Нас прятали. Эти десять минут, я, как могла, пыталась подцепить ногтями скотч, уговаривала себя не плакать и не падать духом. Рот плотно запечатан, нос опухал, и если Федя не вернется вовремя, я сама себя удушу слезами. «Держись, Софья, — ерзая задом по столбу, просила я, — держись, паниковать нельзя…» Крепко врытый столб держал плоский потолок и уходил дальше до крыши. Сверху, с чердака, от моих, прямо скажем не хилых, но бесполезных толчков, сквозь щели падал на голову мусор, закрывая глаза, я пыталась мотать челкой и стряхивать сор на плечи. «Меня найдут, меня обязательно найдут,» — подбадривала и прекрасно понимала, что никто, а тем более, здесь, искать меня не будет. Для Кутеповых я до вечера в загородном музее-усадьбе, Андрей, когда перепозвонит на сотовый и не получит ответа, решит, что я с кем-то из Кутеповых и не могу уединиться для разговора. Маму я видела несколько часов назад. Никто, никто не будет разыскивать меня упорно. А потом будет поздно. «Никому ты не нужна, Сонька, — на исходе девятой минуты появилась мысль. — Можешь реветь и задыхаться от слез самостоятельно… Кому нужна такая идиотка?! За четыре дня второе похищение! Это ж умудриться надо, второй раз на те же грабли, в том же сарае, это талант, такой, как известно не пропьешь и за деньги не купишь…» Но задыхаться как-то не хотелось. Топор вернулся на верстак и прекратил свое гипнотическое вращение, страх остался, но вместо паники (она выбросила в кровь адреналин и прочистила мозги), появилась некоторая четкость мысли: умирать рано. Надо бороться и освободить, прежде всего, рот. Да, страшно, очень страшно, но ныть и плакать нельзя. В сумасшедшем, истерическом усилии я качнула задом столб. Раз, другой, третий, и откуда-то сверху мне на голову шлепнулся увесистый кусок грязи. Но столб стоял как вкопанный, точнее, вкопанный и плотно. Я обмякла на путах (скотч на руках и ногах противно скрипнул) и в этот момент услышала звук родного двигателя. Сказать, что он меня обрадовал, было нельзя. С жутко деловым видом, похититель Федор загнал Нисан в сарай, запер ворота на толстый брус и, совершенно не глядя на меня, потопал на второй уровень в «кабинет». Я тем временем усиленно изображала обморок и покорность судьбе. Унылой тряпочкой висела на столбе и старалась дышать ровно. Если Федя решит, что пленница в коме, может, отвяжет, а? Я «очнусь», мы поболтаем… Фигушки. Ничего такого Федя не решил. Он вообще, по моему, ни разу на меня не взглянул. Пришлось «очнуться» просто так. Из приоткрытой двери в «кабинет» доносилось тихое пение радио, и один раз звякнула посуда. Чай он там, что ли, пьет?! Вот это нервы. Я усиленно повизжала через кляп, посучила ножками, поерзала. Никакого эффекта. Обо мне забыли. Примотали к столбу и пошли чай пить. От обиды слезы вновь закипели, потекли из глаз, я почувствовала, как распухает и краснеет лицо, как зудит кожа под скотчем, и грязь из перчатки все глубже пробирается в легкие. Хотелась пить или, как минимум, плюнуть. Коли будет чем. Привлекая к себе внимание, я мычала так, что вены вздулись. Воздуха не хватало, горло царапала пыль, я усиленно пыхтела и, кажется начинала выполнять программу максимум — со мной приключался форменный суицид от удушья. Аж в глазах потемнело. Федя вышел из «кабинета» минут через двадцать. Посмотрел на меня внимательно и одним кенгуриным прыжком оказался у столба. Не особенно миндальничая, мужик содрал с моего лица скотч (было ощущение, что частично вместе с кожей) и выдернул затычку. Воздух с сипением ворвался в легкие. Он был вкуснее всех французских духов, ароматов моря и луговых цветов, это было дуновение ангельских крыльев. В голове стучало, звенели сотни колокольчиков, я была в раю. Уши опухли от сладкого звона, но слуха хватило, чтобы разобрать: — Ах, ты бедолага… Это что ж, задохнуться собралась? Еще недавно мои глаза вылезали из орбит от удушья, теперь тоже самое они проделывали от изумления. «Бедолага»?! Это номер. Сам привязал, сам скрутил, сам топором, гад, пугал, а теперь бедолага получается?! И где у людей мозги?! Я опустила личико, спрятала заблестевшие плутовски глазки и, громко хлюпнув носом, проскулила: — Звери вы. Не люди — звери. — Звери?! — обиделся бандит Федя. — Я не звери, я совсем не звери! Нашла, понимаешь ли, зверей, ты их еще и не видела-то! — И проверив качество примотки, буркнул: — Ну, ничего, скоро встретишься, посмотришь… Я