С Настей даже мороз показался Самоварову не таким злым. Но всё-таки приятнее было бы сейчас не топать пешком целых, а подъехать на мимоезжем леваке. Как назло, на пустых улицах не попалось им ничего подходящего. Визжал под ногами снег, фонари испускали бледные кисельные круги ничего не озаряющего света, и только розовые буквы «Багатель» на бывшем кинотеатре «Октябрёнок» глядели уверенно и бодро. — Ты когда-нибудь была в «Багатели»? — спросил Самоваров Настю. — Ни разу. Там, кажется, дорого. Но у меня в библиотеке страшно замёрзли ноги! Что-нибудь съесть я тоже не против. — И послушать тюремный шансон? Я сегодня слышал, там живая музыка — А «Багатель» нам по силам? — засомневалась Настя. — Сегодня Скресонов принёс деньги за консоль. — С львиными лапами? Над которой ты весь месяц корпел? Вот здорово! Тогда пойдём кутить. Как и положено дорогому заведению с претензиями, «Багатель» отличалась приглушённо-интимной атмосферой. Мягкий голубоватый свет сочился из спрятанных под карнизом светильников. На столиках горели лампы потеплее, чтобы блюда не казались неаппетитными. «Мило, — оценила обстановку Настя. — Стильно. За столиками здесь должны бы сидеть утончённые и порочные дамы в мехах, скользящих с атласных плеч. Да?» Таковых дам в Нетске на сегодняшний день не было. Или они не пришли в «Багатель». Имевшиеся тут порочные были не атласны, атласные далеко не утончённы. Маловато водилось и господ, которые были в силах совладать с шестью вилками, четырьмя ложками и пятью ножами (всё это добро сверкающей рамой окружало каждую тарелку). К счастью, в «Багатели» было настолько интимно, что поди разберись, кто, с какой вилкой и в которой руке сидит за столиком. И сидит ли вообще? Фигуры посетителей кое-где вроде бы шевелились, но могли и примерещиться в полутьме. Самоваров с Настей миновали ряд пустых, блистающих сервировкой столиков. Они уселись в уголке и заказали что-то скромное, поглотившее доходы от самоваровской халтуры без остатка. Как тепло, правда? — улыбнулась Настя. В её серых хрустальных глазах не было ни тени сожаления о безрассудной трате. Она любила непрошенные радости и приключения. К тому же в «Багатели» было уютно и не пахло котлетами. Даже если вдруг на низенькую сцену вскарабкается бард, его можно будет стерпеть при условии, что он не слишком раскричится. Вместо барда на сцене осторожно, почти ползком стал собираться какой-то оркестрик. Забегал и засуетился шустрый длинноволосый парень. Тихонько, вразброд, горошинами покатились звуки рояля. Самоваров пригляделся: так и есть, это девчонка, что пряталась сегодня в музее на сундуке с песком. Здесь, в «Багатели», было так же темно, как и в пожарном уголке, но узнать тощую девчонку в джинсах не составляло труда. Коротенькая, почти зековская стрижка. Лицо упрямой куклы. Самоваров прекрасно знал, как умеют долбить по клавишам такие вот девчонки. Спасибо, с детства наслушался! Он заранее поморщился. Однако стриженая девчонка играла так, будто не за роялем сидела, а где-нибудь в саду на дереве. Будто смотрела она на облака и ногой слегка покачивала — получала удовольствие. Собственно, и музыки-то никакой не было, только случайные созвучия. Под этакое можно и болтать, и жевать, и думать, что есть в жизни что-то неуловимо прекрасное и совершенно не зависящее от нас. Не стоит за этим прекрасным гнаться — всё равно ускользнёт и обманет. Но если уж оно само даётся в руки и улыбается, и солнечным пятном ложится вдруг на лицо и душу… Жизнь, так и быть, прекрасна. Самоваров не мог не признать, что девчонка в чёрной водолазке — хорошее приобретение для «Багатели». Ничуть не хуже джазменов и