— Да, младший, Шурка. Он теперь городской, в институте на инженера учиться. А тебя разве Ренатка не познакомила? — Нет, не довелось. — Хороший парень, — с гордостью заявила Клавдия Анатольевна. — Старший-то Федька непутевый, весь в отца пошел, а Шурка учиться. Машину купил — Жигули, в механике разбирается. Вон, электричество наладил… Машина-то насквозь старая, ржа одна, а он ее собрал, почистил, теперь вот ездит. Меня в больницу возил… Я слушала добродушную болтовню бабушки Анатольевны, пила чай с вареньем и никак не могла отделаться от ощущения дежа вю. Казалось, я уже была здесь. Комната ни о чем не напоминала — вышитые крестом занавесочки и огромную рамку с множеством фотографий, я бы обязательно запомнила даже из сна. Все это я видела впервые. Но ощущение и, кстати, тревожное, было. Отчего оно возникло? Непонятно. Что подталкивало меня в прошлое? Голос старушки? Нет. Похожие на что-то чашки, блюдца, вкус любимого малинового варенья? Нет. Ничего похожего не было в моей прошлой жизни, но ощущение создано. Чем? С каждой минутой оно становилось гуще. Я уже перестала чувствовать вкус крепкого чая, лопотание Клавдии Анатольевны слилось в однообразный гул… Что за бред?! Я резко отодвинула от себя чашку и встала: — Извините, Клавдия Анатольевна, мне пора. У старушки видимо тоже были какие-то дела, она отдохнула с гостьей и теперь собиралась вновь приняться за работу. — Езжай, дорогая, спасибо за подарки. — Не за что, — произнесла я и осеклась. Клавдия Анатольевна отворила дверь в сени. И оттуда мне навстречу ударил запах. Недавний, знакомый и страшный. Он окатил меня волной и я, дрожа, замерла на пороге комнаты. — Что ты, милая?! — удивилась старушка моему ступору. — Что… чем это так пахнет? — в горле вдруг пересохло, и звук получился чужим и странным. — Так бражкой, — безразлично ответила хозяйка. Я переступила порог, сделала несколько шагов и приблизилась к огромному алюминиевому бидону, укрытому старым, истертым пальто с цигейковым воротником. Запах. Дежа вю вызвал запах. Мы проходили по сеням до горницы, он вцепился в одежду и преследовал меня во время чаепития. На негнущихся ватных ногах, я вышла на крыльцо и оглядела двор бабушки Анатольевны. Раньше сарай на противоположном конце длинного огорода совершенно не привлек моего внимания. Сарай, большой и деревянный, стоял возле баньки и выглядел обычным, хоть и несколько крупноватым для скромных деревенских нужд. Ведь не поселковый же МТС устроил там базу? Проведя сухим языком по онемевшим губам, я выдавила вопрос: — А что у вас там? — и показала пальцем на сарай. — Где? — прищурилась бабушка. — А сарайка да баня. Ребята там что-то мастерят. Раньше сеновал был, а теперь коровы-то нет, ребята его под мастерскую приспособили. Слесарят что-то, стругают, я туда и не хожу совсем. — А где сейчас ваши внуки? — тихим шепотом спросила я. — Шурка в городе, он в общежитие живет. Федька… Федька где-то тут был, выходной у него. — И вдруг, сложив ладони рупором, закричала: — Федька! Федька, где ты? Из-за невысокого штакетника забора высунулась голова соседки в старой вязаной шапочке: — Он в Якушево побёг! — таким же ором ответила женщина. — А чего он побёг-то? — удивилась бабушка. — А я знаю? — в ответ пропела вязаная шапочка. — Надо ему вот и побёг. — Давно? — Да с полчаса уже, — крикнула соседка и нырнула за забор. Клавдия Анатольевна начала спускаться с крыльца. Я замерла на какое-то мгновение, потом опомнилась и заспешила следом: — Клавдия Анатольевна, а где Якушево? Далеко? — Да километра полтора будет. Магазина там нет, небось к Сивцовым побёг. Там у него приятель живет — Толька. — А можно я схожу в ваш сарай? — перегораживая путь бабушке, двигавшейся к Цыгану и калитке, спросила я. — А чего ж нельзя? — проговорила старушка. — Надо, так иди, а хочешь Федьку дождись, мабудь через час обернется. Это «мабудь через час», решило все. Быстрее и быстрее ковыляя на подламывающихся ногах, я поспешила к сараю. Огромный и серый он стоял на том конце длинного, вскопанного под картофель