Надо же! Неужели? — неестественно удивился менеджер. Смирнов даже крякнул от возмущения. Ирина резко сорвалась со своего стула, и тот опрокинулся. — Чего вы тут комедию ломаете! — закричала она, задыхаясь. — В вашем вертепе гибнет моя дочь! Вы используете её! За гроши! Как приманку для извращенцев! Смирнов схватил Ирину за локти и оттащил к прежнему стулу: — Ради Бога, Ира, сядь здесь. Я сам разберусь. Не надо! Ирина громко дышала и пыталась умертвить менеджера Чекшина горящим взглядом. Но Смирнова она слушалась беспрекословно и сидеть на стуле осталась. Даша всё это время музицировала с самым беспечным видом. — Вот слышали? — укоризненно сказал Смирнов, вернувшись к менеджеру. — Что вы можете ответить несчастной матери? — Несчастной матери я могу ответить следующее… Чекшин извлёк из своей папочки какие-то бумажки. — Вот, смотрите, — сказал он. — Это наши музыкальные программы на декабрь. Итак, сегодня запланировано лишь одно выступление — ансамбля авторской песни «Стремление» под руководством Угланова Игоря Тимофеевича. Это более чем совершеннолетний господин, уверяю вас. Вот копия его трудового договора, вот утверждённый состав исполнителей — как видите, самый младший из них пятьдесят восьмого года рождения. Где тут дети? Где извращенцы? Игорь Тимофеевич — основоположник бардовского движения в Нетске. Он младший соратник покойного Булата Шалвовича. «Стремление» состоит из ветеранов Грушинского фестиваля. Если господин Угланов вопреки договору привлёк к выступлениям несовершеннолетних или ещё что-то нарушил, со всеми претензиями обращайтесь непосредственно к нему. Диктую адрес: улица Энгельса, дом восемь, корпус… — Не морочьте мне голову этой филькиной грамотой! — возмутился Смирнов. — Все ваши барды и Тимофеи — мёртвые души! Елисавет Воробей! — Я вас что-то не совсем понимаю, — грустно признался Чекшин. Почему здесь моя дочь? — прошипела Ирина со своего стула. Чекшин даже обрадовался её вопросу: — Давайте подойдём и узнаем у неё! Чего проще? Все трое встали и двинулись к роялю. Даша всё это время не прекращала играть, но косила глазом на мать и мужчин за столиком. Как только группа во главе с Чекшиным приблизилась к ней, она вскочила и спрыгнула со сцены. Менеджер шагнул ей наперерез, но она ловко увернулась и побежала, петляя между столиков. Она была уже недалеко от выхода, когда на её пути встали официант и охранник. Они, конечно, ничего в происходящем не понимали, но сообразили, что девчонку надо задержать — может, она вилку стащила? Тем более что менеджер Чекшин трусил за ней в сопровождении каких-то неспокойных клиентов. Даша отскочила от официанта, задев один из столиков и зазвенев его изящной сервировкой, а потом кинулась петлять в обратном направлении. Должно быть, она стремилась к служебному выходу за сценой. Пробегая мимо Насти с Самоваровым, она мельком на них глянула. Тогда Настя ей улыбнулась и сказала чуть слышно: «Привет, Даша!» И ничего больше. Но шёпот такой был заговорщический и девчачий, что Даша остановилась, секунду раздумывала и вдруг уселась за столик рядом с Настей. Самоваров с отвращением понял, что они влипают в историю. Как раз подтянулись преследователи. Они все теперь дышали возмущённо и неровно, но Ирина тяжелее всех. Она нависла над Самоваровым, и того обдало несколько расстроившимся жарким ароматом французского парфюма, досадно знакомого. «Почему и сумочки они все носят одинаковые, и духи им нравятся одни и те же?», — подумал он. Да, и ему попадались некогда такие вот лани с сумочками! Но было