— Могут, — согласился Халид. — Я действительно учусь в элитной школе вместе с аристо, и, для того чтобы исключить кривотолки, ты в течение года будешь поставлять мне товар. Самое лучшее — слезы и райскую пыльцу. Качество должно быть космическим, лучше, чем у поставщиков колбас на русский императорский двор. Все детали, — заранее пресек я вопрос, — обговоришь с Планшетом, это брат Мустафы, который работает на меня. По ценам также все обговоришь с ним. Вот так вот вам, ребята. Ладно четырнадцатилетний парень еще проглотил бы созданную вами… как там Демидов сказал? «Легенду, не очень комфортную для проживания в высшем обществе». Где я там наркотой банчил, в британской Калифорнии? Получите и распишитесь, что называется. Я троллингу учился во время рождения свободного интернета, когда можно было даже то, что нельзя, — и это ведь еще только начало. Не знаю, как фээсбэтмены будут обеспечивать поставки и что станут делать с полученными веществами, и даже знать не хочу. А на все возникающие по этому делу вопросы пусть отвечают те, кто придумывал мое новое прошлое. Как затраченные на товар деньги в отчетности проводить — пусть тоже подумают. Будут знать, что… Так, спокойно, спокойно — остановил сам себя. Да, сложно сохранять беспристрастность, когда тобой помыкают как маленьким, но сейчас я что-то совсем горячиться начал, увлекся. Мешает — тем более мне надо сейчас окончательно решить вопрос со вторым кандидатом в свои люди. — И тебе, и мне нужно навсегда убрать Шиманскую из жизни, — произнес я. — Я готов променять на твою помощь в этом еще одно знание, которое поможет тебе разобраться с Уэлчем без помощи семьи. В этот раз Халид уже не сумел сдержать заинтересованный блеск во взгляде. — Шиманская умрет в патруле, обеспечение операции на тебе. Мое условие — с ней без насилия, допрос только с сывороткой, без сканирования — это принципиально. Новая личность для нее моя забота, ай-ди и билеты я передам. Как только Анжела умрет для всех остальных и расскажет тебе об операции, я заберу ее. После ты получишь знание, которое поможет не просто убить Уэлча, а размазать его и полностью уничтожить. А когда Уэлч будет кончен, все близкие поймут, что и с Шиманской — твоих рук дело. Молодой сириец думал долго. По лицу его не смог бы ничего сказать даже самый лучший в мире физиономист. Я же был эмпатом — пусть и без претензий, но прекрасно чувствовал все эмоции Халида. Получилось. Да, да и еще раз да — в этот раз у меня все получилось. — Новую личность Шиманской передам тебе через Планшета в конфиденциальном конверте, — произнес я после продолжительного молчания. — Обо всем этом будут знать только двое — ты и я. Сама Анжела попадет в стесненные обстоятельства, а я ей как будто помогу — это долг моего отца. О моем прямом участии в организации ее стирания она догадываться не будет. Халид не отвечал, но я чувствовал, что он уже согласен. Просто марку держал. Может, мне здесь в покер начать играть? Миллионное дело ведь. Нет, дурацкая мысль. Там, где миллионы, — серьезные люди. И вряд ли в этом мире кто-то будет играть на такие деньги без защиты от эмпатов. А если кто-то и будет, то меня в этот круг просто не пустят, кандидатов на разделку «рыбы», не только покерной, без меня хватает — так просто не пустят. Просто не пустят, но зайти сам я намерен — иначе просто не вывезу. Так что сейчас, словно продолжая продвигаться по опасной трясине, куда меня привел памятный разговор с Демидовым и Безбородко, я словно тщательно проверяю каждую болотную кочку, прежде чем на нее наступить. Проверяю прочность, чтобы не окунуться в черную воду с головой, сделав необдуманный шаг. — Халид, знаешь, почему я пришел к тебе, а не к старшим семьи? Потому что это именно мы с тобой — молодые львы. Мы, а не они. Ты согласен? — открыто улыбнулся я. По ответной улыбке Халида понял — в эту сторону идти можно. Правда, время для этого шага еще не пришло. Пока не пришло. ГЛАВА 15 От предложенного Халидом сопровождения отказался. Мое очередное, на первый взгляд, нерациональное решение. Одиночная поездка на монорельсе в Южных, особенно когда предлагали охрану, конечно, глупость. Такая же глупость, как и согласие участвовать в странном ивент-турнире. Не знаю, что за озвученная