально из головы выдуло все мысли. Кровообращение в мозгу оказалось нарушено — все резервы активно устремились гораздо ниже. Ненадолго — широко улыбнувшаяся горничная вдруг серьезно испугалась. Причину боязни понял только тогда, когда она помогала мне повесить в шкаф куртку. Ну да, в экипировке охотника горничная в отеле меня не видела, а сейчас это стало для нее неприятным сюрпризом. Впрочем, девочка оказалась умная — оглядев новенький, с иголочки наряд, она успокоилась. Наверняка решила, что я мажор-конфедерат, который на спор или для острых ощущений купил экипировку, выехал в опасный район, сделал пару селфи и скоро вернется в свой рай первого мира, хвастаясь подвигами в трущобах и рассказывая о доступных проститутках на территории. Последнее я уже додумал, ощущая легкую смесь обиды, презрения, злости. Через полчаса я лежал на кровати, глядя в низкий — едва выше двух метров, потолок. И переживал один из немногих моментов, когда жалею, что не курю. Очередная жесткая подстава моего нового мира. Интересно, Олег с этим справился бы безболезненно? Я помню, как, будучи в его теле, осознал, что парень — несмотря на убийственную эффективность навыков, стеснителен и нелюдим. Смог бы он спокойно отнестись к тому, с чем я столкнулся только что? Эмпатия — страшная вещь. Держать в объятиях молодую девушку, чьи совершенные формы подчеркивает эротичный лунный свет; наблюдать, как плавно качаются в ночи груди, как прижимается к тебе пылающее тело, при этом совершенно безразличное к процессу. Абсолютно никакой фальши в действиях пани визуально заметно не было. Никто из мужчин не смог бы заподозрить ее в актерской игре. Мысли я читать не умею, но, судя по эмоциональному фону, за минувшие полчаса она успела мысленно обсудить с подругами новый сериал, прикинуть расходы и месячный бюджет, цвет лака для ногтей и тысячи других не менее важных вещей. Вместе с чувственным «да-а! да-а! еще! а-а! да! да-а-а!!!» — просто убийственная смесь. Сил и желания изначально у меня хватило бы не только на всю ночь, но и на следующий день, тем более что пани заранее сообщила — на работу завтра ей не надо. Но, учитывая ее живые, направленные на все что угодно, кроме меня, эмоции, через полчаса мы закончили упражнения и лежали на смятых простынях. Девушка что-то дежурно мурлыкала: «Ты такой зверь, р-р-р, у меня никогда в жизни ничего похожего не было!..» Я не обращал внимания. Совсем скоро пани уснула, а я так и лежал, глядя в потолок. Нет, дома у меня был секс с, так скажем, умелыми и знающими свою цену леди. Но, понимая, что весь процесс — актерская игра, я вполне получал удовольствие. Фальши явной нет, и ладно. Сейчас же, вживую переживая чужие отстраненные эмоции, словно на тренажере позанимался, не больше, — как замена фитнесу. Утром беспокойство пани ощущалось все сильнее. — Ясновельможный пан уже собирается уходить? — поинтересовалась она осторожно. — Да, — просто ответил я, забирая из шкафа куртку. Даже тянуться не пришлось — квартирка настолько маленькая, что, встав с кровати, только руку протянуть. — Сколько? — Триста сорок, ясновельможный пан, — опустила глаза девушка. — Э… триста сорок чего? — так и замер я с курткой на одном плече. — Кредитов, ясновельможный пан. — Беспокойства стало больше. — Стоп-стоп-стоп, — покачал я головой, — давай немного поподробнее. Я, в общем-то, не скряга, но за триста сорок кредитов меня в Лярве вся богадельня… До конца не договорил — пани захлестнуло приливной волной испуга и даже паники. А я в этот момент понял, в чем дело. Упоминание Лядской Лярвы, куда доступ есть далеко не у всех обитателей Южных, сказало горничной многое. И ее беспокойство о том, что я не