огорода. С этой стороны в нем не было ни окон, ни дверей, я обогнула строение по левой стороне и увидела распахнутые настежь деревянные ворота. Через огород дороги не было и Жигули внуков, огибая деревню с тыла, проезжали мимо одного покосившегося, заброшенного домика. Сюда, невидимый никем из соседей, мог проехать угнанный «каблук». Стоя возле ворот, и разглядывая утрамбованный земляной пол, я никак не могла отважиться войти внутрь сарая. Хотелось достать сотовый, позвонить Андрею и вызвать его сюда вместе со следователем и капитаном Ковалевым. Я просто всей кожей, каждым нервом чувствовала, что нашла. Нашла место, где меня прятали. Уже нашарив телефон в кармане ветровки, я вдруг остановилась. А вдруг — ошибаюсь? Замусоренный земляной пол, который я только и видела через крошечную щелочку, есть и в других сараях…Что если я попусту оторву занятых людей, напугаю старушку, опозорю на всю деревню хороших парней? Не одна Клавдия Анатольевна брагу ставит, у Нюси тоже такой бидончик под старым одеяльцем притаился… Да. Сначала надо зайти внутрь, отыскать тот самый закуток с матрасом или без, и убедиться. Внук Анатольевны «побёг» в Якушево, время есть. Но заходить одной внутрь, было все же страшно. Я сбегала на угол сарая, увидела, что Клавдия Анатольевна, обвязавшись вновь платком, трудиться невдалеке над грядкой, торопится — лопата порхает в умелых руках невесомой былинкой, — и устыдилась: «Чего это я буду отрывать от посевной занятого человека?! Заскочу в сарай и мухой обратно». Заскочить и мухой обратно, получилось плохо. На самом пороге я затормозила, как мультяшный заяц опасливо вытянула шею и заглянула в чрево сарая. Черные пятна машинного масла на утрамбованном земляном полу показывали, что здесь часто бывает машина. По левую сторону от стоянки, вверх вела лестница с поручнями — сарай был разделен дощатой стеной на две неравные половины, меньшая из которых, была понята над уровнем пола метра на полтора. Похоже, что там внуки Клавдии Анатольевны устроили что-то вроде кабинета — через раскрытую дверь я увидела стол-тумбу с радиоприемником, древний топча и исцарапанный деревянный стул. Двум молодым мужчинам, по понятным причинам, требовалось подобное уединенное место. Бабушка сюда не ходила, под столом пылилась шеренга пустых винных бутылок… Дальше можно было не ходить. Я нашла, то, что искала — именно здесь три дня назад меня держали похитители. Достав из кармана сотовый, я нашла в его памяти телефон Андрея, нажала несколько кнопочек и прислонила трубку к уху. Предстоящий разговор с заслуженным сыщиком придал храбрости, держа сотовый возле уха, я шагнула в сарай и быстро, вдоль перегородки, лестницы и верстака, дошла до угла. «Кабинет» на деревянных сваях, в целях экономии тепла, был существенно меньше рабочего участка бывшего сеновала. За сплошной дощатой стеной и находился тот самый закуток, где я провалялась восемь часов на комковатом матрасе, изображая замотанную мумию под кучей старого тряпья. Не исключено, что сейчас, знакомое пальтецо с вонючим воротником перекочевало обратно на алюминиевый бидон с брагой. Матраса в закутке тоже не было. Скорее всего, его вообще выбросили, — криминалистика наука серьезная, факт моего лежания на этом матрасе за полчаса докажет. В закуток набросали каких-то досок, ржавых железок… — Абонент отключил свой телефон или временно находится вне зоны досягаемости сети… — пропел в трубке приятный женский голос. Я тихо выругалась, опустила руку с мобильником в карман и, встав на цыпочки, в испуге выскочила из закутка и метнулась к воротам. В дверном проеме, очерченный светом, стоял силуэт мужчины в ватнике. Он перегораживал мне путь и, видимо, тоже оторопел от неожиданности, когда я выскочила ему навстречу из-за угла как черт из табакерки. Сделав по инерции еще один шаг, я замерла напротив. Я не видела лица мужчины, свет падал ему на спину и оставлял лицо в тени. Если бы ни чуть сгорбленная поза и странная молчаливость субъекта, я бы подумала, что в гости к внукам Клавдии Анатольевны