закладка на десять-пятнадцать лет и какие цели преследуют ФСБ и Канцелярия, отправляя меня на кровавый спорт. Любая догадка — это палец в небо. Пусть даже предположение будет истинным, я об этом не узнаю — поэтому не стану и гадать. Зато я точно знаю цель своего участия во всем происходящем. Я еще чужой в этом мире. И мир чужой для меня. У меня дома тысячи добровольцев едут не на свою войну просто ради интереса, попробовать себя и свои силы. Риск ради риска, не принимаемый обществом. Я сейчас в совершенно ином мире — сословном, где даже мысль о всеобщих равных правах человека вызовет, мягко говоря, недоумение. Дуэли здесь в порядке вещей, а неготовность рискнуть жизнью ради чести будет просто не понята и не принята окружающими. Дома я жил в гораздо более тепличных условиях торжества прав человека и ценности жизни. Поэтому во избежание нежелательных последствий мне надо как можно скорее привыкать к тому, что окружение вокруг враждебно и воспринимает смертельную опасность как нечто само собой разумеющееся. Где, как не в Южных, привыкать к новым правилам новой жизни? Причем очень уж серьезная опасность сейчас мне не грозит — шанс наткнуться на откровенных беспредельщиков невелик. С остальными проблемами я вполне справлюсь. Тем более что в нижнем городе действует неписаный кодекс правил поведения, не нарушая который, вполне можно сохранить жизнь, здоровье и даже деньги. Мне сейчас, образно, просто надо подойти к краю пропасти и заглянуть вниз, чтобы удостовериться — страха нет. А если есть, то научиться с ним справляться. Закон фонаря, кстати, о котором говорил Степа французам, для меня здесь не действует. Был бы одет по-другому, сработало бы, а в одежде городских охотников я уже совсем не гость в нижнем городе. Но спина у меня пустая — эмблема группировки отсутствует, так что одной опасностью меньше… Размышлял я обо всем этом в ожидании поезда, стоя на платформе монорельсовой дороги, куда меня довезли рейнджеры. Легкий ветерок с шелестом нес по перрону мусор, поскрипывала частично оторванная металлическая табличка с названием станции. Электронное табло здесь уже давно не горело — лишняя трата энергии. Людей на платформе было немного. В основном человеческий мусор: полностью опустившиеся люди — те, которым недоступен даже вирт. Они и были большей частью клиентами лавки с веществами. От меня старались держаться подальше — наверняка многие видели, на чем именно я приехал к платформе. Прежде чем расстаться с Халидом, мы еще выпили чаю, обсуждая нюансы дела Уэлча-Шиманской, и вышел от него я под прибытие поезда — движение по монорельсу было бесперебойным, по расписанию. Так что не успел даже утомиться ожиданием на перроне, как вдали раздался громкий гудок, а через миг платформа осветилась ярким лучом прожектора прибывающего состава. Распахнулись автоматические двери, и я зашел в заплеванный вагон с разрисованными стенами. Несколько стекол разбито, осколки рассыпаны по полу. Сегодня уже разбили — потому что в депо обычно поезда приводили в порядок. В вагоне народа, как и на перроне, также было немного. Но мое появление не осталось без внимания — я сразу почувствовал направленные на себя взгляды. Оборачиваться пока не стал. Прошел немного в другую сторону — от чужих агрессивно-заинтересованных глаз, и, только устроившись на сиденье, осмотрелся. «Эгей, красавчик! Очень рада тебя видеть!» Мое — и Олега, знание французского ограничивалось стандартным набором фраз типа «паркуа па» и «экскьюзе муа, же му си пердю». Личного терминала с переводчиком больше не было, поэтому понять из услышанного ничего не смог. Но хотел бы верить, что массивная — в обхвате как три меня, черная женщина лет двадцати произнесла именно это. Хотел бы верить, но не получалось — даже без эмпатии чувствовалось, что меня только что оскорбили. Слова знойной — как по размеру, так и по яркой цветастой одежде, дамы поддержали трое спутников. Один из них поднялся, даже сделал шаг вперед. И остановился, наткнувшись на мой изучающий взгляд. Нашивка на куртке в виде головы человека-леопарда, понизу голубой флаг с тонкой горизонтальной черной полосой. Бечуаналенд, колония Великобритании на юге Африки — подсказала память Олега. Бичи, если по-русски — цветные