Девушка откликнулась не сразу: – Ничего… Она застыла у окна, вцепившись в прутья оконной решетки, и пыталась рассмотреть знакомое лицо в толпе возле часовни. Но за мельтешением факелов невозможно было ничего угадать. Беатрис скорчилась на кровати, обхватив колени руками. – Мне холодно! – Укройся. – Прошу тебя, закрой окно! Почему они шумят? Когда все закончится? – Заткнись! – сквозь зубы прошипела Элен. – Заткнись сейчас же! Я не знаю, когда все закончится, не знаю! Господи, – вырвалось у девушки, – хоть бы они убили ее! Беатрис широко раскрыла глаза. – Почему ты так говоришь? Ты желаешь Николь смерти? Элен с презрительной жалостью покачала головой: – Бог мой, какая ты глупая! Я хочу жизни нам, тебе и мне. Сестра крепче обняла колени, не сводя с нее непонимающего взгляда. Элен усмехнулась: – Как ты думаешь, что расскажет Николь, когда ее схватят? Она скажет отцу, что мы с тобой подговорили ее отправиться к маркизу. – Отец накажет тебя, – прошептала Беатрис. – И тебя, моя маленькая глупышка. Губы девочки задрожали. – Но ведь я ни в чем не виновата! – захныкала она. – Ты подтвердишь это, правда? Элен присела перед кроватью, взяла ледяные руки сестры в свои. – Я поклянусь перед отцом, что ты ни при чем. Вот только Николь будет клясться в обратном. Воцарилось молчание. Беатрис осмысливала сказанное. – А если… если ее убьют? – запинаясь, выговорила она наконец. – Тогда некому будет опровергнуть наши слова. Мы заверим всех, что она по своей воле отправилась к маркизу, опередив меня. – Но там был стражник, он видел вас! Элен усмехнулась: – С ним, уж поверь, я что-нибудь придумаю. Крики в часовне стали громче. За окном раздался шорох, и искаженное от боли лицо Николь появилось за решеткой. Беатрис вскрикнула, но Элен быстро зажала ей рот. – Молчи! Выпустив сестру, она подбежала к окну. – Господь всемогущий! Как ты забралась сюда? Николь не ответила. На объяснения не оставалось ни сил, ни времени. Тяжело дыша, горничная просунула руку сквозь прутья решетки. В кулаке болтался мешочек. – Ваша милость, возьмите. Оно принадлежит маркизу. – Что это? – Не важно. Прошу вас, верните это ему. Я не хочу быть воровкой. – А как же ты? – Попытаюсь бежать. – Куда? Николь переступила по узкому каменному парапету и почувствовала, как из-под ее босых ног с тихим шуршанием осыпается каменная крошка. – Возьмите! – скованным от напряжения голосом повторила она и разжала кулак. – Быстрее! Элен закусила губу, обдумывая что-то. Из-за ее спины молча выглядывала перепуганная Беатрис. – Скорее, ваша милость! Я едва держусь! – Если я возьму эту вещь и отдам маркизу, мне придется объяснять, как она оказалась у меня, – будто рассуждая вслух, проговорила Элен. – Если спрячу, ее могут найти. Как ни крути, выходит нехорошо. – Ваша милость… – Пусть остается у тебя! С этими словами она приблизилась к горничной и толкнула ее в грудь. Николь сорвалась со стены и полетела вниз, не успев даже вскрикнуть. Беатрис кинулась к окну. – Ты убила ее! – Надеюсь! – резко отозвалась Элен. В дверь требовательно забарабанили. Сестры отскочили от решетки и испуганно взглянули друг на друга. Будь на месте Николь другой человек, он неминуемо разбился бы насмерть. Но для девочки не прошли даром годы детских забав, во время которых она излазила все стены замка Вержи. Выпустив из пальцев мешочек, Николь на лету ухватилась за толстые стебли плюща, с помощью которых забралась наверх. Побеги с жалобным треском отрывались от стены, выдирая за собой и камни, со стуком разбивавшиеся внизу. Последние десять футов Николь проехала вниз по стеблям, как по веревке, в кровь обдирая ладони. Ударившись о землю, она упала на спину и долго лежала, хватая воздух ртом. Затем перевернулась и, пошатываясь, как пьяная, принялась на корточках ползать вокруг. Камень нашелся в десяти шагах. Сунув его в прореху, как в карман, девочка поднялась и побрела к конюшне, тихо поскуливая от боли. Три дворняги, чутких и злобных, поднялись ей навстречу. Самый крупный пес, подпалый, с исполосованной шрамами брылястой мордой, оскалил клыки и угрожающе зарычал. – Мрак, это я! – всхлипнула Николь. Пес тотчас умолк. Второй лохматый сторож гавкнул было для порядка, но тут же устыдился и приветственно забил обрубком хвоста. Третий повалился на землю и зевнул во всю пасть. Птичка встретила Николь недовольным сонным фырканьем. Девочка молча прильнула к лошади. Постояла, успокаиваясь, пока сердце не перестало выскакивать из груди, а дрожь не утихла. Тогда она отошла в угол, сгребла солому в кучу и легла, сжавшись в комок, подтянув коленки к животу. Бородач Андрэ с отвращением смотрел, как бестолково суетятся слуги графа. Бегают, сталкиваясь лбами, и чуть что – вопят. Вот и сейчас: стоило ему обнаружить засохшие капли крови на спинке церковной скамьи, как они подняли крик. Андрэ не удостоил их ни единым словом, лишь презрительно скривил губы. Толпа баранов! Что ему с этих пятен? И без них было известно, что девчонка ранена. Слуга маркиза поднялся во весь огромный рост и направился в глубь часовни. Тех, кто оказывался на его пути, Андрэ бесцеремонно расталкивал. Вторая дверь. Так он и думал. Присев на корточки, он провел ладонью по каменной плите. На пальцах осталась земля. Воровка была здесь, ее перепачканные ноги скользили по каменным плитам. Сзади деликатно покашляли. Обернувшись, Андрэ наткнулся взглядом на невысокого тучного человека с обманчиво добродушным лицом. Что добродушие напускное, Андрэ понял, едва взглянув на его рот: губы толстые и изгибаются, как раздавленные пиявки.