бардов. Надо про неё и про сегодняшние подслушивания и подглядывания рассказать сейчас же Насте. Не сговариваясь, Самоваров и Настя повернулись друг к другу. Они сказали ладно, в один голос: — Это она! Глава 6. Чудеса импровизации Разумеется, она! Вчера вечером она играла страшненький гидравлический вальс и наплела Насте короб диких историй про подпольного композитора, которого чуть ли не убить хотят. Она же подбила толстую Диану, чтобы та подложила Смирнову в папку какое-то пакостное письмо. Да, способная девочка, только с причудами. Одарённые детки часто не вполне нормальны. Настя хотела было подойти к девчонке, но тут же села на место. Она увидела, что к сцене меж столиков слишком торопливо для «Багатели» продвигаются двое, мужчина и женщина. Мужчину Самоваров узнал сходу — это был Андрей Андреевич Смирнов. Его белоснежный скандинавский свитер с оленями очень узнаваемо мерцал в полутьме. А вот женщина… Ирину в музее Самоваров рассмотрел плохо. Он запомнил только её дымчатых песцов. Но кому же тут быть, как не ей — матери строптивой малолетней тапёрши? Наверняка это она! Стройная особа лет за тридцать, смуглая, несколько привядшая; брови тоненькие, губы обведены малиновым. В общем-то, обыкновенная женщина, следящая за собой — волосы выкрашены в три цвета. Костюм дорогой, чёрный, каблуки из ряда вон высокие. Всё ясно! Самоваров не был знатоком женских красот и статей, но собственная классификация опасных женщин у него имелась. Ирину он отнёс к типу, который называл «трепетная лань». Лань, чистейшая лань! От таких лучше держаться подальше. По наблюдениям Самоварова, лани влюбчивы, требовательны, но крайне пугливы и нерешительны. Они постоянно думают о том, как выглядят сзади и в профиль (в фасе они более или менее уверены, так как много трудятся над ним у зеркала). Мужчин лань изводит бесконечными вопросами: «Ты меня любишь? Тебе нравится моя грудь? Или сделать на два размера больше? Тебе со мной не скучно? Мне идёт бирюза? Или авантюрин? Ты уверен, что у меня не кривые ноги? Или мне лучше в зелёных колготках?» Лань всегда надевает очень высокие каблуки (и невероятно в них мучается) и сплошь носит чёрное, которое, по её мнению, стройнит. Каблуки и чёрное — самые верные внешние приметы лани. Это знаки вечной неуверенности и душевных мук из-за пустяков. Рядом с такими женщинами тоскливо и неспокойно. Что сейчас сделал бы Самоваров на месте Смирнова? Он сказал бы лани, что ему надо в туалет, и бежал бы. Навсегда. Смирнов никуда не бежал. Это был крепкий, здоровый молодой мужчина с железными нервами и непонятными мыслями. Он упруго вышагивал за Ириной по направлению к сцене. Лирический полумрак «Багатели» позволил им почти достичь цели, прежде чем юная пианистка их заметила. Когда же заметила, то играть не перестала. В смятении застряла она на какой-то рокочущей трели, потом взяла себя в руки и перешла к лёгким аккордам по всей клавиатуре. — Даша! Что ты здесь делаешь? — придушенным голосом спросила Ирина, тиская длинными пальцами крошечную сумочку. О, вот и он, третий и окончательный признак лани! И почему у всех явлений бывает именно три признака? Лань — это неимоверные каблуки, чёрное в обтяжку и невозможно маленькая, дурацкого какого-нибудь покроя сумочка, в которой с трудом помещается лишь носовой платок. Он нужен на случай частых слёз по поводу «куда он, подлец, ушёл и почему не возвращается». К такой сумочке прилагается увесистый пластиковый пакет. В пакете лань носит всё ей необходимое, кроме носового платка. — Дарья! — голос Ирины возвысился и дрогнул. — Почему ты не отвечаешь? Почему ты здесь? Дарья рассеянно посмотрела на