представители небольшой диаспоры, занявшей никому не нужные трущобы остатков гетто, в которых раньше обитали отторгнутые Европой черные мигранты. За этой частью города — выселками даже, Олег не следил. Но думаю, бичи стремительно набирают силу, раз уже в таком малом количестве катаются по Южным. Или просто именно эти четверо слишком безрассудно отважные для живого мира, и скоро мир это исправит. Знойная черная женщина между тем вновь что-то сказала, и снова по-французски. Я присмотрелся к ней — юная, огромная, громкая, напористая. Пока говорит, бичи помалкивают. Свита — догадался я, притом нанятая, — потому что эти три гаврика — переселенцы из британской колонии, а мадам говорит на французском. Кстати, она вполне может быть и американкой — к примеру, из Нового Орлеана, в котором совсем недавно наводили порядок после наводнения и последующей потери управления городом. Разбираться в нюансах нового мира, отличных от моего старого, было невероятно интересно. Впрочем, ситуация явно требовала пристального внимания — на ноги поднялись остальные спутники мадам. Всем видом при этом показывая, что готовы проверить меня на крепость, а мои карманы — на наличие денежных средств. Я мог на русском попросить вести себя прилично, приведя пару дежурных аргументов о нормах и правилах поведения в городе, и тем самым полностью купировать чужой интерес. Мог достать пистолет и демонстративно проверить наличие патрона в стволе — с тем же эффектом. Не сделал ни того, ни другого. Наоборот, я отвел взгляд. В дикой природе самцам горилл нельзя смотреть в глаза — они интуитивно чувствуют соперника и могут сорваться в агрессию. Здесь, в нижнем городе, отвести взгляд — наоборот, как приговор. Со стороны агрессивно-шумной компании словно тумблер отщелкнули — послышались крики, смешавшиеся в громкий визгливый гомон, в котором мадам голосила на французском, а ее спутники перешли на африкаанс. Ну да, свита при хозяйке на английском говорить не смеет, а знаний французского явно не хватает. Довершая список нелепых поступков, я встал и торопливо двинулся в другой вагон. Позади словно взвыла стая гиен — «свита» устремилась за мной. Не оглядываясь, я вжал голову в плечи, а с новым воем ускорился. Вихрем пробежав по составу — межвагонных дверей не было и весь поезд можно было пройти насквозь, я уткнулся в переднее панорамное стекло. Поезд беспилотный, монорельс на высоких опорах, вид снизу красивый. И что сразу не сел сюда? Столько всего прекрасного упустил… Затормозив, врезавшись плечом в толстое стекло, развернулся к ухающим преследователям уже с пистолетом в руке. — Еще шаг — и стреляю! — громко крикнул я. Меня не услышали. Или услышали, но не поняли. Или услышали, поняли, но просто не успели остановиться — охотнику всегда сложно понять, что он стал дичью. Грохот выстрелов наполнил вагон, отражаясь эхом от стен и мешаясь со звоном падающих гильз. Запахло порохом, а чуть позже весь окружающий шум перекрыл истошный болезненный вой на одной ноте. Первого бича остановил, исполнив стрельбу по-мозамбикски, второй получил дабл-тап в грудь, а третий преследователь — уже контролируемую пару. Первый и третий, рухнув на пол, признаков жизни не подавали, а вот второй отползал — отклячив зад, он уткнулся лицом в грязный пол и с воем передвигался как сломанная гусеница, обреченно елозя ногами. Семь патронов. Непозволительная и нерациональная роскошь расхода боеприпасов. Да, конечно, работает аксиома «если стреляешь один раз, стреляй и второй — чтоб наверняка», но умений и подготовки Олега хватило бы и на три выстрела, чтобы сразу вывести из строя всех бичей. Я сейчас в реальном времени «вспомнил» свои умения. Стрельба по-мозамбикски, несмотря на схожесть названием с гангста-стилем по-сомалийски, — технически сложный элемент практики. Для начала останавливающий дабл-тап, он же «бам-бам», в корпус, и сразу после — третий контрольный, в голову. Или в уязвимую шею — при наличии закрытого шлема. Второй бич получил дабл-тап в грудь, без контрольного. Но сам по себе идеальный сдвоенный выстрел — сложнейший элемент. Олег владел им прекрасно — так что выпущенные первые пять пуль сторонний неопытный свидетель произошедшего мог принять за три выстрела. Последнего же