заглянул соседский подросток. Мужчина был худ, невысок ростом и отлично видел мое лицо. Долгие тридцать секунд мы молчали. Потом он сделал шаг в сторону, я решила, что неприятель освобождает мне дорогу, и, став боком, только направилась к выходу, как вдруг поняла, почему ему потребовался этот шаг. Внук Клавдии Анатольевны дотянулся до верстака, снял с него топор и, покачивая в руке, произнес: — Стой, девонька. Не доводи до греха. Как чувствовал, что надо вернуться… Если кто-нибудь, когда-нибудь встречал в укромном месте мужика с топором, он должен понять, о чем я веду речь. Ничего страшнее, чем испуганный человек с топором в руках, придумать невозможно. Отполированное длительным употреблением топорище, черный обух с блестящей, острой заточкой на лезвии, гипнотизировали покачиванием. Из головы ушли все мысли, из легких исчез воздух, в членах появилось покалывание, обещавшее скорое онемение от недостатка кислорода. Я обездвижила от ужаса. Голос, только что просивший не доводить до греха принадлежал сумасшедшему водителю «каблука». И его, по всей видимости, звали Федор. Он надвигался на меня. Медленно, с опаской стерег каждое движение, и я понимала, уйти отсюда он мне не даст. Он сам был напуган и в этом состоянии способен на все. Если я только дернусь, он наотмашь, без колебаний махнет топором и раскроит мне череп. Лучше бы я увидела в его руке пистолет. Не знаю почему, но тяжелое оружие пугало меня своей внушительностью и зрелищностью до полуобморока. Лучше бы это был пистолет, тогда бы, возможно, я стала непослушной, попробовала сопротивляться. Я бы подумала, что он не решиться стрелять и привлекать внимание… но у него в руках был этот жуткий, тяжелый топор с отточенным лезвием. А руки привыкли с ним обращаться. Как завороженная я подчинилась молчаливому приказу, — здесь приказывал топор, он, как палочка дирижера, направлял каждый мой шаг, — и встала у столба. Держа лезвие у моего горла, Федор дотянулся левой рукой до верстака и кучки веревок на нем, не глядя, выдернул одну и, прижимая меня к столбу всем телом и удерживая подбородком рукоятку топора на моем плече, быстро обмотал руки пленницы сзади за столбом. Перехватив топор, он вытер рукавом телогрейки обильный пот со лба и мрачно посмотрел на меня: — Ты здесь откуда? — Мимо проезжала, — не узнавая свой голос, ответила я. — Зачем? — Надо было… — Я говорю — зачем?! Тряся головой и всхлипывая, я рассказала о деде Авдее и подарках, о том, что часть их передала их бабушке… — Машина где? — хрипло спросил Федор. — У калитки, — всхлипнула я. — Ключи? Я показала глазами на карман ветровки, и Федор запустил в него руку. Достал ключи, сотовый телефон и, в задумчивости повертев его в руках, начал набирать какой-то номер. Потом буркнул «нет», положил мобильник на верстак и принялся приматывать меня к столбу. Трудился Федя на совесть. Помнил, как недавно я выпуталась, и прежних ошибок повторять не собирался. Примотал скотчем ноги, как следует облепил руки до локтей и, не долго думая, засунул мне в рот грязную рабочую рукавицу с верстака. Что бы я кляп не выплюнула, богато запечатал рот скотчем, примотав к столбу и голову. «Конец красоте», — невольно промелькнуло в мозгах. Если останусь жива, все лето проведу, прикрываясь панамкой. И без макияжа. Ненормальные мысли посещают нормальных женщин даже в состоянии паники. Мне бы в целом о голове побеспокоиться, а я о панамках думаю. Из глаз быстро потекли слезы. В носу тоже что-то жидко захлюпало. Несчастная и примотанная, я смотрела, как Федя, прихватив ключи и мобильник, выходит из сарая и закрывает дверь на замок. Стало почти темно и совсем страшно. Где-то за стеной сарая Федор громко переговаривался с копающейся в огороде бабушкой, плел ей что-то о планах на вечер, мол, собирается в сарае до ночи поработать. Клавдия Анатольевна рассказывала ему о заезжей гостье и говорила, что та, похоже, уехала, не попрощавшись. Что ответил внук, я не расслышала, но через десять минут, урча знакомым двигателем, к сараю подъехала моя машина.