вскинула голову: — Кого? Зверя? Федя скуксился лицом, ничего не ответил и потянулся к «кабинету». А меня от страха прошиб холодный пот. В одно мгновение я окоченела от ужаса, — если Федя с топором «не звери», то, какое животное приедет вскоре?! Какое?! Федя явно бегал в дом звонить по общественному деревенскому мобильнику. Он пытался сделать это по моему телефону, но вовремя опомнился. Кого он вызвал?! Какого зверя?! Мамочки родные! Набрав полную грудь воздуха, я задрала голову к потолку и, что было силы, заорала: — Караул!!! Убивают!!! Пожар!!! Помогите!!! Люди-и-и!!! Из «кабинета» спокойно вышел Федя: — Чего орешь? — спросил риторически. — Никто не услышит, бабки сериал смотрят. Телики на полную громкость, все глухие как одна. — Помогите!!!! — на всякий случай заорала я. Федя вздохнул, спустился с лестницы и поднял с пола варежку. От вида пыльной, облепленной мусором рукавицы, из глаз брызнули слезы: — Не надо! — взмолилась я. — Я не буду больше кричать! — Точно не будешь? — усомнился Федя. — Клянусь! — и всхлипнула: — А какой зверь скоро приедет? А? — и добавила тихо-тихо, с надеждой: — Вы меня пугаете, да? Федя горестно посмотрел на меня и снова ничего не ответил. В глазах его мелькнула печаль опытного агента похоронного бюро… Уж лучше бы он соврал! Сказал, пугаю, мол, девушка. Утешил. — Феденька, миленький, отпустите меня, пожалуйста, — запричитала я. — Очень вас прошу. Я никому ничего не скажу, честное слово! Не надо зверя, я сама уеду, — тихонечко… Я богата, я очень богата, я вам заплачу… Хотите?! У меня есть. Много! — От итальянского мужа что ли? — хмыкнул Федя. Он проговорился. Он выдал себя и кого-то еще. Но сам этого, пока, не понял. Я быстро опустила глаза и закивала головой с бешеной скоростью: — От него, от него, от мужа. Я вам все отдам. Только не убивайте! — Да никто тебя убивать не собирается, — хмуро бросил внук Клавдии Анатольевны. — Зачем ты сюда залезла? Жила бы себе спокойно… — А зверь?! Он тоже убивать не будет?! — бубнила я. — Стой спокойно! — прикрикнул Федор и, резко повернувшись, потопал в «кабинет». «Зверь» меня убьет. Это точно. Федор убивать не будет, это сделает «зверь». Меня заклинило на этом жутком слове. И ни о чем другом я думать не могла. Я сама влезла в этот сарай и сама погибну от собственной глупости. Все. Это конец. А ведь я так и не подарила маме расписанную под голландцев тарелочку, мелькнула неожиданная мысль, забыла купить сестренке канарейку… Чего это я…?! Долги-итоги подбиваю?! Рано, Соня, рано. Давай крутись, думай, пока не поздно! Сейчас ты один на один с этим Федей-похитителем. Он податливый, он умеет сочувствовать, — его жизнь била, — это не от злости. Надо пытаться вызвать его на разговор, разжалобить… Но сколько я не плакала, не умоляла, Федор ко мне не вышел. Крикнул: «Счас кляп воткну!». И все. Я в ответ крикнула — козел! И сдалась. Обвисла поудобнее в путах и приготовилась к смерти. Мольбы и заклинания истощили разум, отняли последние силы, и надежда, тихим призрачным корабликом, покачиваясь на волнах жизни, уплыла за горизонт. Пафосные аналогии приходят на краю жизни, оказывается. Как эпитафии. Скорбные, прямо скажем, возвышенные мысли подарили еще одно видение: гранитного барана мама, безусловно, воздвигнуть на моей могиле не даст, но что-то беломраморное с ангельскими крыльями упорно маячило перед глазами. Кранты, тебе Сонька. В этом грязном сарае тебя и уконтропупят. Приедет некий зверь, очень скоро, и придушит тебя рукавицей. Ты побарахтаешься, может быть, укусишь, если повезет… Могилку тебе под яблонькой выроют… Интересно, а кто все же приедет? Федор обронил фразу о моем «итальянском муже»… А это значит… Я поерзала в путах, встала прямо и собрала в кучу расползающиеся мысли. Приедет человек близкий дому Кутеповых. Или хотя бы хорошо осведомленный. Это мне на руку? Или совсем наоборот? Скорее всего, наоборот, грустно предположила я. Я стала опасна, я смогла объединить воедино деревню Козлово, похитителей и этот сарай. Пусть случайно, так сказать, по запаху, но враг-то не знает, чего еще я там намыслила… Значит, — убьет. Ей же ей, убьет. Поторговаться? Врядли выйдет. Свобода дорогое удовольствие, а за похищение срок нешуточный. Рисковать не будут. Но кто?! Кто приедет в виде «з в е р я»?! Рената? Она лучше всех знает обитателей деревни. Она помогла одному внуку с учебой, второму с работой…