то в прошлой жизни. А в этой прелестную и непредсказуемую Настю грозно обступили мама Ирина, Смирнов и менеджер Чекшин. Напротив Самоварова сидела несовершеннолетняя труженица Даша. Она цедила через соломинку апельсиновый сок из Настиного стакана. При этом она смешно и старательно втягивала щёки. — Что ты здесь делаешь, Даша? — в сотый раз за сегодняшний вечер задохнулась Ирина. Даша не вынула соломинки изо рта, только подняла на мать круглые тёмные глаза. — Мне кажется, здесь какое-то недоразумение? — начала Настя незнакомым Самоварову лживым голосом. Улыбка её тоже была лживой, хотя чуть подрагивала от смущения. Смирнов не смотрел ни на Настю, ни на Дашу — он изучал фигуру Самоварова и силился что-то вспомнить. Наконец он решился: — Господин… Самоваров? Если не ошибаюсь? — Не ошибаетесь. Настя, это Андрей… по-моему, Андреевич?.. Смирнов. Знакомьтесь: Настя, моя жена. Это неловкое представление несколько разрядило обстановку. Менеджер Чекшин деликатно отступил в сторону. Но Ирину происходящее никак не устраивало. — Что здесь творится? — выдохнула она. — Даша, кто эти проходимцы? Почему ты с ними? Самоваров собрался возмутиться, но Настя уже сорвалась с места. — Сейчас я всё объясню! — быстро залепетала она, взмахивая тонкими руками. Она явно испугалась, что Самоваров встрянет в дело и наговорит чего-нибудь лишнего, ею не предусмотренного. — Видите ли, — торопливо начала она, — мы познакомились в музее. В смысле, мы с Дашей. Мой муж в музее работает, он реставратор. Я занимаюсь живописью… Так вот, мы услышали, как Даша играет, и были поражены… Она вчера играла одну необыкновенную вещь. Такой странный вальс… Теперь почему-то запаниковала Даша. Она устроила безобразно шумное бульканье в стакане с соком и подскочила на стуле. Настя осеклась. — Я вчера играла вальс Шопена, — громко объявила Даша. — Ну да, Шопена, — согласилась удивлённая Настя и снова взмахнула руками. — Мне… нам… нам показалось, что игра девочки очень талантлива. Мы познакомились… А сегодня мы встретились на улице… — Случайно. Я шла с репетиции, — вклинилась во враньё Даша, не моргнув глазом. — Мы встретились, пошли к остановке, но так холодно сегодня… бр-р!.. я предложила зайти сюда, погреться, перекусить… поболтать… Даша вот соку выпила… А тут, оказывается, есть рояль… — И я села немного поиграть. Меня Настя послушать хотела. Я ей говорила, что люблю импровизировать. И я импровизировала, — бодро закончила Даша. — Вот видите, — укоризненно сказал менеджер Чекшин. — Это совершенно посторонняя девочка, клиентка. А по плану у нас сегодня никто, кроме Угланова, не играет. Голубые даже впотьмах глаза Смирнова быстро обращались то к одному лицу, то к другому. Никому он не верил, но молчал. Чекшин расплылся в самодовольной улыбке. Даша врала очень твёрдо и бестрепетно, а Настя хоть и сбивалась на каждом слове, но видно было, что от своих выдумок ни за что не откажется. Потому-то Смирнов и молчал. Зато вновь не выдержала Ирина: — Всё это ложь! Это несусветная ложь! Я только что подходила к дочери, и она мне сказала, что здесь работает! — Я пошутила, — весело и нахально ответила Даша. — Как пошутила? А Вагнер? А триста рублей? Она же у вас тут триста рублей получает за вечер? Ирина обратила к Смирнову умоляющие глаза и дрожащие руки. Очевидно, информация о трёхстах рублях исходила от него. Рыжая шпионка Анна выведала? — Я никогда ничего не получала, — упёрлась Даша. — Какие триста рублей? А вы платёжные документы видели? — уже строго вопросил Ирину менеджер Чекшин. — Мне