противоположную стену, не отрывая рук от клавиш. — Я тут, мама, работаю, — тихо сказала она, — Не мешай! Меня люди слушают. — Кто? Эти жующие вместе? Завсегдатаи кабака? — Какая разница, кто они. Это публика. — Как ты разговариваешь с матерью! — возмутилась Ирина. — Лладно, я не буду разговаривать. Ведь не о чем! Ирина тяжело задышала. Она не знала, что делать, долго собиралась с мыслями и наконец заявила: — Ты сию же минуту одеваешься и идёшь со мной домой! — Нет. Девчонка нахальная и непослушная! Её кукольное личико стало злым, брови сдвинулись, оттопырилась нижняя губа. Смирнов на препирательства матери и дочки смотрел спокойно и только иногда трогал Ирину за локоть, пытаясь ободрить. Его всевидящие глаза блестели в полутьме. Наконец он вступил в разговор: — Ирина, прошу тебя, не волнуйся! Сейчас мы всё устроим. Даша отправится домой и никогда здесь больше не появится. Даша усмехнулась так высокомерно, как умеют только дети. Смирнов пошевелил в воздухе пальцами и сказал официанту, явившемуся на этот зов: — Я хочу видеть вашего менеджера — того, кто отвечает за музыку. У вас здесь налицо грубое нарушение российского законодательства. Даша в ответ взяла несколько резких аккордов. Из-за голубоватой панели, украшающей сцену, показалась физиономия длинноволосого парня, который суетился недавно среди оркестрантов. Даша скорчила ему какую-то гримасу, парень исчез. Между тем из неопределённо-сумрачных глубин «Багатели» возник молодой человек в безупречном деловом костюме, с папочкой под мышкой. Склонив голову набок, он спокойно нёс навстречу Смирнову радостную улыбку. Щёки молодого человека были свежи, как лепестки майской розы. Глядел он ласково, представился негромко: — Антон Чекшин, менеджер. Кажется, у вас ко мне вопросы? Прошу вас, присядем за этот столик. Они устроились неподалёку от Самоваровых. Ирина тоже хотела задавать вопросы, но Смирнов едва заметно кивнул ей: нельзя! Самоваров его одобрил. Ещё бы, лань сразу понесёт вздор задыхающимся голосом, напутает, вспылит, и всё кончится ничем. Умный Смирнов! А не слишком умная Ирина, оказывается, обучена его слушаться. Самоваров сидел спиной к менеджеру и Смирнову, зато Ирину видел отлично. Она далеко отодвинула стул, уселась нога на ногу и устремила взор на белый свитер Смирнова. Воинственно вздёрнутой ногой она то выписывала круги и зигзаги, то мелко трясла, изгоняя боль от неудобных каблуков. — Итак, у вас проблемы, — сказал за спиной Самоварова менеджер Чекшин голосом нежным, как каша. Смирнов фыркнул: — У меня проблем нет! Они у вас, причём весьма неприятного свойства. Вы знаете, что труд несовершеннолетних в вечернее и ночное время законом не допускается? Тем более без согласия их родителей? — Я совершеннолетний, — серьёзно уверил его Чекшин. — Не валяйте дурака! Речь не о вас. В вашем заведении вовсю используется детский труд. Вот, например, ваша сегодняшняя пианистка — вы знаете, сколько ей лет? — В нашем штате нет пианистки. — А кто это сейчас на сцене? — Понятия не имею. Смирнов возмутился: — Может, и некоего Романа Вагнера вы тоже не знаете? — А кто это такой? — Он пиликает у вас каждый вечер на скрипке. Чардаш Монти, «Семь сорок».? Специалист по чардашу Вагнер и притащил сюда эту несовершеннолетнюю девочку. Чекшин вздохнул: — Я вижу, кто-то вас злонамеренно ввёл в заблуждение. Никак не могу понять, чего вы добиваетесь? И кого вы представляете? — Я никого не представляю, — начал злиться Андрей Андреевич. — Я лауреат премии имени… да к чёрту это! На рояле сейчас играет Дарья Шелегина, тринадцати лет. И играет уже не первый вечер, скрываясь от матери и педагогов. Это возмутительно!