просто инфантил-турист, а могу доступно рассказать всем и каждому о своем праве носить экипировку охотников, подтвердилось. Триста сорок кредитов — это очень много. Мне Зоряна за пятьдесят шесть предлагала ночь, со скидкой, правда. А Зоря — девушка с такой репутацией, что, помани она, половина авторитетов Южных в очередь встанет. Рядом между тем разыгрывалась самая настоящая трагедия — пани упала на колени и зарыдала. — Вы же турист, пан Артур, мне за вас процент надо отдать, это не мне деньги… Теперь точно понятно все. Ну да, не стоило и думать, что мой визит останется тайной. Если мне залесских рейнджеров как такси подогнали, то и курирующий работу с клиентами администратор отеля наверняка знает, что я в гости к горничной пришел. Будь я совершеннолетним, обслужили бы меня прямо в номере, но связываться с сексуальными утехами несовершеннолетнего гражданина Конфедерации… даже среди прожженных дельцов таких отмороженных точно нет. Наконец-таки надев и поправив куртку, я присел рядом со скованной страхом пани. Ну да, сейчас вполне могу заплатить ей по стандарту, и буду в своем праве. Но требования занести полагающийся процент от трехсот сорока — таксы, положенной инфантилам при визите к ней домой, с девушки никто не снимет. — Сколько тебе идет с этой суммы? — Сорок, — пискнула пани. Да они… охамели, мягко говоря. Я не люблю отдавать деньги кому-то просто так, на бедность — сколько бы это ни было. Принципиальный вопрос, и эту оскорбительно грабительскую таксу я запомню. Достав золотую монету с Катериной, добавил несколько серебряных и положил на стол. И в первый раз почувствовал яркие и искренние эмоции, направленные на себя. Впрочем, страх пани еще никуда не ушел. — Малыш, у меня к тебе один очень важный вопрос, от которого сейчас зависит твоя жизнь и здоровье. Короткий всхлип и вновь волна настоящей, животной паники. Пани попыталась что-то сказать, но не смогла. — Скажи мне. Ты нас снимала? Почти моментально голова девушки мелко дернулась, отрицательно качнувшись. — Н-н-нет, — задрожала ее нижняя губа. — Я н-н-не стала, к-к-когда ув-в-ви… Писать видео она не стала, когда увидела мою куртку. Какая молодец. — Все-все, спокойно, я все понял, — погладил я девушку по спутанным со сна волосам. — Все хорошо, я тебе верю. Достав из кармана мятую пачку бумажных денег — полученную от рейнджера сдачу, положил ее на туалетный столик. — Это лично тебе. Не нервничай так, — снова погладил я ее по волосам. Покинул квартирку позже, чем планировал. Стресс минувшей опасности, а также искренняя горячая благодарность образовали удивительный коктейль чувств и эмоций у пани. Поэтому, в принципе, заряд бодрости я получил мощнейший. На улицу вышел осоловелый и слегка покачивающийся, оставив девушку в полубессознательном состоянии на груде смятого постельного белья. Имя ее так и не узнал, кстати. А в ссылке на свой базовый аккаунт, который она мне записала в ай-ди карте, с трудом ориентируясь в пространстве, был только цифровой код — именной адрес здесь прерогатива лишь высокого сословия. Утром город просыпается, а мафия засыпает. При дневном свете передвигаться по нижним районам безопаснее — можно даже позволить себе в одиночку прогуляться в Южные. Но при дневном свете не работает и большинство заведений, а улицы пустынны. Яма, впрочем, работала круглосуточно. Доехал я до нее на легальном такси — подтвердив четыре раза адрес, полностью прослушав предупреждение об опасности посещения неблагополучного района и заплатив по двойному тарифу. Не везти меня беспилотный автомобиль не мог, но владельцы официального желтого парка делали все, чтобы их машины в Южные не заезжали. Правильно делали, в принципе.