кажется, этот нелепый инцидент затянулся. Вы мешаете другим посетителям приятно отдыхать и наслаждаться непринуждённой атмосферой нашего кафе. Я попросил бы, если вы ничего не собираетесь заказать… — Заказать? В этой паршивой дыре? — зло выдохнула Ирина. — Нет! Но… Дарья, ты пойдёшь сейчас домой? — Конечно, мамочка. Я уже выпила свой сок, — проворковала Даша издевательским гугнивым голоском идеального ребёнка из дневного сериала. Она церемонно попрощалась с Самоваровыми и засеменила к выходу. Смирнов двинулся за ней молча. Замкнула шествие Ирина на своих шатких каблуках. Она всё-таки не стерпела, оглянулась и окатила Самоварова и Настю презрением. Это выразилось в гневном раздувании ноздрей и максимальном округлении глаз. Все лани почему-то считают, что у них очень выразительные глаза! — Настя, что это было? — спросил ошарашенный Самоваров, когда процессия скрылась из виду. — Зачем ты всё это сделала? Настя улыбнулась: — Разве непонятно? Девчонка попала в историю, и надо было помочь. — Нет, это мы попали в историю, — начал было Самоваров, но в это время официант поставил перед ними какие-то непрошенные вазочки. В вазочках было мороженое, украшенное частоколом ананасных ломтиков и каким-то бумажным бантом на палочке. При этом официант многозначительно сказал: — От администрации с благодарностью. — Вот видишь, — проворчал Самоваров, когда официант удалился. — Значит, рыльце у них действительно в пушку, и они эксплуатируют ребёнка. — И ты в самом деле этим возмущён? — спросила Настя. — Нет. Он ещё что-то хотел сказать, но их снова потревожили. На этот раз явился длинноволосый парень, который мелькал среди оркестрантов на сцене. Парень бочком подсел к Самоварову. Он огляделся, будто ждал из темноты появления новых борцов за права детей. — Я вас поблагодарить хочу, — сказал он. — Я и не ожидал, что выкрутимся. Классно вышло! Вы молодцы. — За что это все нас благодарят? Вы представитель дирекции и прислали нам эти сооружения? — спросил Самоваров, кивнув на мороженое. — Нет, это Антон распорядился. Вы молодцы! А я Вагнер. Самоваров удивился. Со слов Ирины грозный и развратный Вагнер представлялся ему весьма видавшим виды. К тому же Самоваров помнил портрет известного композитора и потому никакого Вагнера не мог вообразить без бороды, растущей на шее, суровых морщин и бородавок. Но этот Вагнер был пухлогуб, юн и ничуть не потёрт нездоровой ночной жизнью в «Багатели». Его причёска представляла собой копну свалявшихся жгутов и напоминала парик Тутанхамона. На вид ему можно было дать лет шестнадцать. — Что вы так на меня смотрите? — усмехнулся молодой человек. — Вы думали, я написал «Полёт валькирий» и давно умер? Или я бразильский легионер? Нет, я другой Вагнер. Меня зовут Роман. Самоваров с Настей засмеялись, и Роман Вагнер уверенно развалился на стуле. — Нет, правда, спасибо! Так прикольно получилось, — продолжил он. — Без вас не знаю, что бы было. Выгнали бы нас отсюда! Смирнов зануда и упрямый. Теперь придётся ухо востро держать. А вы что, Дашу давно знаете? — Недавно, — призналась Настя. — Со вчерашнего дня. Она действительно играет отлично! — Неплохо, — с видом знатока уточнил Вагнер. — Она способная, и голос у неё хороший. Ей бы на вокальное надо поступать. Не сейчас, конечно, но заниматься уже пора. Не помешает. Ну, и фортепьяно, само собой. Из неё будет толк — она отчаянная и с головой, даром что соплячка. — Может, зря вы её привлекли к вечерним выступлениям? — сказал Самоваров. — Всё-таки учёбе это мешает, да и мать расстраивается.