преследователя я удалил из жизни контрольной парой. Два быстрых и прицельных выстрела, в отличие от сливающегося в один дабл-тапа. Проходя мимо ползущего гусеницей раненого, выстрелил вниз не глядя. Стоны стихли — попал. Что и требовалось, специально целился интуитивно, взглядом не искал. Прежде чем уходить, заставил себя остановиться и осмотреть дело рук своих. Двое валялись ничком — открывая взглядам крупные эмблемы на спинах в виде головы человека-леопарда. Первый убитый лежал навзничь, поодаль от остальных — откинутый попаданиями. У него единственного был бронежилет, и двойной выстрел в грудь отбросил его, заставляя согнуться, а третья пуля вошла под небольшим углом над верхней челюстью, разворотив всю нижнюю часть лица. Заставляя себя смотреть, я постоял немного, разглядывая посмертную гримасу на лице и удивительно белые на фоне густой, африканской черноты кожи белки глаз, уже подернутых мутной поволокой. Любой в Южных, кто гонится за тобой с угрожающим криком, точно не ангел и не кормит в парке белочек с ладони по выходным. Но быстро убить трех человек — сознательно и специально спровоцировав их на агрессию, тоже нелегко. Но мне без этого никак. Совсем уже скоро настанет момент, когда без моей готовности жертвовать чужими жизнями — в своих интересах — умру я сам. Это не догадка, а знание на основе опыта и анализа ситуации. Я сейчас — тройным убийством — решил свою сложную проблему; у меня были способности и умения. Не мои, Олега. И я словно оказался на краю пропасти, которую надо перейти по канату без страховки. Казалось бы, что может быть проще — идти вперед, держа центр тяжести тела в вертикальной плоскости, проходящей через натянутый канат. Тем более я знаю, что умею это делать. Вот только в моем случае знания без практики бесполезны. Так что свою первую пропасть я сейчас перешел. Сожаления, что удивительно, никакого — к не гнушающимся гоп-стопом и разбоем людям у меня свои счеты, еще с прошлой жизни. Возвращаясь по вагонам в обратном направлении, по сторонам особо не смотрел и о чужой реакции не беспокоился. Несомненный плюс нижних территорий — адвокат здесь не сильно востребованная профессия. Если за тобой с криками бегут трое, загоняя в угол, а после того как ты достаешь пистолет и предупреждаешь, они не останавливаются — никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не докажет, что ты не прав. Правда, с таким расходом патронов я могу пустым до нужного места доехать. Причем трофеи с убитых собрать нельзя. Вернее, прямо не запрещено — даже закон и полиция против не будут, если возьму сейчас с любого из тел оружие. Но после этого я лишусь продиктованной кодексом поведения в Южных неприкосновенности, и уже мне вполне безнаказанно могут проломить голову, чтобы перераспределить собранные трофеи. Причем будут в своем праве: защита — это одно, присвоение — совершенно другое. Трупы бичей так и останутся на полу вагона дожидаться похоронной бригады. А если их кто-то оберет, сам станет мишенью — наверняка на следующую станцию дежурный патрульный экипаж уже выехал, а содержимое карманов и организмов убитых полицейские Градской стражи считают своей собственностью. Проходя по вагонам, пистолет я держал в руке, пока не убирая, — меня ждала еще одна тренировка. Очень и очень неприятная. Массивная мадам, колыхая невероятной ширины бедрами, обтянутыми золотыми блестящими лосинами, грузно бежала в другой конец состава. Можно было, конечно, понять, простить и отпустить. Можно, но не нужно, и я двинулся следом. Теперь встреча произошла у заднего панорамного окна поезда. Беглянка сипло дышала, опираясь на поручень. С ее крупной оттопыренной нижней губы упала и прилипла к подбородку ниточка вязкой слюны. Да, знойная женщина пробежала сначала половину поезда за мной — отстав и не выдержав скорости свиты, а потом ей пришлось убегать по всему составу обратно. Для столь тяжелой комплекции — серьезное испытание. — Здорово! — фальшиво улыбнувшись, поприветствовал я чернокожую мадемуазель. Настроение упало просто в ноль, ниже плинтуса. То, что мне сейчас предстояло сделать, вызывало на порядок более сильное неприятие, чем недавнее тройное убийство. — Здравствуйте, — проговорила по-русски с сильным акцентом знойная дева.